— Новенький я, ошибся туалетом… Чего тут такого? Можешь ты это понять или нет?! Сейчас успокоишься, и я тебя отпущу. На хрен ты мне нужна…
Последняя фраза явно обидела «чужую», и она вновь сделала попытку вырваться и что-то ответить, но тут снова хлопнула входная дверь! И у моей пленницы хватило такта (я не боюсь этого слова: кому же ведь охота стать посмешищем всей библиотеки?) притихнуть.
Две особы, переговариваясь, заняли кабинки. Они дружно отливали, не прерывая оживленную беседу. О, женщины! Они не могут удержать язык за зубами даже там, где молчание приличествует — каждому индивидууму. Подумав об этом, я еще сильней прижал грудь моей пленницы, отчего она прямо-таки приклеилась спиной к моей груди, а жопа прижалась к тут же зашевелившемуся члену, И мне пришлось предупредить «чужую»:
— Пикнешь — утоплю а унитазе!
Она не обиделась, а, напротив, как-то обмякла. Дамы тем временем вышли из кабинок и направились к умывальнику.
— Говоришь, ошибся туалетом, — спросила вдруг «чужая» тихо-тихо. — А зачем тогда подглядывал за мной?
— Я — подглядывал?! — искренне обижаюсь, — Да с чего ты взяла…
— Вон же, зеркало разбитое лежит… Эх, ты.
Разоблачение только усилило мое возбуждение. Пленница догадалась, что перед ней не маньяк-убийца, а вполне безопасный мудак-читатель и… в корне изменила ко мне отношение, став какой-то более «свойской».
— Кажется, ушли… — пробормотала «чужая», отнюдь не торопясь освободиться из моих объятий.
К счастью, кто-то опять вошел в туалет. Мы замерли, тесно прижавшись друг к другу.
— Черт возьми… — слабо возмутилась девушка. — Так они никогда не кончатся…
И тут, сам того не ожидая, целую девушку в щеку. Она дернулась, тонкие брови поползли было вверх, но тут же опустились. С каждой секундой из жертвы моя пленница превращалась в соучастницу, и это сближало нас… Настолько, что я уже беззастенчиво целовал эти сладкие губы. А потом мой язык забрел (совершенно случайно, конечно же) в розовое ушко, она стала таять как свечка…
«Чужая» задрожала, когда я задрал юбку и полез под трусики. Животик у нее оказался такой прохладный, а между ног, наоборот, было необыкновенно горячо и мокро. Интересно, давно ли она поплыла? Наш поцелуй ужасно затянулся, потом она вытащила из моего рта свой язык и попросила:
— Поцелуй… туда…
От поцелуя «туда» она повизгивала, слегка царапая ноготочками стенку кабины и мой затылок. Конечно, каштановая дырочка не была лесбиянкой, но кое-какой опыт подобных отношений у нее, как видно, все же образовался. Девушка откидывалась назад все дальше, пока, забросив руки за голову, не уперлась в стенку. Получился этакий полумостик или изящная арка.
Бедра были широко разведены, и я без труда, почти не целясь, заехал членом куда надо. Она терлась щелью вниз-вверх, а я толкал ствол вперед-назад. Все получалось довольно синхронно. Ласки моего языка, видимо, еще не успели погаснуть во влагалище, потому что «чужая» вскоре скоро стала кончать. Она кончала и все никак не могла кончить, причитая как заведенная:
— Ой, мамочка!.. Ой, как хорошо!.. Ах!.. Милый!.. Как зам-ме-чате-льно-о-о!.. О, Боже! Я хочу, чтоб и ты то-о-же кон… чи-ил… О! Давай, милый… хор… мой…
Я тоже кончил, но она не слезала с члена, пока тот сам не выпал оттуда. А потом ей захотелось пописать.
— Отвернись…
Но я не подчинился, любуясь, как светлая струйка выстреливается из опушенных нежными волосами губ.
«Чужая» не стала закрываться, вероятно, чтобы не портить мне удовольствия. Промокнув письку листочком бумаги, она выпрямилась и натянула трусики.
— А ты, вообще-то, с извращениями, — констатировала она без тени осуждения в голосе.
— Наверное, каждый в какой-то степени извращенец, — парировал я.
Немного подумав, она вдруг рассмеялась, зажав рот ладонью:
— Действительно, если бы полчаса назад кто-то сказал мне, что отдамся мужчине в туалете…
— А ты сама не трепись, и так твой язык уже подвел тебя. Светку зачем-то обидела.
— Ой, и не говори! Какая же я все-таки болтушка. Ляпнула, не подумав. Где вот она сейчас шастает?.. Она все держит в себе. Хотя понять ее можно: Светка некрасивая, вот и боится, как бы не отбили, а Серега этот пришел к нам в общагу. Светки не было. Зачем, к кому пришел — не говорит. И сразу полез ко мне целоваться.
— Наглый, как я.
— Зато ты умелый, — оценила она, — а у него ничего не получилось… Не смог. Полная дисгармония. Да и я не хотела… А, ладно. Между прочим, давай хоть познакомимся.
— А зачем? Так даже интересней. Абстрактный мужчина встречается случайно с абстрактной женщиной…
— …И совершает абстрактный половой акт, — продолжила она. — Понимаю. Так сказать, секс в чистом виде, но в грязном месте…
Она протянула руку и представилась:
— Люба.
— Виталий, — отвечаю, пожимая узкую ладонь и церемонно склонив голову, словно находились не в библиотечном сортире, а на приеме в Версальском дворце.
— Знаешь, Виталик, ты мне понравился. Если захочешь снова встретиться, позвони. Вот телефон. — «Чужая» взяла бумажку из ящичка и нацарапала ручкой номер.
Я спрятал бумажку и дал понять, что пора разбегаться.
— Уходить будем по одиночке, — произнесла она уже знакомую мне фразу. — Сначала — я, потом — ты.
— Ага, — понятливо кивнул я. — Если все о'кей, ты кашляешь.
— Нет, кашель — это ненадежно. Лучше я свистну тихонько, вот так…
И она, полушипя, полусвистя, тихо вывела первые такты: «Вставай, проклятьем заклейменный…»
— Договорились, — кивнул я, и она вышла.
Тут «чужую» и повязали.
— Ага, развратом, значит, занимаемся, — сказал чей-то женский, но очень суровый голос. — Куда? Стой! Говори фамилию, курс, адре-ес!
И сразу же мою кабинку сотряс мощный кулак:
— Выходи, гаденыш, щас милицию вызову!
Ситуация предстала передо мной во всей ужасающей ясности. Какая-то крупная библиотечная «шишка», войдя в сортир, конечно же, заинтересовалась возней в моей кабинке, и, естественно стала подслушивать, а, может, и подглядывать. У подобных особ страсть к шпионству со временем приобретает явные признаки полового отклонения — так называемый вуайеризм.
Распахнув дверь кабинки и играя желваками на скулах, я выпрямился во весь рост. Она была такой, какой я и представлял эту «номенклатуру», крашеной блондинкой лет тридцати пяти, с маленькими и злыми глазками на бледном лице.
Люба закрыла лицо ладонями.
— Ты личико-то свое не прячь, не прячь, — говорила тетка, тщетно питаясь заглянуть мне за спину. — Умеешь грешить, умей и каяться.
— Как же, сейчас, — сквозь слезы ответила Люба, — разбежалась!
— Хамка, ах ты!.. — Блондинка покраснела до корней крашеных волос, — Ишь, до чего докатились! Вас за это надо…
— Ну-ка, отпустите ее, — сказал я и завладел руками надзирательницы.
Люба воспользовалась свободой и, выпрыгнув из кабинки, исчезла со скоростью звука.
— Так, — грозно сказала баба, бледнея от злости, — нападение на ответственного работника при исполнении… в общественном месте… А ну-ка, руки мне отпусти, быстро!
Она растерла затекшие от моей хватки запястья, одернула лацканы своего полуженского-полумужского пиджака, солидно пошевелила локтями. «Сейчас вызовет милицию», — невольно подумалось мне, тут в сортир хлынула целая компания молоденьких «сикушек». «Номенклатура» насторожилась: тонкое административное чутье подсказывало, что столь длительное пребывание в кабинке с юным лоботрясом может быть «неправильно истолковано общественностью» — пусть и не очень широкой. От всего этого сильно попахивает «аморалкой». То-то радости будет у коллег. Особенно Залупаев возликует. Этот стервец давно уже под нее подкапывается.
И вот тут-то и произошло чудо! Сработал самый могущественный из человеческих инстинктов — инстинкт самосохранения. Номенклатурная блондинка одним прыжком (совсем как кенгуру) преодолела разделявшее нас расстояние и ворвалась в мою кабинку. Дверь захлопнулась с тоскливым, раздирающим душу скрипом. Нет, все-таки права народная примета — разбил зеркало, жди беды.
Все дальнейшее напоминало сценку театра мимики и жеста: дама беззвучно отворяла и затворяла рот, безумно пучила глаза, тыча пальчиком в дверку: щеколда, дескать, не закрыта! Не торопясь, я щелкнул задвижкой, достал сигарету. Пухлый кулачок тотчас же замаячил возле моего носа.
— Сиди тихо, — прочитал по губам «номенклатуры», — иначе убью.
За стенкой девки разухабисто мочились в унитазы, мыли руки, курили, смеялись, травили неприличные анекдоты. Ухватив криминал, «номенклатура» рефлекторно вытянулась в охотничью стойку — уши торчком, хвост пистолетом. В конце концов, мое терпение лопнуло:
— Не больно-то возникайте, милочка! Девчонки расслабились, отдыхают. Сами-то вон заперлись в туалете с молодым жеребцом.
