– Я был на берегу, – сказал Уилл. – Корабль всё ещё стоит на якоре. Хотя, если погода изменится, лучше бы ему там не стоять.
– Разве в этом заколдованном месте когда-нибудь меняется погода? – спросил Квакернек. – Во всяком случае, от нас сейчас ничего не зависит. Благодарю Господа, что за эту неделю я так поправился, но всё же я не рискну снова выйти в море раньше, чем через несколько недель. И большинство команды сейчас ещё слабее меня. Я предлагаю, Уилл, оставить все мысли о возвращении в этом году. Иначе тревога тебя доконает.
Уилл вздохнул.
– Ты, конечно, прав.
Он увидел, что Магоме Кагею вышел из дома и направляется к ним. Хозяин постоялого двора был так же улыбчив, как и его дочь. Но сейчас улыбки на его лице не было.
Подойдя к ним, он поклонился.
– Уважаемые господа, – обратился он к ним по-португальски.
– Прошу вас последовать за мной.
– В чём дело? – поинтересовался Квакернек.
– Похоже, что нас переводят отсюда, – сказал Уилл. – Куда мы идём, господин Магоме?
Хозяин снова отвесил поклон.
– Господин Симадзу Таканава хочет вас видеть, уважаемый господин. – Он хочет поговорить с командой «Лифде».
– Но господин Квакернек едва ходит!
– Больных понесут на носилках, уважаемый господин. Господин Таканава хочет, чтобы присутствовали все.
Уилл перевёл.
– Не нравится мне это, – пробормотал Квакернек. – Уж слишком они были добры.
– Молодой знатный господин, который доставил вас сюда в тот день, – сын этого человека. Он сразу сказал, что вскоре его отец захочет поговорить с нами. – Уилл повернулся к Кагею: – Вы дадите нам время переодеться в наше европейское платье? – Да, так хочет мой господин Таканава.
– Мы скоро. – Уилл нахмурился: – Мысль об этой встрече тревожит вас, господин Магоме. Мы – нежелательные гости в Бунго?
– Вам рады в этом доме, уважаемый господин, и, насколько мне известно, во всей Японии. Но сегодня из Нагасаки прибыл священник.
– Португалец?
– Да, португалец. И я прошу вас соблюдать осторожность. Этот священник был очень зол, увидев в гавани ваш корабль. Кроме того, уважаемый господин, этот священник заводил разговоры с людьми из команды корабля.
– С кем? – потребовал Уилл.
– С человеком по имени Коннинг и с человеком по имени ван Оватер.
Дело принимало серьёзный оборот.
– Спасибо, уважаемый господин Магоме. Я приму во внимание ваше предупреждение, – поблагодарил Уилл.
Было раннее утро, когда они вышли из деревни. Море оставалось сзади, солнце светило в затылок, отбрасывая тень на лежавшую перед ними дорогу. Сразу за деревней дорога взбиралась на холм. Крутизна дороги и слабость половины членов экипажа не позволяли двигаться быстро. Тех, кто не мог идти, несли на носилках – другого транспорта не было. Конечно, были в этой стране и лошади – Уилл видел их иногда перед гостиницей, но, судя по их виду и количеству, они не предназначались для простолюдинов.
И всё же пеший переход не был чересчур тяжёл. Если бы не беспокойство перед предстоящей встречей, прогулка была бы даже приятной. Сначала они миновали высокие деревянные тории – незамысловатые ворота, ведущие в расположенный тут же синтоистский храм. Пока что это был единственный очевидный признак религии в жизни японцев. Но даже религия сочеталась здесь с личной свободой, казавшейся немыслимой в глазах европейцев. Не было никаких специально установленных дней и часов молитв – каждый мужчина и каждая женщина посещали храм тогда, когда им подсказывала их совесть, без всякого принуждения и наказания. За храмами тянулись залитые водой поля, на поверхности которых виднелись только отдельные стебельки травы. Но оказалось, что это – не трава. Как сказал Кагею, это был рис – основная культура в этой стране. Сейчас поля были пустынны, но вскоре они заполнятся мужчинами и женщинами, объяснял Кагею, потому что земледелие – основное занятие подданных Симадзу. Поля не принадлежали им, а арендовались у феодала-даймио. Здесь, вдали от своей резиденции, он был представлен наместником-хатамото – Симадзу Таканавой.
Дом знатного управляющего стоял на холме. К нему из деревни вела прямая, как нитка, дорога. На вершине холма они увидели высокий частокол брёвен, связанных между собой и укреплённых землёй и глиной. В середине забора были ворота, растворившиеся при приближении европейцев.
Но, судя по всему, они пришли слишком рано. Магоме Кагею знаком остановил их на краю дороги, так как наместник был ещё занят.
– Значит, это что-то вроде суда? – спросил Уилл.
– Обязанность даймио – поддерживать мир и справедливость среди своих подданных, – подтвердил Кагею. – Но он долго вас не задержит.
– А что за дело здесь слушается?
– Дело падшей женщины, Уилл Адамс, – ответил Кагею. – Когда её муж отлучился из Бунго по приказу нашего господина Таканавы, она развлекалась не с одним, а с двумя мужчинами – по очереди. Вышло так, что они узнали друг о друге и повздорили между собой. Дело чуть не дошло до драки, и пришлось вмешаться господину. Ну вот, он уже закончил.
Уилл оглянулся. Из-за забора раздались горестные вопли.
– А какой приговор им вынесен?
– Как какой? Их казнят.
– Казнят?! Что, всех троих?
– Конечно, Уилл Адамс. Какое ещё наказание может быть для преступников?
Уилл дёрнул себя за бороду.
– Но ведь наказание должно соответствовать тяжести проступка, господин Магоме. Конечно, супружеская неверность – достаточно серьёзное дело. И женщину следовало бы выпороть кнутом. Но ведь эти мужчины брали то, что им предлагали, и вполне можно ограничиться заключением их в тюрьму на какой-нибудь срок. Отнять жизнь человека за то, что плоть его слаба, – чересчур суровое наказание. – Какие странные обычаи в твоей стране, Уилл Адамс! – сказал Кагею. – Этих людей казнят не за прелюбодеяние. Это дело мужа и жены. Их преступление в том, что они намеревались убить друг друга, а преступление женщины – в подстрекательстве к этому. Даже самурай может драться только в битве или по причине кровной мести.
– И за это – смерть? Но ведь кровь не была пролита.
– Всё равно, единственным наказанием преступнику может быть только смерть. Потому что только это наказание действует одинаково на молодых и старых, мужчин и женщин, вельмож и бедняков. Принять другую систему, попытаться делать различия между преступлениями или рангами людей означает положить начало несправедливости.
Уилл почесал в затылке, наблюдая, как группа людей покидает внутренний двор. Она походила на траурную процессию, особенно учитывая сказанное Кагею. Первым шагал мужчина с мотыгой в руке, за ним – человек с лопатой, очевидно, могильщики. За ними шёл другой человек с длинным свистком, испещрённым японскими иероглифами. Наверное, там описывалось преступление и указывался приговор преступникам. Затем шли трое осуждённых со связанными за спиной руками. К их спинам были прикреплены тонкие пруты с развевающимися листками бумаги; на них тоже было что-то написано. Мужчины выглядели безучастными, и только женщина, казалось, оплакивала свою судьбу. Волосы её рассыпались по спине и сгорбленным плечам, глаза покраснели от слёз.
Последним шёл палач. Меч его висел на боку, а в руках он, словно поводья, держал концы верёвок, которыми были связаны руки приговорённых. По обе стороны от него шагало по солдату в полных боевых доспехах, вооружённых пиками. Концы пик лежали на плечах шедших впереди узников. Женщина, шагавшая в центре, была избавлена от такого бесчестья, но слёзы струились по её щекам, когда она проходила мимо остолбеневших голландцев. Не было никакого сомнения, что она с ужасом ожидает своей судьбы.
– Как её казнят? – прошептал Уилл.
– Ей отрубят голову, – прошептал Кагею. – Это обычная казнь для рядовых преступников. Смотри.
Уилл повернулся, и у него перехватило дыхание от ужаса – казнь вот-вот должна была совершиться. Процессия остановилась на краю неглубокой ямы, всего ярдах в пятидесяти от европейцев, и три жертвы опустились на колени. Не утруждая себя какими-либо церемониями и молитвами, палач взмахнул огромным мечом и обрушил его на первую обнажённую шею. Силой удара голову отбросило вперёд, и она скатилась в яму. Казалось, тело оставалось в вертикальном положении не менее секунды; из шеи фонтаном била кровь, стекая по плечам. Потом оно рухнуло вперёд. Палач уже стоял за спиной второго мужчины.
– Боже милостивый! – прошептал Квакернек. – Возможно ли это?
Второй преступник был мёртв. Даже с такого расстояния они видели, как вздрагивают плечи плачущей женщины. Но ни её содрогания, ни рассыпанная копна волос, казалось, не волновали палача. Ещё раз клинок – теперь уже не блестящий, а чёрный от крови – просвистел в воздухе. Палач шагнул в могилу к ещё вздрагивающему телу женщины.
Уилл облизнул пересохшие губы.
– Он должен и похоронить их?
