Но вернемся к жертвенному материнству. Именно там огромное количество догм и стереотипов, там нет помощи, там женщина «все сама».
Как выглядит типичная мама-мазохист? Она все делает сама, даже если в этом нет явной необходимости. Она никогда ни у кого не просит помощи. Часто даже ее муж оказывается не у дел. Она жалуется, ноет, страдает. Но ничего не меняет. Не берет няню или бэбиситтера, не приглашает уборщицу, не разделяет обязанности с мужем. При этом она старается дать ребенку все самое лучшее, забывая при этом про себя. Она не помнит, когда в последний раз была в кино или ходила в кафе с подругами, она не покупает себе вещи, ведь ребенку же нужнее. Она выглядит замученной и уставшей.
Для малыша все эти материнские жертвы – тяжелый крест, ведь именно ребенок берет на себя вину за все то, от чего его маме пришлось отказаться. Родив, женщина не перестает быть человеком, у которого есть свои потребности и желания. И именно за эти неудовлетворенные желания и нереализованные потребности ребенок будет чувствовать вину.
Также вина будет у детей слабых матерей. Дети любят такую маму, жалеют ее, заботятся о ней, поддерживают. Но как ни старается ребенок, у него не получается сделать маму счастливой, спасти, защитить уберечь… Эта вина, как правило, формируется с ранних лет. Такой ребенок, даже став взрослым, не может понять, что ни одному сыну или дочери еще не удалось сделать невозможное – наладить жизнь родителя. И детская вера в свое всемогущество лежит отпечатком вины. Как я уже говорила ранее, ребенку невыносимо испытывать свое бессилие, гораздо проще испытывать чувство вины. Вину обычно испытывают перед слабой матерью. Той, которая живет в созависимых отношениях с мужем-алкоголиком или тираном или ощущает себя жертвой.
И именно слабая мать потом не может «отпустить» во взрослую жизнь: ребенок начинает бояться, что, как только он оставит мать, та «разрушится».
Сложность ситуации в том, что чувства перед матерью глубоко табуированы. Даже думать, что к маме могут быть отрицательные чувства, такие как злость, обида, ненависть, ребенок зачастую не может. Он идеализирует мать, а вот в самом себе может бесконечно находить недостатки и изъяны.
Ребенок слабой матери может чувствовать вину из-за того, что он своим появлением разрушил такую хрупкую маму. Этому способствуют рассказы о том, как ей было тяжело, как она мучилась, старалась и терпела.
Пример слабой матери показан в книге Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Помимо слабой матери в центре сюжета присутствует токсичная бабушка, которая заботится о восьмилетнем внуке, вскармливая его чувством вины, бессилия и собственной ничтожности. Профессор из Института иммунологии просмотрел пачку анализов и сказал, что у меня, должно быть, муковисцидоз. С болезнью этой долго не живут, и на всякий случай он посоветовал сделать еще специальное исследование в Институте педиатрии. Муковисцидоза у меня не оказалось…
Но, как вы помните, не только мама бывает мазохистической, но и папа.
У меня отец – мазохист с тяжелейшей депрессией. С детства наблюдала ссоры родителей и его постоянную нервозность. Я его очень люблю, как и он меня. Ему нужно, чтобы его постоянно хвалили, при этом он говорит, как он страдает, но работает и все делает для нас. Мне каждый раз совестно, и я просто всегда говорю ему «молодец», «ой, бедный папуля» и все в таком духе. Я пока не выяснила, как это на меня повлияло в целом. Могу сказать, что мне сложно отказывать людям, считаю, что любовь нужно заслужить.
Судя по тому, что я знаю, у отца моего с детства складывались предпосылки такого поведения. Его мать после смерти мужа, его отца, повесилась прямо в доме. А у отца странная семейная история: один из его братьев изнасиловал сестру. Папа рос в деревне. В 1990-е он открыл свой бизнес, пережил сильный стресс после случая, когда его жизни угрожали, и у него появился псориаз. Со временем он только набирал обороты, и сейчас отец практически весь в нем, плюс больные почки, которые он лечит. Так вот, когда он встретил мою маму, они поженились и родился мой брат, выяснилось, что мой отец параллельно завел другую семью, где тоже вскоре родилась дочь. Но отношения с моей матерью продолжились, и через некоторое время оказалось, что моя мама беременна мной. К этому моменту он и вернулся в семью. То есть он пропустил время роста моего брата и сестры. Я же в детстве не испытала нехватку его внимания, поэтому сейчас я единственная из его детей в нормальных отношениях с ним.
То есть он создал очень сложную жизнь и себе, и окружающим, чем только сильнее усугубил свое психологическое состояние. Есть у него еще такая черта характера – он всем стремится помогать. Правда, потом еще больше расстраивается, потому что считает, что если он добрый, то и к нему должны так же относиться. Но нет, конечно. Когда я уехала в Питер и потом приезжала домой, он постоянно говорил, что скоро умрет, и даже дарил мне разные вещи со словами: «Пусть обо мне память хорошая останется».
В последнее время вроде получше, мне он больше такого не говорит. Но, видимо, маме – да. И вот не лечится, постоянно говорит, как ему плохо, но при этом старается всем угодить. Все время нервничает.
В общении со мной старается быть оптимистом, но видно же, что это через силу. Часто записывает мне аудио, в которых весь уставший, тяжело дышит и что-то рассказывает из разряда «я так устал, доченька, сил что-то совсем нет, но не волнуйся, я держусь, как-нибудь выкарабкаюсь».
Мне, конечно, становится грустно. Я оказываю ему поддержку и общаюсь по возможности чаще. У меня сейчас тоже депрессия, с ним я не делюсь особо. Мария, 24 года
Когда мне было 5 лет, родители оставили меня бабушке с дедушкой (пока сами не встанут на ноги), да так и не забрали. Первое время я часто плакала, бабушка меня утешала и говорила, что так лучше для меня, что мама с папой меня не бросили и обижаться на них нельзя. Со временем я перестала плакать и превратилась в хорошую и послушную девочку-отличницу, какой так хотели видеть меня взрослые. Когда мне исполнилось 15, мы с бабушкой гостили у папы, и он попытался наложить на себя руки (вскрыл вены, пока мы с бабушкой спали). Я зашла в ванную и увидела, что кругом кровь. На скорой я поехала с ним, бабушка осталась дома. Мне было велено сказать, что это травма по неосторожности, что на него упало стекло. Я должна была соврать. Бабушка запретила мне рассказывать об этом кому-либо, сказав, что это ее боль, а расстраивать ее мне, конечно же, не хотелось. Единственное, что у меня было, это дневник, который бабушка нашла и сожгла, а потом просто со мной долго не разговаривала.
Мне нужно было просто «перетерпеть», так как поддержки и опоры взрослого не было. К чему это привело? Мне очень сложно было по жизни во всех сферах. Я выбирала не тех партнеров – чем больше страданий, тем сильнее моя любовь. Я была готова подарить (и дарила) всю себя безвозмездно до самой капельки, надеясь, что в этот раз меня не бросят. В 18 лет я сама зашла в кабинет психотерапевта и заручилась поддержкой, на тот момент у меня не хватило ресурсов пойти в долгосрочную терапию, и только в 26 я это сделала! Моя терапия длилась около 2 лет и завершилась, я очень благодарна за то, что вернула себя себе и встала на путь взросления. Анна, 29 лет
Я не могу сказать, что со мной очень жестоко обращались: меня не били и не наказывали какими-то другими способами. Все лежало больше в эмоциональной плоскости. По некоторым причинам у папы прогорел бизнес, и мы потеряли почти все. Родителям пришлось начинать все сначала и много работать. Очередь в государственный садик была очень большой, на частный не хватало средств. Пока подошла очередь, со мной сидела бабушка со стороны мамы. Весьма токсичная женщина, которая всей душой ненавидит моего отца и желает, чтобы мама жила по ее указке. Я уже не помню, что и как происходило, помню только, что наши отношения с бабушкой выстраивались в формате «новый день – новый бой». Мы постоянно ругались (она ругала моих родителей на чем свет стоит, говорила, какой я ужасный ребенок, я защищала их и себя). Но были и другие споры, конечно (по поводу обязательного доедания каши, частого мытья рук или прогулок во дворе). Еще я не ладила со старшим братом (разница в 10 лет). Ему очень нравилось выводить меня из себя, и я часто велась на провокации. Но мои родители всегда были на моей стороне в спорах с бабушкой. Помню, что она была очень холодной и жесткой, а мама выступала моим щитом из тепла и любви. После особенно сильных ссор с бабушкой и братом я пыталась уйти из дома. Но оба раза останавливалась, когда собирала одежду. Думала про то, где спать, где стирать, на что жить, как я оставлю вот так маму и папу, которых очень люблю и которые любят меня. С бабушкой и братом тоже не хотела расставаться (я их также любила). Плакала много. Мама приходила с работы и разговаривала со мной, а потом шла разбираться с братом и бабушкой.
