О, как права она была! И если слизь хищную и долгорукую рэкетирскую (проще — бандитскую) мои афганцы с началом дела круто поставили на место, то куда труднее было осилить вязкий чиновничий пластилин!.. Но все это было позже, а сейчас, с наводки экономиста Алевтины ив движении за ручку по Дворцовой набережной с женою Анастасией я воочию увидел, где и как можно заложить весьма серьезный фундамент для благосостояния своего семейства и для финансовой поддержки своего картографического концерна.
Но я возвращаюсь памятью к этой, одной из многих, но почему-то особенно запомнившихся прогулок: да, мы ходили и в театры, и на концерты, и в филармонию, но, грешен, вкус мой оказался не настолько изощрен, чтобы испытывать там такие же подъемы духа, какие были у Насти. Она-то, случалось, во время какой-нибудь симфонии буквально вцеплялась ногтями в мою пуку и говорила потом, в перерыве, насколько прослушивание со мною дает ей больше новизны и остроты впечатлений, чем слушание музыки в одиночку. Я-то, конечно, с готовностью соглашался, но для меня чаще всего серьезная музыка в большом зале была поводом лишь для расслабления, отдыха и отключения. Что тут поделать? Я читал как-то, что даже великий Чарльз Дарвин в своей «Автобиографии» с сожалением сообщал, будто не воспринимает высокого художества, что оказался не развитым в эстетическом отношении. Вот и моя жизнь оказалась в данном смысле не на высоте. А во время той прогулки сквозь белые ночи я наслаждался всесторонне: и призрачным светом, и сказочной архитектурой, и могучей рекой, и, главное, сердечной радостью от слияния с любимой женщиной. Что меня грело больше всего и наполняло чувством прочного устойчивого, внутреннего счастья? Тут я хочу высказать свое главное понимание возможности прочных супружеских отношений: я представлял себе две пересекающиеся в пространстве ракетные траектории или два прожекторных луча — вот модель большинства, к сожалению, браков. Встретились-пересеклись жизненные пути двух человек, вспыхнули на этом перекрестке ярким пожаром, а затем — их судьба относит друг от Друга, все дальше и дальше, и пожар этот, естественно, горит все тише и слабее, пока и вовсе не загасает. А что же нужно, что в идеале? Трассы, не перекрещивающиеся в одной точке и затем расходящиеся, но слившиеся воедино — на всю оставшуюся жизнь.
Мне с Анастасией было очень хорошо, начиная с самой глубокой глубины души. Да, началось-то все для меня с того поразившего меня первого физического ощущения, когда на памятной новогодней вечеринке я пригласил ее на танец и почувствовал руками под какой-то невесомой кофточкой упругую, нежную, гибкую талию. Это восприятие волшебного женского естества — тонкая талия над сильными широкими бедрами, эта шелковая грудь, в которой я сразу растворился во время медленного танца, — вот где коренилось для меня начало любовного потрясения.
Да, все началось с глубинного трепета при столкновении с этим совершенным телом, с этим несказанным чудом природы. Конечно же, ее симпатичное лицо, разумеется, высокий уровень доверительного внимания к собеседнику и развитый интеллект весьма облагородили и по-человечески преломили природу моего вспыхнувшего влечения и физического восхищения ею, но импульс пошел, как бы сказать, снизу, не от головы и даже не от сердца. Мне пришлось к моменту нашей встречи пересечь жизненные траектории не малого числа женщин, порождающих огонь в крови, иные из них, например, Дарья, обладали редкостной красоты точеной фигурой, но тот удар, который я получил, прикоснувшись к талии Анастасии, шел, очевидно, от излучения самой близкой моему естеству ее генетической субстанции, думаю, именно от нее.
Что поделать: хотелось бы выглядеть потоньше в отношении филармонических концертов и смотреться подуховнее относительно мотивов первовлечения к Анастасии, но правда есть правда, и только она не подведет и не выставит меня тем, кем я в действительности не являюсь. Однако потом, когда я как никогда прежде крепко стал на якорь полнокровной физической радости с этой женщиной, началась трансформация и моего так называемого духовного мира. Четко могу сформулировать то, что впервые в жизни я, уже старый мужик, женатый-переженатый прежде, обрел в этом союзе.
Во-первых, для нее свята была моя индивидуальность, моя особность. Предположим, что по своим качествам я — типичный верблюд. Да, не красавец, да, в трудах изнурительных и долгих наработал аж два неэстетичных горба, да проплешины на этих горбах видны, но ведь есть же у меня какие-то достоинства? Так вот, никогда не высказывалось сожалений в том, что я не есть, образно говоря, гарцующий вороной жеребец-двухлетка. Короче говоря, она приняла мою суть как данность, как полное мое право на жизнь согласно собственным установкам и собственному темпераменту. Да, разумеется, она так же, как и я, хотела моего совершенствования, освобождения от слабостей, но именно моего, и именно от моих, а не некоей трансмутации.
Во-вторых, мое благорастворение, мое блаженство с нею заключалось в том, что это было состояние постоянной поддержки, заинтересованного одобрения, это было чувство союза и союзника. Господи, сколько сил, лет и даже десятилетий ушло у меня в прошлом на борьбу с партизанским движением в собственном тылу, когда прежние мои супруги хотели, чтобы я жил так-то и так-то, по их велению, а не по своему разумению. Сколько нужно было затратить времени, сил, чтобы вернуться в спокойное состояние, пригодное для нормальной работы, после подобных встрясок, объяснений и выяснений! Сколько возмущенных высказываний вытерпел я, например, в ответ на свой категорический отказ выслушивать за завтраком, когда настраивался на новый трудный день, причитания по поводу ухудшающихся жизненных обстоятельств в державе!
Да, возможно, они и были правы по-своему: им нужно было сбросить пар и, вероятно, имеются на свете такие супружеские сочетания, где мужьям с утра оная информационная грязь интересна… И вот: хвала всем богам, Анастасия одобряла и всячески оберегала этот столь необходимый для меня ясный и бодрый утренний настрой. И не только сама поддерживала, но и детей стимулировала на доброе и веселое поведение за завтраком, то есть на полное отсутствие нервозности. Это малый пример, но так было повсеместно: она поддерживала меня. Могу сказать: если мне не создавать душевных помех, в чем преуспевали мои предбывшие, то в спокойном состоянии я выдаю 100 % своих возможностей, но если меня поддерживать, если искренне восхищаться тем, что у меня реально получается, если одобрять меня, то возможности эти возрастают десятикратно! Обычный мужчина становится суперменом, если в него верит его женщина. Жаль, что этого не знает значительное большинство жен: их недоброжелательная пилежка подрезает тот самый опорный сук, на котором держится гордость и преуспеяние их мужчин.
Мне было очень хорошо в атмосфере радостной постоянной психологической подпитки. С непривычки даже очень хорошо и даже неловко: дескать, не по чину берешь, мужик!..
Если для меня подобная радостная эмоциональная подкормка была как бы долгожданной и дополнительной благодатью, то для Анастасии она явилась основой самого существования! Мужчина в основном живут головой, женщины — сердцем. Я понял твердо-натвердо, что Анастасию надо Хвалить, надо ею восхищаться, ей нужно говорить комплименты — по делу или без дела. Образно говоря, для нее мое одобрение было как смазка для механизма — без нее всю систему заклинивало. А, может быть, и более того, выполняло функции горючего для двигателя: нет бензина, нет и движения, разве что по инерции. И в системе этой счастливой взаимоподдержки совсем особое место — замечательное со всех точек зрения! — занимал секс. Слава Богу, с самого начала все в означенной сфере у нас было в полном порядке! Недаром же буквально на глазах и помолодела, и расцвела она, как маков цвет, что, правда, имело и ненужные для нас обоих последствия: просто проходу не стало ей в транспорте и на улицах. Скольких желающих погреться у жаркого солнышка пришлось ей отшивать, счету нет, вплоть до глубокой «приязни» со стороны явно уголовной компании и ее отдельных выдающихся представителей. А чего стоил трагический фарс с предъявлением на нее прав этим бедолагой Николаем, вынырнувшим на свет божий из мрака пермских лесных колоний!..
Уже долгое время в кодексе моей мужской чести на одном из первых мест стояло обязательное и полное удовлетворение женщины. Оставить ее без оргазма, завершить встречу самому, а там хоть трава не расти — это, по моему глубокому убеждению, — акт эгоизма и злодейства, если даже не зверства. Но одно дело, терпение и добровольное притормаживание своих страстей во имя торжества страстей женских, умело-ремесленная предигра и стимуляция ее оргазма, но совсем другое Дело — упоение той радостью, которую ты творишь во имя ее восторга, ее солнечного взрыва!
