— Заперся я с ним в комнате, поставил связанного перед собой и думаю, что с ним делать. Такая тоска меня брала от моей службы, что делать ну совершенно ничего не хотелось. Кроме, разве что, попробовать, каков мальчишка в постели. Все равно нам пленников держать было негде, отводили в ближайший овраг, горло резали и закапывали. Только все орки раньше попадались, не с кем поразвлечься. А тут такой красавчик. Я решил уже, что перед казнью пустим его по кругу. Может, даже отпустим потом.
Я сижу, молчу, разглядываю его. А он понял, что бить и пытать пока не будут, осмелел, начал насмешничать. Ну, я ему по морде съездил пару раз, он присмирел немного. Теперь моя очередь была глумиться, и я душу отвел. Отхлестал по щекам и поиздевался вдоволь, так что довел его чуть ли не до слез. Пощечины — не очень-то больно, хотя рука у меня тяжелая, сам знаешь, зато обидно до дрожи. Сбил я его с ног и подниматься не даю. Он несколько раз попытался, потом плюнул и остался на коленях стоять, надулся и глазищами сверкает, а я сижу на краю стола и спокойно ему рассказываю, что мы с ним сделаем: где его каленым железом будем прижигать, что отрезать, куда иголки вгонять и так далее. Думаю, может, так его напугаю, что язык у него развяжется, и руки марать не придется. Он на меня смотрит, как завороженный, губу закусил и вздрагивает. Но молчит и пытается даже в таком жалком положении выглядеть браво. Храбрый мальчик. Видно, что он к военному ремеслу непривычен, да и ребята сказали, что дрался он неумело, хотя и отчаянно. Мне казалось, что Темный должен выглядеть такой прожженной злобной тварью, зубы скалить, смотреть с ненавистью, поносить меня на чем свет стоит. А этот держится с достоинством, что твой принц в плену, даже язычок свой острый придерживает.
Велел я, наконец, принести разный палаческий инструмент — щипцы, ножи, жаровню и прочее. Парень, как это увидел, совсем сник. Думаю, ну все, готов, сейчас расколется. Беру его за плечо и говорю этак мягко: «Может, передумаешь? Я в такой работе удовольствия не нахожу, а ты и подавно не найдешь. Так хочешь все это испробовать на собственной шкуре?» Он взял себя в руки и отвечает сквозь зубы: «Делай свое дело. Я в жалости не нуждаюсь. Знал, на что иду. Если бы можно было время вспять повернуть, я бы снова поступил так же». Решил я еще поглумиться: «Да что такого в твоем Гортхауре, что ты за него умереть готов? Думаешь, ему дело есть до тебя?» Он посмотрел мне в глаза, улыбнулся и сказал: «Если я расскажу, ты все равно не поверишь. Решишь, что я тебя обманом на Темную сторону совращаю. Скажу только одно — у Гортхаура, как ты его называешь, можно быть самим собой. Не притворяться ни перед кем. Быть тем, кто ты есть, и не стесняться этого. Поэтому я готов скорее умереть, чем продолжать жить в вашем лживом мире, где каждый пытается казаться лучше, чем он есть на самом деле». И тут я с ужасом чувствую, что его слова задевают какую-то струнку во мне, и чтобы ее заглушить, говорю зло: «Посмотрим, что ты запоешь через полчасика!» Сдираю с него тунику, и…
Гладкая белая кожа под пальцами… Напряженно вздрагивающие плечи, руки вывернуты назад, так что лопатки сведены, спина выгнута и бедра чуть выпячены вперед… Ремень низко на бедрах только подчеркивает их стройность. Талия тонкая, как у девушки. Да не у каждой девушки такая талия… Волосы рассыпались по плечам. Он встряхивает головой, откидывая их назад, чтобы не лезли в глаза. Я ощупываю его жадным взглядом. Худощавый, нежный, изящный… Само совершенство. Начинаю думать, что такой мальчик — слишком большая роскошь для моих солдат. Он должен достаться мне одному. Только что с ним делать потом? В кандалах держать все время, что ли? Отпустить — ведь руки на себя наложит… Но того, что случится, я предвидеть не мог.
Задумчиво Норт поглаживал спину Гилморна и молчал. Эльф умирал от любопытства и одновременно — от ужаса перед тем, что он может услышать. Любопытство оказалось сильнее, и он тихонько спросил:
— А дальше? Ты с ним… — договорить он не решился.
— Ох, мой сладкий, тогда-то меня ожидал большой сюрприз. Парень смотрит на меня и говорит торопливо: «У меня есть к тебе одна просьба… Пока ты не изуродовал мне лицо и не нарезал из моей спины ленточек, может быть, ты позволишь мне удовлетворить тебя?» «Что?» — я стою, разинув рот, и глазами хлопаю. «Вы меня все равно убьете, а я перед смертью хочу еще раз побыть с мужчиной. У меня так давно этого не было. Я могу взять в рот, я хорошо умею, тебе понравится». Я просто не могу поверить, что слышу это. А взгляд у него такой, что я словами не могу описать. Выдавливаю из себя гадкий смешок и говорю: «Хочешь мужика? Будет тебе мужик, и не один. Могу прямо сейчас отдать тебя своим ребятам, они не откажутся позабавиться». Он бледнеет, но глаз не опускает: «Тогда возьми меня первый. А то потом, когда мне все там разорвут, тебе будет не так приятно…» Я еще пытаюсь найти какое-то разумное объяснение: «Надеешься, что после этого я тебя пощажу?» «Нет, я просто хочу тебя. Пока я еще могу что-то чувствовать. Пожалуйста… Я ведь вижу, как ты на меня смотришь. Ты тоже этого хочешь, разве я не прав?» Ну, меня долго упрашивать не надо, у меня уже стоит так, что в штанах тесно. Я всаживаю ему член в глотку, для страховки придерживаю ему челюсть большими пальцами, но это все ни к чему, потому что он и правда хочет доставить мне удовольствие, облизывает меня, как шлюшка в борделе, которой пообещали заплатить вдвое. Я еще не встречал никого, кто был бы так искусен в этом деле. Разве что… — Норт вдруг притянул к себе Гилморна и поцеловал его крепко в губы. — Разве что кроме тебя, мой сладкий…
Эльф почувствовал, как нарастает возбуждение человека. И его собственное тело начало отзываться, когда Норт принялся тискать его ягодицы. Он прижался грудью к его груди, животом к его животу, и их уже полностью возбужденные члены соприкоснулись, воспламеняя желанием кровь.
— Ты ведь отпустил потом этого мальчика, Норт? Ты ведь отпустил его? — прошептал эльф, проводя губами по шее Норта пониже уха. — Скажи мне…
— Да, я его, черт возьми, отпустил… Только сначала спустил с него штаны, разложил на столе и отымел так, как его никогда в жизни не имели. Мне приходилось зажимать ему ладонью рот, потому что он так стонал и вопил, что туда бы сбежались все караульные. Он был горяч невероятно, подставлял мне зад, как течная сука, отдавался бесстыдно и страстно, несмотря на мою грубость, на боль, которую я ему причинял. Он хотел получить все, что я мог ему дать, он же думал, что это последний раз в его жизни. Потом я трахнул его еще раз, он заводил меня до безумия, с этим своим взглядом, говорящим: «Делай со мной, что хочешь, я весь твой…» Он стонал, вскрикивал и пытался шутить: «Так пытают в Гондоре? Мне жаль, что я не попал к тебе в плен раньше…»
Сладкие податливые губы… Гибкое тело, бьющееся в моих объятиях, ноги закинуты мне на плечи, руки по-прежнему связаны за спиной… Крепкие поджарые ягодицы, а между ними — упругая тесная глубина, куда я врываюсь со всем пылом давнего неутолимого желания, с диким возбуждением, которое во мне разжигает этот мальчик с невинным лицом и развратным взглядом. Ему больно, по щекам его струятся слезы, но потом он забывает о боли и принимает меня с наслаждением, извивается, стонет и кончает почти одновременно со мной. После судорог оргазма он лежит неподвижно, с закрытыми глазами, будто потеряв сознание. Я сажаю его на стол, и он бессильно приваливается к моему плечу, измученный до полусмерти. Улыбается слабой, довольной улыбкой. «Ты зверь, просто зверь…» — шепчет он, и в его голосе — восхищение. Разрезаю на нем веревки, растираю его онемевшие запястья. «Вставай, пойдем!» «Ты жесток… дай отдохнуть хоть немного… я не смогу сейчас идти…» «Мало времени, рассвет уже близко». Он так устал, что еле шевелит губами: «Вы не казните пленников после рассвета? Что за странные обычаи…» Видно, как его мгновенно охватывает страх, который он пытается замаскировать насмешкой, он же все еще думает, что я его убью. «Никто тебя казнить не собирается. Я тебя выпущу из лагеря, только не попадайся мне больше в руки!» Он не может сдержать облегченного вздоха и вдруг обнимает меня и трется всем телом, как кошка. «А я бы хотел… и еще не раз… попасться к тебе в руки… Ты так хорош…» Я чувствую, что готов повторить все по новой. Но надо торопиться. Заворачиваю его в плащ, перекидываю через плечо. «Не шевелись. Не дергайся». Караульным говорю сокрушенно: «Отдал концы. Я его придушил немножко, ну и не рассчитал». Они смеются: «Оставь его здесь, мы сами закопаем». «Не стоит вам видеть, что я с ним сделал. Демоны попутали, не иначе… Самому страшно». Смех смолкает, меня провожают испуганными взглядами. Тащу свою ношу в овраг. «Теперь можешь идти?» «Кажется…» «Иди, сначала туда, на юг, через пару часов можешь повернуть на запад». «А ты?» «А я буду могилку копать. Для правдоподобия». Подходит и заглядывает в глаза, говорит умоляюще: «Пойдем со мной!» «Что, у Саурона некому тебя трахать?»
