– Вы и я – мы уже достаточно хорошо друг друга узнали, – сказал он.
Она ничего не ответила.
В большой темноватой кухне дома мельника жена рабочего что-то говорила своим пронзительным голосом Гермионе и Джеральду. Эти двое – она в платье из мерцающего голубого фуляра, он во всем белом – странными светлыми пятнами выделялись в полумраке комнаты; на стенах в клетках сидело с десяток канареек, которые одна громче другой распевали свои песни. Клетки были развешаны вокруг маленького квадратного окна на дальней стене, в которое, просачиваясь на пути через крону дерева, проникал чудесный луч солнца. Резкий голос миссис Салмон перекрывал птичий щебет, с каждой минутой становившийся еще яростнее и исступленнее, из-за чего женщине приходилось вновь повышать голос, на что птицы отвечали с еще более бурным воодушевлением.
– А вот и Руперт! – голос Джеральда перекрыл весь шум. Его ушам было нестерпимо больно, ведь слух у него был очень тонким.
– Ах уж эти трещотки, и поговорить-то вам не дадут! – недовольным тоном пронзительно взвизгнула жена рабочего. – Накрою-ка я их.
Она метнулась сначала в одну сторону, потом в другую, накидывая на птичьи клетки тряпку, которой вытирала пыль, фартук, полотенце и скатерть.
– Замолкайте уже, дайте ж людям словечко-то вставить, – сказала она своим чересчур резким голосом.
Остальные наблюдали за ней. Скоро все клетки оказались накрытыми, и вид у них стал необычно траурный. Но из-под тряпок все еще доносились странные непокорные трели и клокотание.
– Да не будут они больше, – уверяла миссис Салмон. – Они сейчас спать улягутся.
– Неужели? – вежливо произнесла Гермиона.
– Да, – подтвердил Джеральд. – Они автоматически засыпают, поскольку им кажется, что наступил вечер.
– Их так легко обмануть? – воскликнула Урсула.
– Да уж, – ответил Джеральд. – Вы не читали рассказ Фабра, в котором рассказывается о том, как он, будучи еще ребенком, спрятал курице голову под крыло, а она возьми и засни? Это сущая правда.
– И после этого он стал натуралистом? – спросил Биркин.
– Возможно, – кивнул Джеральд.
Тем временем Урсула заглянула под одно из покрывал. В углу клетки, нахохлившись и распушив перышки, сидела приготовившаяся ко сну канарейка.
– Как странно! – воскликнула она. – Она действительно думает, что пришла ночь! Какая глупость! Нет, подумайте только, разве можно уважать существо, которое так легко ввести в заблуждение!
– Да, – пропела подошедшая посмотреть Гермиона. Она положила свою руку на запястье Урсулы и тихо усмехнулась.
– По-моему, он такой смешной, – хихикнула она. – Выглядит, точно ничего не подозревающий муж.
Затем, не убирая своей руки с запястья Урсулы, она увлекла девушку в сторону и поинтересовалась приглушенным тягучим голосом:
– Как вы сюда попали? Мы и Гудрун видели.
– Я пришла посмотреть на пруд, – сказала Урсула, – и обнаружила здесь мистера Биркина.
– Вот как? Это место в духе сестер Брангвен, не так ли?
– Боюсь, и я так думала, – ответила Урсула. – Я хотела скрыться здесь, когда увидела, что вы отчаливаете там, в нижней части озера.
– Неужели?! А теперь мы загнали вас в нору.
Гермиона широко раскрыла глаза, и это удивленное и одновременно возбужденное движение показалось каким-то сверхъестественным. У нее был холодный, глубокий взгляд, неестественный и бессмысленный.
– Я уже собиралась уходить, – сказала Урсула, – но мистер Биркин настоял, чтобы я взглянула на его комнаты. Жить здесь, наверное, чудесно! Это идеальное место для жизни.
– Да, – рассеянно произнесла Гермиона. После этого она отвернулась от Урсулы и напрочь забыла о ее существовании.
– Как вы себя чувствуете, Руперт? – пропела она другим, полным нежности голосом, обращаясь к Биркину.
– Очень хорошо, – ответил тот.
– Вам здесь удобно?
Загадочное, зловещее и сосредоточенное выражение появилось на лице Гермионы, ее грудь конвульсивно содрогнулась, и казалось, она почти впала в экстатическое состояние.
– Достаточно удобно, – ответил он.
Последовала долгая пауза; Гермиона не сводила с него тяжелого, затуманенного взгляда.
– Вы считаете, что вам удастся обрести здесь свое счастье? – наконец спросила она.
– Я уверен, что именно так и будет.
– Говорю вам, я сделаю для него все, что в моих силах, – сказала жена рабочего. – И хозяин мой тоже, уверяю вас; поэтому будем надеяться, что ему тут будет удобно.
Гермиона повернулась и медленно окинула ее взглядом.
– Благодарю вас, – сказала она и вновь повернулась к ней спиной. Она вернулась в прежнее положение и, поворачивая свое лицо к нему, спросила так, будто кроме них в комнате больше никого не было:
– Ты уже обмерил комнаты?
– Нет, – ответил он. – Я чинил ялик.
– Сделаем это сейчас? – медленно, холодно и равнодушно предложила она.
– Есть у вас сантиметровая лента, миссис Салмон? – спросил он женщину.
– Да, сэр, думаю, есть, – ответила женщина, в тот же момент бросаясь к шкатулке для рукоделия. – У меня только одна, не знаю, подойдет ли…
Хотя женщина протянула ленту Биркину, взяла ее Гермиона.
– Большое спасибо, – сказала она. – Она прекрасно подойдет. Благодарю вас.
Она обернулась к Биркину и с легким игривым движением спросила:
– Займемся этим сейчас, Руперт?
– А как же остальные, им будет скучно, – вяло запротестовал он.
– Вы не возражаете? – рассеянно спросила Гермиона, поворачиваясь к Урсуле и Джеральду.
– Ни в коей мере, – ответили они.
– С какой комнаты начнем? – вновь обращая лицо к Биркину, спросила она с той же игривостью – ведь теперь у нее с ним было общее занятие.
– Будем мерить по ходу комнат, – сказал он.
– Пока вы тут занимаетесь, пойду согрею вам чаю, – также весело сказала жена рабочего – теперь и ей было чем заняться.
– Пожалуйста, – сказала Гермиона, поворачиваясь к ней с любопытным движением, которое словно говорило, что в данный момент эта женщина близка ей, которое словно выделяло жену рабочего среди остальных, оставляя их в стороне, и притягивало ее почти к самой груди Гермионы.
– Я буду вам очень благодарна. Куда вы подадите чай?
– А куда бы вам хотелось? Можно в эту комнату, а можно на лужайку.
– Где будем пить чай? – протяжным голосом обратилась Гермиона к остальной компании.
– На берегу пруда. Мы сами отнесем, вы только все приготовьте, миссис Салмон, – сказал Биркин.
– Конечно, – сказала польщенная женщина.
Компания направилась к входу в переднюю комнату. Она была пустой, зато в ней было чисто и солнечно. Окно выходило на заросший палисадник.
– Это должна быть столовая, – сказала Гермиона. – Будем мерить так, Руперт: вы идите туда…
– Давайте я помогу, – предложил Джеральд, подойдя и берясь за край сантиметра.
– Нет, спасибо, – воскликнула Гермиона, наклоняясь к полу в своем ярко-голубом фуляровом платье. Делать что-то самой, делить работу с Биркиным было для нее высшим наслаждением. Он смиренно повиновался ей. Урсуле и Джеральду оставалось только наблюдать. В характере Гермионы была одна особенность: в каждое мгновение времени она приближала к себе кого-то одного, а остальные превращались в наблюдателей. Это позволяло ей торжествовать над другими.
Они обмеряли столовую и обменивались мнениями, и Гермиона решала, что ленту следовало бы положить на пол. Когда ей противоречили, в ней вспыхивал странный судорожный гнев. Поэтому через некоторое время Биркин позволял ей поступать по-своему.
Они перешли через холл в другую переднюю комнату, немного уступающую первой по размерам.
– Это будет кабинет, – сказала Гермиона. – Руперт, у меня есть ковер, который я хотела бы видеть на полу в этой комнате. Можно я вам его подарю? Пожалуйста, мне было бы очень приятно отдать его вам.
– Что он из себя представляет? – довольно резко спросил он.
– Вы его не видели. Основной тон розово-красный, но остальные цвета – голубой, ярко-насыщенный синий и очень глубокий темно-синий. Мне кажется, вам он понравится. А вы как думаете?
– Звучит очень интересно, – ответил он. – Откуда он? С Востока? Он пушистый?
– Да. Его привезли из Персии. Он из верблюжьей шерсти, очень шелковистый на ощупь. По-моему, это бергамский ковер – двенадцать футов на семь. Подойдет?
– Думаю да, – ответил он. – Но не нужно дарить мне дорогой ковер. Я прекрасно обойдусь и старой оксфордской подделкой под турецкий.
– Можно я все же вам его подарю? Пожалуйста!
– Сколько он стоит?
Она посмотрела на него и сказала:
– Не помню. По-моему, совсем недорого.
Он взглянул на нее, и его лицо стало жестким.
– Гермиона, я не хочу его брать, – сказал он.
– Позвольте мне подарить его этим комнатам, – сказала она, подходя к нему и с легкой мольбой кладя руку на его локоть. – А то я буду огорчена.
