Глава 2.
А дальше – пролив. – Тимоти Шоттен отхлебнул пива из кружки и вздохнул. Его глаза скользили над головами посетителей таверны, словно он снова оказался в море и разглядывал волны с клотика мачты. Его пальцы сжали ручку кружки так, как они привыкли сжимать ванты во время сильной качки.
– Какое время года это было? – спросил Уилл. Шоттен пожал плечами. Это был массивный человек, больше шести футов ростом, с огромными плечами, мощным торсом и бревноподобными ногами. Он носил морские башмаки даже на берегу. Говорили, что не существует на свете чулок, способных вместить его огромные икры.
– Где-то конец января, парень. Но в тех широтах это было лето.
– И всё-таки было холодно, – добавил Том Адамс. – Мы разговаривали с одним парнем, который плавал с Дрейком.
– Не так уж и холодно, хотя, конечно, к этому шло. Все из-за ветра. Он был попутный и очень сильный, настоящий шторм. Но мы воспользовались своим шансом. В этих широтах всегда надо использовать свой шанс.
– Шторм в Магеллановом проливе, – прошептал Уилл. – Удивительно, что ты вообще сидишь тут и об этом рассказываешь, Тимоти.
– Я сам не думал тогда, что смогу когда-нибудь так вот рассказывать. Эти волны… Ты никогда не видел таких волн, Уилл. Они били в корму – длинные-длинные, величиной с корабль и даже больше, крутящиеся, с гребнями, свисающими, как борода у старика. Но они не были стариками, Уилл. Они были молоды и злы. Шесть человек на штурвале, ребята. Шесть здоровых мужчин. Я был одним из них. И это была дьявольская работа. Если бы хоть одна волна ударила в борт, нас перевернуло бы, как детский кораблик на пляже. И всё это время ветер трепал нас – казалось, что это пальцы самой смерти вцепились нам в загривок. Видит Бог, не захотел бы я снова попасть в такую переделку.
– Извините, – раздался рядом высокий голос, – я просто не мог не слышать всё, что вы тут говорили, господа. У вас неповторимая, я бы сказал – драматическая манера выражаться. Три моряка подняли глаза и увидели стоящего у их стола молодого человека. Ему было чуть больше двадцати – примерно одного возраста с Уиллом, но выглядел он старше, хотя его тощенькая бородка представляла собой лишь завиток светлых волос. Тонкие черты лица уже носили отпечаток того разгульного образа жизни, который он, по-видимому, вёл. Высокий его рост скрадывался сутулостью плеч. Лишь глаза сверкали, словно подсвеченные изнутри колодцы, когда он переводил взгляд с одного на другого. С первого взгляда в нём чувствовался недюжинный ум. Эти глаза и его одежда не вписывались в обстановку портовой таверны. На нём был плащ, отороченный тёмно-жёлтой полосой, под которым виднелись камзол и чёрные в жёлтую полоску штаны. На голове красовалась чёрная шапочка с белым пером, а малиновый пояс поддерживал шпагу – испанский клинок тонкой работы. Но рука, опирающаяся на эфес, была такой хрупкой и изящной, с такими тонкими и нежными пальцами, что было трудно представить её хватающейся в гневе за оружие.
– Бабочка, – проговорил словно бы про себя Тим Шоттен. – Её занесло сюда ветром.
Молодой человек улыбнулся. Улыбка у него, как и глаза, была умная и тонкая.
– Действительно, сэр, – согласился он, – подходящее сравнение. У вас хорошо подвешен язык, готов присягнуть на Библии. Можно мне присоединиться к вам?
Три друга обменялись взглядами.
– Сделайте милость, – произнёс Уилл. – Знакомьтесь, это – мастер Тимоти Шоттен, а это – мой брат, мастер Томас Адамс. А меня зовут Уильям Адамс.
– И вы, конечно же, из Кента, не правда ли?
– Да, – подтвердил Уилл, – я из Джиллингема.
– Тогда мне вдвойне повезло со знакомством. Я тоже родом из тех мест. – Молодой человек пожал руки всем по очереди. – Меня зовут Марло, Кристофер Марло. Друзья зовут меня Кит. Впрочем, некоторые предпочитают Китти. – Он нервно хихикнул и обвёл взглядом их лица. Заметив неодобрение, он хлопнул в ладоши, подзывая хозяина.
– Милейший, эти джентльмены пьют со мной. Пива? – Он посмотрел на новых знакомых. – Пива для моих друзей, добрейший Томвин. Но я, к сожалению, пива не пью – желудком слабоват. Стакан вина для меня, мастер Томвин. – Вас здесь знают, мастер Марло? – удивился Уилл.
– Зовите меня Кит, мастер Адамс. А я перейду на «Уилла». Я не сомневаюсь, мы подружимся с вами. Почему бы им меня здесь не знать? – продолжал он. – Портовый кабачок, говорите вы? Именно за это я и люблю этот район, господа. И ещё кое за что. Я поэт, господа. А для того, чтобы писать стихи, нужно всегда иметь возможность вдохнуть свежего ветра, встретить новых людей. Я как алхимик, господа: беру свежие испражнения самой жизни, мочу из лужи у стены, перемешиваю их в своей душе – и в результате порождением моего ума оказывается сама красота, которую я и передаю миру с помощью вот этих вот пальцев. – Он положил ладони на стол.
Тимоти Шоттен взял с подноса кружку пива и поднял её.
– Ваше здоровье, мастер Марло. Мы выпьем за ваше здоровье и уходим. Нам пора.
– Я вам не нравлюсь, мастер Шоттен?
– Нет, мастер Марло, вы мне не нравитесь. А если вам вздумается схватиться за свою шпагу, имейте в виду, что вот эта кружка прежде разобьётся о вашу голову.
Смех Марло был так же женствен, как и его хихиканье.
– Какое насилие, сэр! От вас так и веет насилием, как от дикого зверя. Прошу вас, сэр, поймите мои слова правильно. Я восхищаюсь насилием, хотя сам я – самое робкое из живущих на свете созданий. Ах, сэр, я люблю насилие. Я как-то написал пьесу и сам в ней играл. Темой её… Впрочем, это не имеет значения. Я не хочу напрашиваться на похвалы. – Он вздохнул и отхлебнул из своего стакана. – Но я пишу о насилии, господа. Так что, прошу вас, не уходите. Вы тоже, Уилл. – Левой рукой он потянулся через стол и похлопал Уилла по плечу.
Том Адамс фыркнул.
– Здесь вам ловить нечего, – сказал он. – Уилл – самый рассудительный из всех людей. Если, конечно, его не задевать.
– В таком случае я должен обращаться с ним с особой осторожностью. Но, мастер Шоттен, вы рассказывали об огромных волнах – длиннее корабля, выше дома… Это случилось не в Ла-Манше, даю голову на отсечение.
– У южной оконечности Африки, – пояснил Уилл. – У мыса, который называют Горн. Тим плавал там с капитаном Кэндишем.
– По этому поводу надо выпить ещё, господа. Эй, хозяин, у моих друзей пересохло в горле! Кэндиш… Знавал я этого человека. И было это до того, как он снискал славу и богатство, когда он перебивался с хлеба на воду. Расскажите мне, мастер Шоттен, – это правда, что вы вернулись из плавания с парусом, сшитым из золочёной ткани?
– Мы плыли под парусом из камчатского полотна, мастер Марло. Потому что, когда наш последний парус сгнил, на борту не осталось менее ценного материала. А позолочено оно было прилично. Корабль назывался «Великая Святая Анна», ноябрь 1587 года. Да, лакомый кусочек отхватили мы тогда – самое богатое из всех захваченных когда-либо судов.
– Но это был только один из многих кораблей, – заметил Уилл.
– Девятнадцать. Девятнадцать их было, Уилл. В Великом океане они плавают без оглядки, так они уверены в своей безопасности. Это было так, словно старый лис очутился вдруг посреди стада слепых гусей.
– Как романтично, – прошептал Марло, поражённый представшей перед его внутренним взором картиной. – Само название уже волнует кровь – «Великая Святая Анна». Гружённая золотом, драгоценными камнями, дорогой одеждой… Откуда она шла?
– Из Манилы, мастер Марло. Есть такой город на Филиппинах – архипелаге у юго-восточного побережья Азии. Испания считает их своей территорией. Их корабли идут оттуда, гружённые под завязку всеми богатствами островов пряностей, пересекают океан, предпочитая этот долгий путь риску у мыса Горн и опасаясь индийских пиратов. Они разгружаются в Акапулько, что в Новой Испании. Оттуда грузы переправляют мулами в Хомре-де-Диос, а оттуда снова морем до Гаваны и, наконец, в Испанию. Как только они достигают Акапулько, считайте, что вы до них уже не доберётесь. В Хомре-де-Диос они собирают военный отряд для охраны, а в Гаване вливаются в состав большого флота. Но в Южном море, Уилл… Там они плывут сами по себе и становятся лёгкой добычей. «Святая Анна» уже находилась в виду берега – она отклонилась всего-то на несколько миль от курса и теперь улепётывала изо всех сил. Это было легче, чем подобрать с земли перезревшее яблоко.
– А были на борту женщины, мастер Шоттен? Скажите же мне, что на борту были женщины! – Марло подался вперёд, глаза его сверкали.
– Были, мастер Марло, были. – Наверное, они были прекрасны? – требовал Марло. – И вы их тоже захватили? И, наверное, позабавились? Простите, друзья, у меня чересчур романтическое воображение.
– Может быть, сэр, может быть, их и надо было захватить и позабавиться, но только в другой раз. Посудите сами, сэр, возможно ли это, когда люди только что пересекли Великий океан? Семь недель в открытом море, цинга уже разбушевалась. Почему, вы думаете, «Святая Анна» стала лёгкой добычей? Мужчины на её борту едва могли поднять шпагу.
