Ниже императоров восседали победители. Их он не удостоит и взглядом. Он знал их всех – военачальников, шагавших за золотым веером принцев Токугавы. Даже женщины Токугава присутствовали здесь, чтобы посмотреть на казнь Полицейского. И, конечно, сам Иеясу. А у него за плечом этот человек, Андзин Сама, ясно различимый из-за своего огромного роста, бледной кожи, густой бороды. Андзин Сама. Человек с пушками. Некоторые говорили, что без Андзина Самы Токугава даже не начинал бы этой войны.
Его босые ноги шлёпали по земле, и, наступив на острый камешек, он перекосился от боли. Толпа истолковала это по-своему и пронзительно взревела. Но ведь они и сами ёжились. Ветер такой ледяной.
Дрожала ли сегодня Асаи Едогими? Её здесь не было. Не было ни Оно Харунаги, ни его брата. Они оставались за неприступными бастионами Осакского замка, отсиживались в безопасности. Только Ода Нобунага сумел взять штурмом эту крепость, но с того времени Хидееси удвоил укрепления и гарнизон, чтобы сделать замок абсолютно неприступным; поэтому принцесса могла позволить себе игнорировать лесть Токугавы, его слова о том, что эту кампанию он предпринял исключительно ради её сына. И оставаться в безопасности со своим любовником и со своими фрейлинами. И с любовниками своих фрейлин… Потому что Норихазы тоже не было здесь, чтобы увидеть смерть своего отца. Норихаза продолжал жить, как и должен был вследствие их клятвы, данной Хидееси. Пока жив Норихаза, пока он помнит все, день расплаты Токугавы близится. А Норихаза запомнит всё.
Сандзе. Толпа напирала со всех сторон площади, сдерживаемая только конями солдат Токугавы. Голова Нагацуки Масае виднелась издалека на копьё, воткнутом в землю. Анкокудзи стоял на коленях, вытянув вперёд шею. Как он, наверное, жалеет, что не вспорол себе живот на поле боя у Секигахары. И что не присоединился к воинам Сацумы в их удивительном, бесстрашном и успешном прорыве к свободе. Возможно, если бы он присоединился к Сацуме, то был бы сейчас по-прежнему свободным и влиятельным. Клан Сацума все ещё удерживал южный остров и не собирался его сдавать. Голова Анкокудзи покатилась в пыль. Мицунари смотрел на кровь, бьющую фонтаном из обрубка шеи. Анкокудзи был сильным человеком. Интересно, из его шеи тоже вытечет столько крови?
Настала его очередь. Как быстро она подошла! И Кониси уже мёртв. Вставая на колени, тот перекрестился по христианскому обычаю – загадка, в которую он верил, которая, наверное, должна каким-то чудесным образом приклеить обратно голову к телу и вознести его в рай.
Как скоро, и в то же время – как долго. Песок площади врезался в его колени даже сквозь полы кимоно. Ветер свистел вокруг его головы. Его головы. И шум наплывал и снова исчезал в ушах, неясный гомон, похожий на отдалённый гром.
Что-то коснулось его шеи – холодная стальная полоска – и снова ушло. Вот сейчас.
Сейчас. Вот…
Всадники скакали по дороге, ведущей с гор к побережью. Основная масса, очевидно, слуги – похожие друг на друга и платьем, и лошадьми, нагруженные коробками и разнообразным оружием. Двое впереди ехали на вороных жеребцах, оба были одеты в светло-зелёные шёлковые кимоно. У обоих на головах конусообразные соломенные шляпы, защищающие от палящего солнца. Но на этом сходство и кончалось. Бородка Косукэ но-Сукэ была такой же тощей, как и его тело, – всего лишь несколько седеющих прядей на подбородке. Лицо же Уилла Адамса всё заросло тёмной курчавой бородой, хотя и коротко подстриженной. Даже в седле он возвышался над своим другом.
Дорога спустилась на равнину, и Сукэ натянул поводья. – Вот это – полуостров Мируа.
По расчётам Уилла, они проехали миль двадцать к югу от Эдо, следуя изгибам береговой линии. По левую руку тянулись бесконечные топи, а за ними – тихие воды залива. Они миновали древний город Камакура, где Минамото впервые учредил сегунат пятьсот лет назад и где огромный бронзовый Будда всё так же невозмутимо взирал на этот мир. Теперь море виднелось не только слева, но и справа, и спереди. И это был не залив, это уже океан. По крайней мере, прямо перед ними. Ещё, наверное миль двадцать. Ещё один залив.
– Тот город называется Ито, – сказал Сукэ. – Мой господин Иеясу хочет, чтобы ты строил свой корабль именно там. Но он предпочитает, чтобы жил ты здесь. Отсюда ближе к Эдо, и тебе будет легче посещать его. Что касается Ито, то здесь у тебя будет галера, на которой можно пересекать залив в любое время.
Уже сейчас одна такая галера стояла неподалёку от дома – небольшая, едва ли больше обычной гребной шлюпки. Дом стоял особняком, ближайшую деревню они миновали час назад. Но это был не обычный дом. Внешняя стена состояла из частокола столбов, врытых в землю стоймя. Внутрь двора можно было попасть только через массивные ворота. За частоколом виднелись крыши нескольких построек.
– Целая крепость, – заметил Уилл.
Сукэ пришпорил коня, и они устремились дальше.
– Это удобное жилище для хатамото. У тебя будет сорок человек дворовых. Вот некоторые из них – работают.
– Вот эти люди? – изумился Уилл.
Они проезжали по рисовой плантации, где трудились несколько десятков мужчин и женщин с подоткнутыми за пояс подолами домотканых кимоно. Завидев нового хозяина, все побросали работу и поспешили на тропинки, разделявшие небольшие поля, чтобы исполнить положенный коутоу.
– Сорок человек? Я ведь всего лишь корабельный плотник, Сукэ. Где же мне найти денег на содержание такого хозяйства?
– Теперь ты не так уж беден, Уилл. – Сукэ ценил привилегию называть Андзина Саму его первым, европейским именем. – Разве ты не понял, что означает благосклонность Иеясу? Помимо ранга самурая, в который тебя вскоре посвятит, он дарит тебе это поместье с годовым доходом в восемьдесят коку риса.
– А как это выражается в деньгах? – Один коку, Уилл, это количество риса, необходимое для пропитания человека в течение одного года. Стоимость каждого поместья в коку определяется землевладельцами, вассалом которого ты являешься, и так вплоть до самого микадо, который определяет наделы даймио. Хотя практически этим всегда занимались сегуны, а после отмены этого института – господин Хидееси. А это последнее перераспределение земли делал, конечно, сам принц.
– Значит, насколько я понял, – сказал Уилл, – я теперь стою восемьдесят коку риса в год, но работает у меня только сорок человек.
– Ты, конечно, можешь нанять больше людей, – ответил Сукэ.
– Но если я этого не сделаю, у меня останется сорок лишних годовых доходов. Что превращает меня в довольно состоятельного человека.
– О да, Уилл. Ты можешь продать излишки за деньги, которые ничего не стоят, либо за товары и услуги, которые подчас бесценны. Или же можешь собрать свой отряд самураев, которые присягнут тебе. Двадцать таких воинов обеспечат твоему дому постоянную защиту. А их легко найти, особенно теперь. Страна кишит ронинами.
– А что такое ронин?
– Человек без хозяина. Все самураи, сражавшиеся на стороне Полицейского у Секигахары, теперь остались без предводителя и просто слоняются по стране. Если в скором времени они не найдут работу, то превратятся в разбойников. Сто лет назад, до прихода к власти Оды Нобунаги, Япония кишела бандитами.
– И если я предложу этим людям работу, они будут верными слугами?
Сукэ улыбнулся.
– Они поклянутся в верности, Уилл. Что же касается будущего, то никто не может предсказать его.
– А предательство является частью японской этики.
– Лучше сказать, искусство тайной дипломатии. Разве в вашей стране этого нет?
– Хватает. Но общественное мнение обычно относится к этому с неодобрением.
– И всё же ты признал, что это практикуется. Здесь, в Японии, это приветствуется, поэтому каждый даймио, каждый хатамото, каждый гокенин ожидает этого от своих сторонников и поэтому не теряет бдительности. Мне кажется, ваша Европа – гнездо ханжества и притворства. Не думаю, что она понравилась бы мне.
– Ты, конечно, прав, Сукэ. Но этот дом находится в сердце владений Токугавы, поэтому мне вряд ли потребуются солдаты – за исключением одного-двух, для видимости. Во всяком случае, понравится ли господину принцу, если я начну набирать собственную армию?
Сукэ фыркнул:
– Да, это очень его насторожит. Принц Иеясу, несомненно, будет встревожен внезапно появившейся на его южном фланге армией. Твой доход – восемьдесят коку. Ты знаешь младшего сына господина Иеясу – господина Токугава но-Есинао?
– Я видел младенца, – ответил Уилл. – Многообещающий ребёнок.
– Ему два года, Уилл. Но как даймио Овари он имеет доход в шестьсот десять тысяч коку в год.
– Шестьсот десять тысяч? – Уилл натянул поводья, остановив лошадь у ворот. – Боже милостивый, каков же тогда доход самого принца, Сукэ?
Тот улыбнулся:
– Моего господина Иеясу оценивают в два миллиона пятьсот пятьдесят тысяч коку.
