Дверь открылась. За ней две молодые девушки ожидали гостей, чтобы принять их сандалии и предложить взамен домашние туфли.
– Они тоже будут твоими личными служанками, – сказал Сукэ.
– Об этом мы тоже должны поговорить, – заметил Уилл. – Я не вполне уверен, где начинаются услуги таких личных служанок и где они заканчиваются.
Сукэ улыбнулся и перешёл на португальский:
– Личного слугу следует рассматривать как дополнительную пару своих рук, Уилл. Можешь понимать это как хочешь. Эти девушки жаловаться не будут, их цель – только служить тебе всеми доступными способами.
Он провёл Уилла через внутреннюю дверь в комнату, служившую, очевидно, главным залом в доме. Здесь на полу лежали двадцать татами, из окна в бумажной раме открывался вид на прекрасный сад в классическом японском стиле – он напоминал сад Магоме Кагею в Бунго, – с баней и конторкой, стоящими бок о бок в конце тропинки. И здесь тоже стоял Симадзу но-Тадатуне.
– Тадатуне! – закричал Уилл и обнял молодого дворянина. – Как я рад! Я думал, что ты погиб.
– Я был одним из семидесяти самураев, последовавших за штандартом моего дяди и прорубивших себе дорогу сквозь ряды этого предателя Кобаякавы, – ответил Тадатуне. – Всю дорогу до Осаки мы промчались галопом и там погрузились на корабль. Солдаты Токугавы погнались за нами, но мы завязали бой и прорвались в Бунго.
– Я слышал рассказы об этой битве, – сказал Уилл. – Славная была рубка. Я предполагал, что ты погиб именно тогда, ведь ты же был ранен.
– Ничего серьёзного – и вот я стою перед тобой, живой и здоровый. И счастлив быть гостем в твоём доме, Андзин Сама, ведь во время нашей последней встречи моей печальной обязанностью было приговорить тебя к смерти. – Это было твоим долгом, – согласился Уилл. – А твой дядя заключил мир с принцем?
– Отныне мы выступаем под знаменем, украшенным золотым веером. Кстати, двое людей, предавших тебя – де Коннинг и ван Оватер, – обезглавлены за лжесвидетельство.
– Обезглавлены? О, Боже! – Уилл непроизвольно потёр собственную шею.
– Они заслужили это, Уилл, – сказал Сукэ. – Ложь, как я тебе говорил при нашей первой встрече, гораздо хуже даже трусости. А теперь идёмте, сегодня праздник, а не время для размышлений о судьбе двух жалких мошенников.
Кимура, стоявший в дверях, хлопнул в ладоши, и тут же появились две девушки с чашками дымящегося зелёного чая. Сукэ уселся и с большим облегчением отхлебнул напиток.
– Я пригласил господина Тадатуне быть твоим учителем, Уилл. Когда было решено посвятить тебя в самураи, мой господин Иеясу сам хотел стать твоим наставником. Однако это не имеет прецедентов, и, кроме того, это довольно долгий процесс, значит, он не сможет отдаваться ему с должной целеустремлённостью. Когда он спросил о кандидате, я подумал, что лучше всего с этим справится твой первый японский друг.
– Я благодарен вам обоим, – ответил Уилл. – Но расскажите же мне наконец об этом посвящении в самураи. Должен признаться, мне как-то не по себе. Это займёт много времени?
– Для японского юноши это дело нескольких лет, – начал Тадатуне. – Но сюда, конечно, включается и всё остальное. В твоём случае нам за несколько месяцев нужно пройти курс обучения, которому ты должен был бы подвергаться с трёх до пятнадцати лет.
– За несколько недель, – поправил Сукэ. – Господин принц с нетерпением ждёт закладки первого корабля, а этим должен руководить Андзин Сама. В ближайшем будущем он лично посетит Ито и надеется найти тебя там.
– Тогда нам нужно приступить немедленно, – решил Тадатуне.
Сукэ улыбнулся.
– Дай по крайней мере время Андзину Саме насладиться новым домом. Я распорядился, чтобы вечером нас развлекали несколько женщин.
– Женщин? – нахмурился Уилл. – Гейш. Не путай их с проститутками, Уилл. Только что ты спрашивал, не испытываем ли мы потребности время от времени сбрасывать свою важность и величественность. Конечно же, самурай не может позволить себе это на людях или даже в присутствии только членов своей семьи. Поэтому обращаются к гейшам, которых обучают искусству развлекать почти с детства. Случается, что к концу вечера они выполняют и плотские желания. Так делают многие. Но случайность – это не для Косукэ но-Сукэ. И не для Андзина Самы, могу тебя в этом заверить. Сегодня вечером мы будем поздравлять нового владельца поместья Миура.
– Поэтому я пью за тебя, друг мой Андзин Сама. – Тадатуне поднял свою чашку. – Пусть твоя слава никогда не уменьшится, пусть твои корабли бороздят все моря и океаны мира и никогда не тонут.
– Это непотопляемые корабли Андзина Самы, – присоединился Сукэ и выпил.
Стакан Уилла был пуст. Но девушка – её звали Кита – уж снова доливала его из кувшина, стоя рядом на коленях. Кита. Прелестное имя для прелестной штучки. Она прислуживала ему за обедом, как обычная служанка, и всё же здесь было нечто большее. Она знала, что за этим последует, и ждала того же и от него. В её поведении не было и намёка на похотливость – ни в едином слове или поступке. Но, прислуживая, она создавала неповторимую атмосферу интимности. Привычной интимности, которая началась с натирания тела. Он не мог отделаться от мысли, что все это здесь привычный ритуал. Во всей Японии. Все – привычный ритуал.
– Благодарю вас, друзья мои, – сказал он. – Человек, который изобретает непотопляемый корабль, если такое вообще возможно, прославит своё имя в веках. Но я подозреваю, что это мне не по плечу.
– Чепуха, – заявил Тадатуне. – Нет такой вещи, которая не по плечу Андзину Саме.
Невероятно, но молодой хатамото был пьян. Как и Сукэ. Никогда раньше он не видел их пьяными. Они никогда не производили впечатление людей, способных напиться – в отличие от англичан, – и ему трудно было поверить, что можно так опьянеть от нескольких чашек сакэ и бокала жиденького вина.
А может, они опьянели просто от ожидающего их рая? – Давайте танцевать, – предложил Сукэ. – Танцуйте для нашего хозяина, владельца Миуры.
Девушки негромко, методично рассмеялись и взяли свои веера. Они одновременно поднялись, покачивая ими перед лицами. Три весёлые яркие бабочки. На Ките было багровое кимоно, на её подругах – голубое и тёмно-зелёное. В отличие от обычных женщин, их волосы собраны на затылке в сложную причёску, похожую на чуб самурая – хотя, конечно, они не выбривали остальные волосы. А теперь они танцевали, если это можно было так назвать, перед тремя мужчинами – покачивая телами, делая движения ладонями и пальцами, раскрывая и сворачивая веера – под аккомпанемент каких-то похожих на лютню инструментов: об этом, должно быть, позаботился Кимура, со всей серьёзностью отнёсшийся к организации праздника.
Девушки тоже знали свои роли. Каждая не сводила глаз только со своего хозяина, выбранного на этот вечер. Кита смотрела на Уилла, не переставая улыбаться; губы её ярко алели на белом лице. Так что же он ощущал? Плоть его была тверда как железо, он взмок от ожидания. У него не было ни одной женщины после принцессы Асаи Едогими. И ни одного мужчины. Об этом нужно было напомнить себе в этой стране абсолютной сексуальной свободы. Жизнь была здесь чересчур насыщенной, чересчур беспокойной. А иногда и чересчур страшной. Он вспомнил казнь трёх даймио в Киото так же ясно, как и своё разочарование от столицы Империи. Сукэ, сидевший тогда рядом, пояснил, что в течение нескольких столетий Киото был целью каждого честолюбивого искателя власти, будь то пост сегуна, найдайдзина или квамбаку. И, значит, его время от времени полностью разрушали. А микадо хотя и обладали огромной духовной властью, но, в сущности, не были такими уж богатыми людьми, способными отстроить город по своему желанию. Сукэ, несмотря на всё внешнее уважение, относился к императорам с некоторой долей презрения. Во многих отношениях он представлял собой японского Марло, хотя внешне этот усатый величественный секретарь абсолютно не напоминал того весёлого искателя приключений. Но сегодня Сукэ обнаруживал новую сторону своего характера. Его глаза блестели, когда он смотрел на свою избранницу – девушку в голубом, и не было никаких сомнений в его готовности к бою. И в то же время его женой была исключительно миловидная женщина – Уилл встречал её в Эдо. Так, значит, у японцев в браке тоже бывает не всё в порядке?
Что касается казней, то к ним Сукэ отнёсся с ещё большим презрением. «У них был шанс совершить сеппуку, – сказал он, – и если его упустить – другого не будет. Они отказались от своих прав как люди и, что ещё важнее, как самураи. Они стали ниже ита. И они сражались против принца».
Это было действительно непростительное преступление. В этой стране поражение означало абсолютный конец, а победа была даром бога – и соответственно награждалась.
Музыка смолкла, девушки остановились, опустив веера и согнувшись в поклоне. На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, прерываемая только иканием Сукэ. Но тут министр издал внезапный вопль и, шатаясь, вскочил. Девушка в голубом взвизгнула и кинулась к двери. Сукэ попытался схватить её, но она, увернувшись, снова вскрикнула. Или это был смех? Она рванулась в проход. Там помедлила, но, как только Сукэ ещё раз попытался схватить её, опять рассмеялась и выбежала прочь. За ней исчез и секретарь.
