– Сегодня они не работают, – пояснил Тадатуне, – потому что их господину оказывается такая большая честь. Сегодня даже дети не пойдут в школу.
– А обычно они учатся? – спросил Уилл.
– Каждый ребёнок должен посещать школу для изучения письма и счета, чтобы потом он смог познакомиться с историей своей страны.
– А что – история так важна?
– Может ли быть более важный предмет, чем глубокое изучение деяний твоих предков, великих событий в прошлом твоей нации?… Мне кажется, Кимура все подготовил.
Они вернулись в дом. Теперь на циновку Уилла положили шахматную доску, на которую его и усадили. Тадатуне снова запустил руку в свою коробку.
– При обычных обстоятельствах это был бы пятый день одиннадцатого месяца четвёртого года, – сказал Сукэ. – Тебе уже год.
– И я дарю тебе вот это. – Тадатуне извлёк из ящика и подал Уиллу замечательное кимоно светло-зелёного цвета с вышитыми аистами и черепахами, пихтами и бамбуками.
– Какое чудо! – воскликнул Уилл. – А эти эмблемы, конечно, что-то значат?
– Несомненно, – согласился Тадатуне. – Аист и черепаха – символы долголетия. Говорят, аист живёт тысячу лет, а черепаха – десять тысяч. Мы просим богов, чтобы ты был столь же благословен. Вечнозелёные пихты означают неизменно добро-детельное сердце, а бамбук – символ прямого и несгибаемого характера. Этими качествами, как мы уже убедились, ты обладаешь сполна, Андзин Сама.
– Благодарю тебя, Симадзу но-Тадатуне, – ответил Уилл.
– А теперь, – продолжил Тадатуне, снова открывая коробку,
– Я дарю тебе хакама. – Он вытащил свободные, мешковатого покроя штаны, которые самураи носили в мирное время, не будучи затянуты в доспехи. Этим они отличались от голоногих крестьян. – И ещё вот эти меч и кинжал, вырезанные из дерева.
Уилл принял дары, и Кимура с двумя служанками поспешили вперёд, продолжая церемонию с вином. На этот раз Сукэ подарил Тадатуне отрез расшитой золотом ткани для украшения пояса – тоже стоявший огромные деньги, как прикинул Уилл.
– Действительно, дорогостоящий обряд, Сукэ, – заметил он, когда они снова вышли на крыльцо.
– Потому что в жизни мужчины он имеет огромное значение, Уилл. В сущности, только два события в его жизни более важны – день его женитьбы и день его смерти. Но не думай, что ты не отплатишь эти расходы, – ведь всё это тебе предстоит дарить твоим сыновьям.
Моим сыновьям, подумал Уилл. Если бы они у меня были. Если они когда-нибудь у меня будут. Или, по крайней мере, те, которых я мог бы назвать своими…
Тадатуне заметил выражение его лица.
– Но всё это в далёком будущем, Аддзин Сама. Теперь идём, будем делать из тебя самурая.
Собственно бритьём головы занимался Кимура, которому помогали две служанки. Они работали с большим тщанием и ловкостью, выстригая все волосы, за исключением трёх полосок на висках и в центре, да ещё оставив длинный чуб на лбу. Оставшуюся на макушке косичку потом тщательно расчесали.
– Настало время дать тебе окончательное имя, Андзин Сама, – произнёс Тадатуне.
– Ты хочешь сказать, что оно у меня будет другим?
– Взрослое имя обычно даётся в возрасте пятнадцати лет, в момент церемонии выбривания чуба. Оно связывается с теми или иными склонностями и устремлениями юноши. Но так как мой господин принц Иеясу уже дал тебе имя Андзин Сама – Главный Штурман, то он решил оказать тебе особую милость и назвать тебя по имени твоего поместья. Такой чести удостаиваются только самые великие дворяне. Отныне тебя будут звать Андзин Миура. А теперь выпьем за твою славу как самурая.
На этот раз на подносе служанки стояла только одна глиняная чашка, но зато большая. Тадатуне сделал три глотка и передал её Уиллу, который проделал то же самое.
– Теперь подойди сюда и встань на колени, – скомандовал Тадатуне. Уилл повиновался, а Тадатуне встал за ним, словно парикмахер, делающий даме утреннюю причёску. Он собрал длинные волосы, оставшиеся на макушке Уилла, и завязал их в подобие косички.
– А сейчас наклонись вперёд, – приказал он. Уилл повиновался. Теперь он почти касался головой дощечки, сплетённой из ивовых прутьев, которую держал в руках Кимура. Краешком глаза он с некоторым беспокойством наблюдал, как молодой хатамото правой рукой вытащил короткий меч, а левой взял его за чуб и притянул к ивовой подставке. Мгновенным движением Тадатуне вонзил меч перед глазами Уилла. Тот дёрнул головой и уставился на свой чуб, оставшийся лежать на доске.
– О Боже, – прошептал он. – Я думал, и моя голова останется тут.
Тадатуне тщательно завернул чуб в бумагу, разрисованную чёрно-белыми изображениями орудий.
– Сохрани это в надёжном месте, Андзин Миура, – произнёс он серьёзно. – Чтобы они принесли тебе и твоей семье вечную удачу. А кода умрёшь, пусть твои волосы положат в твою могилу, и они защитят тебя в загробной жизни.
Уилл взял свёрток с подобающей случаю торжественностью. Похоже, всё это имело не меньшее значение, чем любой из ритуалов христианской церкви. Отличие состояло лишь в том, что здесь человек сам был своим богом, обязанный всегда блюсти свою честь и храбрость, обязанный своими руками творить свою судьбу не только при жизни, но и после кончины. Возможно, два разных способа выражения доктрины свободной воли.
Девушки вернулись с кубками вина, и они с Тадатуне обменялись глотками, а Сукэ снова заглянул в свою коробку. На этот раз он одарил Тадатуне ещё одним рулоном шелка, расшитого ромбами. – А теперь, – сказал Тадатуне, – нам остаётся лишь обучить тебя кодексу самурайской чести – бусидо. Но сначала мы пообедаем.
Уилл осторожно ощупал свою выбритую голову и косичку на темени.
– Такая причёска, наверное, тоже имеет особое значение?
– Целых два, – отозвался Сукэ. – Во-первых, таким образом волосы во время битвы не падают на глаза, поэтому она отличает воина от остальных смертных.
– Довольно разумно. А второе?
– А второе, Андзин Миура, для удобства твоего победителя, – сказал Тадатуне. – Если ты, конечно, когда-нибудь докатишься до такого печального положения. Победитель воткнёт тебе в причёску свои палочки для еды, чтобы было удобнее нести твою голову.
– Твоё снаряжение, – произнёс с гордостью Сукэ. – Я приказал сделать его специально для тебя, Уилл. Другого такого в Японии нет.
– Но оно, наверное, обошлось тебе в копеечку?
– Это подарок принца.
На полу лежал круглый толстый щит, стальной шлем на кожаной подкладке, с металлической сеткой, прикрывающей шею и плечи. Забрало было сделано из тонкой, покрытой лаком стали, со съёмными пластинками, защищающими нос и рот. Глаза прикрывались выступающей передней частью шлема. Для устрашения противника на лицевой части были нарисованы усы, а в середине центральной пластины мастер с большой тщательностью выгравировал изображение пушки. Герб Анд-зина Миуры. Эта мысль наполнила его гордостью. Сам шлем был очень большим, не менее трёх футов высотой. На верхушке виднелась дыра, украшенная орнаментом в виде груши.
– Сюда будут целиться твои враги, замахиваясь мечом.
– Да? – отозвался задумчиво Уилл. Но сами доспехи были достаточно прочными. Нагрудный панцирь состоял из тонких металлических пластин, поверх которых надевалась кольчуга. Руки, ноги, живот и бедра прикрывали пластины покрупнее, соединённые витыми цепочками, на плечах – огромные свободные наплечники. Были ещё и поножи, ниже которых вполне можно было носить обычные сандалии – очевидно, самураи считали ниже своего достоинства наносить противнику удары по ногам. Все доспехи, выкрашенные в светло-зелёный цвет, соединялись воедино железными застёжками и шёлковыми верёвочками и были украшены позолоченными кисточками и блестящими знаками – в основном золотым веером Иеясу, чтобы не оставалось никаких сомнений относительно повелителя этого воина.
– Действительно, живописное снаряжение, – заметил Уилл.
– А это всегда носи с собой во время боя, – велел Сукэ и подал ему котомку, в которой лежало несколько слоёв толстой бумаги с клейкой стороной – каждый слой нужно было отклеивать от предыдущего.
– Чтобы перевязать рану в случае нужды, – объяснил Тадатуне. – У каждого самурая есть такая сумка. Накладываешь на рану, и бумага тут же приклеивается. Остатком оборачиваешь руку или ногу. Если понадобится смочить рану, воду можно капнуть поверх бумаги, не снимая её, – вода просочится вовнутрь.
– А бумага не засорит рану?
– Наоборот, – сказал Сукэ. – Она даже помогает ей затянуться.
– Дальше, – продолжал Тадатуне. – Вот твой лук.
Уилл взял оружие в руки. Оно было сделано из дуба самого высокого качества. Оба конца вставлялись в полуцилиндры из бамбука, опалённые для крепости в огне. Все три части скреплялись воедино ивовыми прутьями, образуя оружие замечательной лёгкости и ещё более замечательной гибкости. Уилл начал понимать, как удавалось японцам пускать стрелы на такое же расстояние и с такой же точностью, как и из старого доброго английского лука – хотя японский был намного меньше. Тетива на нём оказалась пеньковой.
