Затем присутствие Бога в моей жизни отошло в тень. Возможно, что в моем сознании уверенность в моей избранности Им подготовила и предвосхитила фантазию, о которой я говорила выше — взгляд незнакомца, способный выделить из толпы того или ту, чей скрытый талант спасет их от обыденности существования. Позднее, когда я подобным образом, не иначе как усилиями Святого Духа или по волшебству, вошла в свою женскую и профессиональную жизнь, а реальность не чинила препятствий моим мечтам, когда я увидела кажущийся мне гигантским разрыв между уготованным мне будущим, стань я, по желанию матери, учительницей истории и географии или литературы (а она сочла бы это огромным достижением по сравнению с собственным социальным статусом), и средой, где я не только соприкасалась с творческими людьми, но и могла исповедовать практикуемую там свободу мысли и нравов, — казалось, открывавшей мне безграничные перспективы, — как после всего этого мне было не поверить в свою судьбу?
Даже когда человек не верит или теряет веру в то, что должен склониться перед законами Бога, если он видит, что его жизнь подчиняется судьбе, начертанной на титульном листе всех книг его воображения, у него нет причин ставить под сомнение путь, на который он встал, или усомниться в Божьей воле. Какими бы ни были трудности и страдания, через которые мы прошли в те годы, мне никогда даже в голову не приходило, что нужно изменить свою жизнь. Разногласия с Клодом — так же как и волнения, связанные с оплатой типографских счетов основанного нами совместно журнала «Ар пресс», — преодолевались с упорством бегуна на длинную дистанцию, у которого напряжен каждый нерв, чтобы сохранить ритм и достичь финиша. Если я была именно с Клодом, когда стали осуществляться мои мечты, которые я лелеяла с тех пор, как приобрела способность мыслить, то я не могла взять в толк, почему же я должна расстаться с ним, раз эти мечты стали осуществляться в жизни и если я могла продолжать мечтать.
С первых же совместных лет с Клодом я начала перелистывать страницы своей жизни. В свою активную взрослую жизнь я внесла испробованный метод, которым пользовалась в детстве, когда ждала чего-то; я взяла за обыкновение прерывать течение моих будней непременными очень подробными дневными грезами. Они так хорошо поддерживают мое душевное равновесие, что я, например, убеждена — моя неспособность научиться водить машину связана именно с подсознательным стремлением отвести этим снам-грезам то свободное время, которое уходит на поездки в общественном транспорте. Пассивное, безынициативное тело так же отступает на задний план, как и в момент сна, и, наблюдая размытые изображения самих себя, мы зачастую выбираем для своего тела гораздо более удобное положение, которое контролируется легче, чем во время ночных снов. Кто, например, пробуждаясь от приснившегося кошмара, не пытался задержать его, чтобы оставшееся от него гнетущее впечатление было перекрыто хэппи-эндом уже сознательного или полусознательного сновидения? Все, кто вместе со мной разделяют эту склонность, знают, как полезно из вагона надземного метро заглядывать в открытые окна, беззастенчиво являющие нам кадры интимной жизни, скользить взглядом по фасадам со скрытой изнанкой, проезжая на машине через провинциальный городок, прислушиваться к разговорам соседей по купе, притворяясь спящим. И хотя эти сцены мгновенны и столь же фрагментарны, как и суждения наших попутчиков, нам все равно приоткрывается крохотная частица нашего собственного естества и, подобно бесстыдным телекамерам (хотя мы и не верим, что ими манипулирует оператор), проникает в парижскую квартиру, в провинциальное жилище, в запутанные семейные отношения, обсуждаемые тут же, на соседней скамейке. Тот, кто видит сны, как бы расщепляет свою жизнь. Мир разворачивает перед его взором такое количество образов — как привлекательных, так и опасно странных, — что ему хочется отразить их все или сохранить на будущее, то есть углубить и обогатить. Случайно увиденная сцена заставляет его прожить несколько секунд в чужой квартире, в чужом жилище, хотя они могут абсолютно не соответствовать его вкусу; «Я разделяю жизнь этой семьи», — с удовольствием представляет он себе, с некоторой дрожью, если в спорах, которые там ведутся, звучат такие оценки, каких он всегда упорно избегал. Родители ребенка, видящего сны, в какой-то степени имеют основания опасаться, что он вырастет слабохарактерным, ведь принято говорить — «цельность характера», а тот, кто видит сны, любит перевоплощаться в разных людей, проживать разные жизни, многие из которых не более насыщенны и долговечны, чем комок пыли, подгоняемый порывом ветра к входной двери. И наоборот, неправильно полагать, что тот, кто видит сны, бежит от реальности, поскольку зачастую эти другие жизни вызывают в нем чувство сопереживания.
Само собой разумеется, что некоторые сны бывают эротическими, я погружалась в них еще до того, как узнала, в чем заключается половой акт, поскольку в то время считала, что половой акт — это когда целуются в губы и трогают грудь. Возможно, моя предрасположенность к снам и мастурбации как-то связаны между собой. С самого юного возраста, занимаясь мастурбацией, я обычно предавалась долгим и весьма изощренным фантасмагориям. Они периодически повторялись, иногда даже в течение нескольких лет, постепенно усложнялись и разветвлялись наподобие бесконечных романов с продолжением, сюжет которых пишется наудачу, в зависимости от того, что придет в голову авторам. Без этих фантазмов я не могла достичь оргазма. Однако не все эротические сны подчинены мастурбации.
Главные действующие лица порнофильмов, прокручиваемых у меня в голове, уже были наделены моральными и физическими свойствами — сложными и стереотипными одновременно, и при этом весьма разнообразными. Внутри отдельных категорий соседствовали жадный хозяин бара или клуба, очень занятой деловой человек, компания молодых бездельников, иностранец, прибегающий к непристойному жаргону на непонятном мне языке, и т. д. Я включала в игру персонажей всех возрастов и разнообразных физических типов. Иногда, очень редко, они принимали обличье реальных мужчин из моего окружения или тех, с кем я случайно сталкивалась, но только не кинозвезд, от которых я млела в подростковом возрасте. Если и прослеживаются аналогии между обстоятельствами и событиями моей реальной жизни и сложными порождениями моего воображения, то воображение, как это ни удивительно, предвосхищало реальность или предсказывало ее, и напротив, ни мои спутники жизни, ни мои друзья, ни случайные связи никогда не проникали в эти сны. Один такой фантазм-мастурбация представлял собой инцест. Легко представить себе, что в этом случае табу бывает достаточно сильным, и я помню, что заменила фигуру отца другим телом-трансформером, совсем не похожим на него. Дошло до того, что я запрещала себе использовать облик случайно встреченных на улице незнакомцев. Разумеется, я не могла моделировать свои персонажи иначе, чем исходя из физических черт реально существующих людей, подмеченных то там, то тут, но эти ссылки либо не заслуживают внимания, либо почти незаметны, либо подсознательны. Отождествление с каким-то конкретным человеком не допускалось. Когда мне случалось испытать сильное и неприкрытое влечение к какому-то мужчине и когда это желание не могло так или иначе быть немедленно удовлетворено или было в принципе неосуществимо, я все-таки компенсировала разочарование фантазмами. Удивительный вывод: пространство моих снов столь герметично, столь закрыто для лиц, имеющих, на мой взгляд, черты сходства с реальными людьми, что, хотя я и могла без лишних колебаний, если представлялась наконец такая возможность, впустить того или иного человека в интимный круг моей реальной сексуальной жизни, все равно он по-прежнему оставался за пределами моих эротических фантазий. Я могу вообразить всевозможные сцены, где вижу себя в обществе этого человека: у нас свидание, я сочиняю наш диалог, но на этом интрига заканчивается, не дойдя до сладострастных слов или эротических жестов. Я не способна устранить препятствие или запрет, поставленные передо мной реальностью, и черпать удовольствие в их преодолении, совершаемом мысленно. Дабы пуститься во все тяжкие, я должна была приостановить свои сексуальные фантазии, и возможно, свирепый капитан, которому я в ту минуту передавала штурвал, не допустил бы, чтобы под воздействием минутной слабости среди членов его экипажа возникло бы знакомое ему лицо, напоминая о правилах, установленных на суше.
Многие встречи, состоявшиеся во время моей любовной и сексуальной жизни, вписываются в конкретные категории при перелистывании страниц реальности и сновидений. Может быть, это происходит именно потому, что напластования снов чередуются со слоями жизни, уплотняя ее, но не смешиваясь с нею, и сама жизнь в конце концов превращается в многослойную материю. Мне повезло, что в моей жизни почти сразу же появилась основная направляющая — моя работа, с одной стороны, главным образом, в журнале «Ар пресс», цели которого мне всегда были ясны, а с другой стороны — упрочнявшая ее совместная жизнь с Клодом, которой ничто не угрожало, поскольку в начале нашей профессиональной деятельности мы были солидарны, не ограничивая при этом сексуальную свободу друг друга. Также долгие годы, следуя этой направляющей, я параллельно проживала отрезки чужих жизней, многие из которых соответствовали длительным и серьезным отношениям. Я пишу «жизни», а не «приключения», потому что всем этим отношениям были присущи ритм, правила и специфические ритуалы. Благодаря им я, словно актриса, получила еще больше возможностей выходить на новую сцену, использовать разнообразные стили: я примыкала то к богемной, то к буржуазной компании или становилась просто любовницей, в зависимости от статуса, присвоенного мне тем, при ком я тогда состояла, от друзей, с которыми он меня знакомил, от ресторанов, куда он водил меня ужинать, от развлечений и работы, — всего того, ради чего мы встречались. Эти параллельные жизни, для которых второстепенные детали не имеют значения — так обычно бывает, когда партнеры проводят вместе лишь часть времени, например при легких адюльтерах, — увлекали меня подобно снам; они соединяли грезы и действительность: придавали устойчивость выдуманным образам, но не были шероховатыми, как грубая реальность. Благодаря им я посетила разные страны, проникала в различную среду, встречала известных людей или даже ночевала в различных домах, носила разные платья, развлекалась — вряд ли я смогла бы даже смутно увидеть это в своих снах. И неважно, что все эти привилегии не соответствовали образу моей постоянной жизни. Обычно я была достаточно равнодушна к социальным различиям, и если мне доводилось отведать овощей в роскошном отеле Мулен де Мужен, то это вовсе не значило, что я не буду с аппетитом есть кускус в первой же попавшейся забегаловке; или если я участвовала в групповом сексе в седьмом округе Парижа, это вовсе не значило, что я чувствовала себя посторонней на деревенском свадебном обеде в далекой Умбрии. Тот, кто видит сны, накапливает лишь нематериальные ценности и не придает большого значения тому, что объект его сна, материализовавшись по воле случая, снова возвращается в свое нематериальное состояние в форме воспоминания. По крайней мере, он не сомневается в обратимости этого процесса.
