Кейко, вздохнув, выполнил приказ. Девушка некоторое время удивлённо смотрела на Уилла, потом пожала плечами и, сняв свой хомут, оделась и вышла из комнаты.
– Вот уж действительно странный вы человек, Андзи Миура, – заметил Кейко. – Сколько же может мужчина прожить без любви? Но вы не хотите брать никого, даже своих служанок. А гейши говорят мне, что ваше безразличие оскорбляет их. Я тогда подумал, что вы предпочитаете мальчиков, и даже посмел надеяться, что сам стану объектом вашей благосклонности. Но правду говорят в Миуре, что её хозяин – человек без любви.
Как обыденно он говорил о блуде и содомском грехе. Как обыденно он говорил о любви. Потому что в Японии её не было? Тогда как же быть с женой Хосокавы, убившей своих детей и себя, предпочтя смерть плену у Мицунари? Или это была не любовь, а просто уважение к чести своего мужа?
Значит, любовь у этих людей сводилась лишь к удовлетворению плотских влечений друг друга. Довольно здравое основание для брака, заключаемого посторонними тебе людьми, где жена становится собственностью своего мужа. Как, впрочем, бывает и в Европе – если смотреть с точки зрения закона. Но здесь это было больше, чем просто закон. Мужчину должно ублажать бесконечно, если только он сам не отвлечётся и будет не готов к подвигам на этом поприще. Восхитительная философия… Так что, значит, он не готов к ним? Он понятия не имел. Он не знал – достанет ли ему смелости, стоицизма японцев, готовности отнять жизнь у самого себя, когда все уже потеряно, кроме чести. Он был уверен, что построенный им корабль от недостатка любви не страдал, ведь он вложил в него всю свою душу, – и он действительно любил. Он мечтал о Магдалине дни и ночи напролёт, предпочитая эту мечту любому заменителю. Принц, похоже, понял это. Хотя и назвал это эмоцией, годящейся только для поэтических состязаний.
Без всякого сомнения, это говорил в нём европеец. Он не мог привыкнуть к обычаям этой страны – до сих пор. Даже в Англии вовсе не обязательно чувствовать что-нибудь к двум молодым девушкам, прислуживающим за столом. В Японии быть искупанным двумя молодыми девушками имело значение едва ли не меньшее, теперь даже и для него. Но спать с ними, брать у них то, что Едогими давала сама, и по-прежнему считать их всего лишь служанками – это было невозможно. Он видел их каждый день, целый день. Взять их – значит любить их.
Так что теперь он искал любви. Замену любви, которой он не мог обладать. Но замену, которая станет реальной. Может быть.
А может, он по-прежнему хотел сохранить воспоминание о Едогими и отказывался от любой другой женщины, пока не найдёт такую же. В таком случае он, конечно, обречён на вечное разочарование. И, значит, он просто болван. Потому что монашка – гейша, возбуждённая собственным танцем и покрытая, по образному выражению Кейко, собственной росой, могла бы соперничать с Едогими не хуже любой другой японки.
Но тут, наверное, он был просто встревожен постоянным присутствием этих ямабуси. Эти угрюмые личности напоминали скорее солдат, чем священников. Они не брили головы, но каждый был вооружён мечом либо увесистой дубинкой.
Но, в конце концов, они же всё-таки были священниками. В Японии наступил мир – по крайней мере, на большей части Хонсю. Мир, который Иеясу намеревался сохранять, пока это не мешало его собственным планам. И мир, в свою очередь, охраняющий каждого, кто путешествует под знаменем с изображением золотого веера.
Они обогнули Киото и направились дальше на запад – мимо Осаки и Фукуямы в Нагасаки и оттуда к узенькому проливу Симоносеки, соединяющему Внутреннее море с океаном. Перебравшись через пролив в гребной лодке, они очутились на Кюсю, откуда до Бунго оставалось всего несколько миль. – Забираться в такую даль за женой… Зачем, Андзин Миура? – поинтересовался Кейко, когда они снова добрались до побережья. – Ведь в Эдо столько красивых женщин.
– Здесь я и мои товарищи впервые ступили на землю Японии.
– Земли Сацумы, – проворчал Кейко, насторожённо оглядываясь по сторонам.
– Они же заключили мир с Токугавой, – напомнил Уилл.
– Может, и так, Андзин Миура. Но они – воины по натуре, всегда ищущие возможности подраться. И здесь найдётся достаточно самураев, всё ещё негодующих из-за поражения под Секигахарой.
– Они не нападут на нас, – сказал Уилл. – Я путешествую под покровительством Симадзу но-Тадатуне.
Так оно и вышло. В какой бы гостинице они ни остановились, везде их приезд наблюдала целая толпа, и везде находились два – три самурая, смотревших с неприязнью и издававших, проходя мимо, шипение, презрительные звуки. Но ни один не позволил себе звякнуть мечами. Потому что все знали Андзина Миуру, даже если не видели до этого эмблемы в виде пушек на его мече и одежде, на вымпеле в руках Кейко. Чего ещё мог бы пожелать от жизни мужчина, кроме любящей, заботливой жены?
Магоме Сикибу.
– Андзин Миура… – Магоме Кагею исполнил коутоу и собственноручно снял сандалии с ног Уилла, заменив их тапочками, пока служанка проделывала то же самое с Кейко. – Мы слышали о том, что вы едете сюда, и ждали вас с нетерпением. Добро пожаловать в мою скромную гостиницу.
– Это я должен благодарить тебя, Кагею, за радушный приём, – сказал Уилл. – И поднимись, друг мой, прошу тебя. Вовсе незачем стоять передо мной на коленях.
Всё осталось по-прежнему. Спустя два года все точно так же. Лёгкий бриз все так же дул с моря, пронизывая деревню насквозь. Ему показалось – ещё немного, и он увидит «Лифде», качающийся на волнах.
Кагею поклонился:
– Мой господин Симадзу но-Тадатуне ожидает вас в доме, господин Миура. Если позволите, я ещё раз представлю вам свою супругу.
Магоме Суоко стояла на коленях, почти касаясь лбом пола. – Поднимайтесь скорее, мадам, прошу вас, – взмолился Уилл. – Как я уже сказал вашему супругу, я пришёл сюда как проситель.
Улыбаясь, она напоминала Сикибу. В остальное время лицо её сохраняло необычно серьёзное выражение. Впрочем, похоже, все японки имели такую двойственную природу.
– Мы весьма польщены честью, которую вы нам оказываете, – запротестовала она. За её спиной ожидал Тадатуне, напустивший на себя приличествующую случаю торжественность, как и подобало свату.
– Значит, вы не против, чтобы я повидался с мисс Сикибу? – спросил Уилл.
– Конечно, конечно, господин Миура. Мы ведь приняли ваши дары.
Уилл взглянул на Тадатуне.
– Они здесь, Андзин Миура, – вставил хатамото. – Своему будущему тестю ты подарил вот этот прекрасный меч, сотворённый лучшими мастерами. А Магоме Суоко – вот это шёлковое кимоно, пять бочонков вина и три коробки приправ.
– И за эти дары, мой господин Миура, мы будем вечно вам признательны, – заверил Кагею. – А в ответ мы просим вас принять от нас десять бочонков вина и пять коробок приправ. Нижайше просим прощения за такие скромные подарки, но мы простые люди, мой господин, и не можем соперничать с Вашей Светлостью в великолепии даров.
– Десять бочонков вина? – прошептал Уилл Тадатуне. – Когда я подарил всего пять?
– Тс-с-с, – оборвал его тот. – Тебе придётся нести все расходы по самой свадьбе.
– А теперь, Кагею, – сказал Магоме Суоко, – пусть приведут Сикибу.
Муж поклонился и вышел.
– Разве мне не разрешат повидать её наедине? – шёпотом спросил Уилл у Тадатуне.
– Нет, конечно, – ответил тот. – Не беспокойся. Я позаботился обо всём.
– Да, но что, если девушка не захочет выходить за меня замуж?
– Не захочет за тебя замуж? Не захочет замуж за Андзина Миуру, повелителя пушек? Но это невозможно. Любая девушка в Японии из семьи рангом ниже даймио сочла бы за честь войти в твой дом. Мои собственные сестры не отказали бы тебе.
– Да, но… – Он оборвал себя. Потому что Тадатуне не поймёт. Даже Иеясу понял его лишь наполовину, а Уилл сомневался, что в Японии найдётся человек более мудрый. Кроме того, дверь открывалась. Вернулся Магоме Кагею. А с ним Сикибу. Она вошла с опущенной головой, не поднимая глаз, опустилась на колени и поклонилась Уиллу. Он хотел было остановить её, но Тадатуне предостерёг его, и девушка выполнила полный коутоу.
– А теперь внесите свадебные дары Андзина Миуры, – сказал Тадатуне и хлопнул в ладоши.
Вошёл один из слуг Сацумы с большим подносом и поставил его на пол. Тадатуне начал подавать подарки поочерёдно, словно маленький Санта-Клаус. Они состояли в основном из шёлков, вышитых отрезов ткани для поясов – в целом весьма похожих на те, которыми обменивались Сукэ и Тадатуне во время посвящения Уилла в самураи. Но на этот раз шёлковое кимоно, похоже, было исключительно важным даром – его положили на поднос, не складывая. Очень осторожно и торжественно Тадатуне поднял его, стараясь не сделать ни единой складки на этом церемониальном платье.
Все это показывалось Сикибу, которая сидела, не поднимая глаз и, казалось, не замечая ничего вокруг, и затем передавалось её матери.
