явно декоративная, красивой заколкой с трудом удерживалась на голове. Неестественно большая грудь не позволяла даже теоретически застегнуть верхнюю пуговицу милицейского мундира. Полосатым жезлом, красавица показывала вверх на надпись «Счастливой дороги!»
«Блядь! Истинная Блядь! – восхитился я в душе. – Но до чего хороша, чертовка! И жезл в таких ручках уже и не совсем жезл…»
Я представил Тонечку Воробьеву в милицейском мундире, с пилоткой на голове и почему-то сразу с двумя жезлами в обеих руках. Одним жезлом Тонечка – милиционер указывала вверх на надпись «Хочу!», другим вниз на надпись « и могу!». Подхлестнутое физическими ощущениями воображение извращало картинку. У воображаемой Тонечки-милиционера на поясе висела непропорционально огромная кобура, больше похожая на декоративный замок верности, готовый упасть от легкого прикосновения. Такая Тонечка Воробьева мне не понравилась.
– Нет, – уверенно заявил я, – мундир тебе не пойдет.
– П-п-оч-чему?.. – почти мужским сухим голосом без интонации вопроса проговорила Тонечка. Мне показалось, что так должен говорить человек, у которого во рту целая горсть монпансье.
Лешка уже с каким-то страхом глянул из зеркала.
Я медленно выдвигал свою руку. Синхронно с этим расслаблялись Тонечкины коленки. Я решил провести эксперимент. На секунду задержав руку, я почувствовал, что так же задержалось и расслабление коленок. Я двинул руку обратно вглубь. Коленки пропорционально сжались. Проделав такие развратно-поступательные движения несколько раз, я понял, что моя рука и Тонечкины коленки – суть единое целое.
– Ладно, хрен с этими документами, – освободил я Тонечку Воробьеву. – Сколько еще ехать?
– Минут сорок, – ответил Лешка, – время есть.
* * *
Окончательно решили сначала ехать в Центр связи. Лешка укатил, оставив нас с Тонечкой у огромного серого здания с целым войском разномастных антенн на крыше.
– Смотри, какие классные антенны, – обратил я Тонечкино внимание на крышу серого здания Центра связи.
– Опять антенны… – испугалась Тонечка Воробьева. – На крышу не полезу!
– Ты что, радость моя, – искренне изумился я, – какие у тебя вульгарные фантазии!
Мне ярко представилась динамичная картина: по центру широкого двора здания Центра связи, обрамленного разношерстными легковушками, собралась толпа персонала. Головы у всех подняты вверх. Все наблюдают за действием странной пары на крыше. Дама в милицейской форме руками вцепилась в стальные ограждения, незнакомец интенсивно толкает ее сзади. Сначала, вертясь в воздухе, падает один полосатый жезл, издалека похожий на черно-белую осу, потом второй… Затем, похожая на большую бабочку, очень долго порхает декоративная милицейская пилотка, стараясь в полете своем дотянуться до ног наблюдающих. Внизу возбужденный людской ропот, вверху разномастные восклицательные знаки антенн…
Я стряхнул наваждение, взял Тонечку за руку, уверенно повел в здание Центра связи.
Я не раз бывал в нем, знал, что и где. Знал, что на первом этаже еще идет ремонт и почти никого не бывает. Знал про лестницу, ведущую в закрытый на замок подвал, про темное пространство под лестницей, пыльное и прохладное, заваленное всяким хламом…
– Куда ты меня ведешь? – испуганно вопрошала Тонечка Воробьева.
– Не пугайся так, – успокаивал я ее, – не на крышу это точно!
Тонечка Воробьева, прижатая спиной к металлическому стеллажу, с распахнутыми глазами, существовала явно не в этом мире. Стеллаж ритмично скрипел, с него валились какие-то провода, приборы, сыпались мелкие стеклянные шарики неизвестной природы и непонятного назначения, тягучей лужей растекалась вонючая побелка, подбираясь к Тонечкиным туфелькам. Воздух все больше и больше густел пылью…
– БляТь!.. БляТь!.. – через равные промежутки времени, с остервенением, то ли порицая себя, то ли выражая истинную суть наслаждения, низким упрямым голосом, сквозь сжатые зубы, резала Тонечка Воробьева.
* * *
Я созвонился с Лешкой. Оказалось, что у нас с Тонечкой было в запасе еще часа четыре свободного времени. Мои радиодела предполагали второй, а то и третий приезд. Мне было грустно от того, что в эти следующие приезды Тонечки Воробьевой со мной не будет. А так хотелось повторить эту романтическую командировку!
* * *
Мы до усталости нагулялись по парку на Воробьевых Горах, катались на фуникулере.
– А знаешь, Тонечка, радость моя, что Воробьевы горы названы в твою честь? – спросил я, нежно постукивая кончиками пальцев по содранной коленке?
– Конечно знаю, – улыбалась Тонечка, положив свою кудрявою голову мне на плечо.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Моя смена подходила к концу. Я скучал. Мониторы, вечно показывающие одно и то же, к концу смены воспринимались, как безликая мебель, хотя нет, хуже – они слегка гудели, не давая расслабиться полностью.
«Надо выключатель поставить» – изобретал я.
Проблема в том, что по правилам видео мониторинга, оператор был ограничен в правах. Вся проводка, все кабели были заделаны наглухо в коробах, никаких розеток, все опломбировано. Однако гудение этих ящиков здорово меня раздражало, и я объявил этой технике войну.
– Алексей, – встретил я Лешку, – а где Антонина наша? Услали куда?
– На больничном она. Исаев уже в курсе. Злой, как собака!
– Что с ней? – удивляясь своему равнодушному тону, спросил я.
– Да, просвистело где-то… говорит – гланды.
– Кому, говорит? – насторожился я.
– Исаев сказал. Она же у него отпрашивалась.
В моем полусонном сознании возникла необычная картинка: пустобрех Мишка, неестественно больших размеров, с болтающимся Исаевским полосатым галстуком и с Исаевской же физиономией, противным фальцетом гавкает на Тонечку Воробьеву. Испуганная Тонечка, с завязанным на шее ярко оранжевым шарфом, вжавшись в угол, хлопает испуганными глазками…
Стряхнув наваждение, вызванное хроническим пересыпанием на рабочем месте, я бессознательно проговорил:
– Навестить надо бы ее…
– Исаев меня хотел послать, потом передумал.
– А чего «Самого» нет? – заревновал я.
– В администрации он, – как-то торопливо успокоил меня Лешка, – к обеду будет.
– Ты, стало быть, свободен сейчас? – прощупывал я почву.
– Не-а, – не поддался Лешка, – ходовую надо посмотреть. Завтра в Новомосковск ехать.
– Ты один, что ли поедешь?
– Нет, – почему-то раздражаясь, ответил Лешка, – Ленка со мной, Антонина же болеет.
Леночка, наша лаборантка, устроилась к Исаеву гораздо позже всех нас. Маленького роста, худенькая девочка, испуганная по жизни, этакая «серая мышка», впрочем, не лишенная своеобразного очарования, еще не успела вписаться в наш коллектив (по крайней мере, пока ни разу не побывавшая на наших корпоративах), была небезразлична Лешке. Я «прочитал» это сразу, хотя очевидно было, что Лешка это всячески скрывал. Тут я понял, что раздражительность в голосе Алексея вовсе не была таковой. Стеснительный по натуре, он элементарно боялся ехать с ней в такую длинную командировку. Мне стало жаль моего друга, и я совсем не знал, как ему помочь.
* * *
Пока я шел домой, продумывал, стоит ли к больной Тонечке идти или стоит подождать
