Мальчик, которого он давно похоронил и оплакал, вернулся в этот дом и вернулся без рабского ошейника…
Старик помнил своего нынешнего хозяина с того времени, как тот сам был юношей, страстным и увлеченным своим занятием, что пришлось по душе уважаемому ученому, взявшему его под опеку. С тех пор страсть ушла, и Хамид знал, что его господин скорее всего не стал бы ничего менять в своей жизни, тем более так резко. Единственное объяснение перемен - сейчас лежал наверху и спал, утомленный переездом и хлопотами вокруг него.
Вот только были ли перемены к добру? И если к добру то для кого? И хозяин, и гость его выглядели так, что говорить о счастье и радости было бы злой насмешкой!
Это для тех, кто видел юношу сразу после освобождения, были заметны огромные изменения в состоянии здоровья Айсена, дававшие повод для оптимизма, а потрясенному старику показалось, что мальчик куда ближе к смерти, чем он, разменявший седьмой десяток. Но дело было даже не в этом, в конце концов, господин Фейран искуснейший лекарь…
Как будто что-то угасло в юноше, что-то, что раньше давало силы переступать любые невзгоды и смотреть на мир с надеждой. Безвозвратно ушло, забрав с собой и самое стремление жить. Как будто в душе его что-то окончательно надломилось, сломалось то, что наполняло ее светом… Что тело, когда взгляд хотя был разумным, оставался пустым и тусклым!
И то правда, вода и ветер камень точат, самый гибкий клинок гнут-гнут, да он ломается! Осталось ли в этом усталом человеке что-либо от того хрупкого, невинного мальчика, к которому Хамид привязался? Или все забрала несчастная его любовь, выкрутила, выжала, выела сердце, как червяк яблоко…
И чем тут можно помочь! Нет, сомнений в том, что Айсен встанет со своего ложа, - причем, скорее раньше, чем позже, - не было.
Каким?
Каким мог вырасти ребенок, которого вместо любви, раз за разом бросали те, кому сам бог велел о нем позаботиться, и чья уязвимость только провоцировала дурные страсти, а открытое сердечко, получало в ответ лишь удары.
Что с того, что господин Фейран надышаться на него не может, не отходит сейчас от его постели, никого не подпуская, сам кормит, сам обмывает, на руках по нужде носит? Ищет взгляд, счастлив проблеску в том для чужого… Тому, кто вынужден был стать сильным, трудно понять к чему ему теперь предлагают то, в чем отказали в слабости!
Вот господин Фейран и сам ничего не понимает, света белого не видит, оттого на одного пылинки сесть не дает, лишним словом задеть опасается, а на всех других зверем смотрит.
Нового парнишку, которого тоже франк привел - как бы хозяин не зашиб ненароком вовсе, хотя парень за пару дней своей тени пугаться начал. Не то что на рожон не лезет, - на глаза показаться боится! А в чем виноват-то - что ему кто не может ничего объяснить, кто не хочет…
Хотя правильно боится! Этот «вьюнош», когда за ним не смотрят, видно, что битый, тертый, жизнью ученый, хотя с Айсеном где-то в одних летах… И уйди Айсен, - присмотрелся бы, подобрал ключик к новому хозяину, изобразил бы жалостливую историю…
И ведь тоже не обвинишь! Каждый выживает как может, а на нем такой знак стоит, что прознай о нем господин Фейран в нынешнее время да в его истрепанных чувствах - общий барак сладкой долей показался бы!
Хамид долго думал, знал ли буйный франк, кого подсылает и зачем ему то может быть нужно. И без того натворил: Айсену такой помощник - теркой по открытой ране, Фейрану бельмом на глазу…
Не знал, - определил старый раб, - поторопился, не досмотрел подробно! Есть умельцы, которые палую клячу за однолетку выдадут, а люди чем хуже?
И долго ломал голову, как отвести беду: господин ведь сам одной ногой в могиле, головой в петле, только что волком на луну не воет, Айсен - почитай уже живой мертвец, и как подойти не знаешь… Так ведь и парнишка не порченный, просто привык за любую возможность зубами хвататься!
Господин Фейран как всегда решил все сам и как всегда внезапно.
Как врач, Фейран знал, что боль это естественная реакция организма и крайне полезная: не будь боли, человек например, мог бы сгореть совсем, даже не заметив, что обжегся.
У его боли было имя, были синие глаза, и даже на костер взойти было бы легче, чем такое существование изо дня в день! Без надежды…
Когда Айсен лежал в глубоком беспамятстве, все равно была вера - робкий, но упрямый огонек на пепелище… Когда Айсен был в жару или пребывал в жутком пограничном состоянии, и ничего нельзя было сказать определенно - надежда жила! Странный цветок, который распускается не благодаря, а вопреки.
И вот теперь, когда состояние юноши мелкими шажками продвигалось к выздоровлению с каждым днем, - хотя быть может, в этом вопросе Фейран был скорее влюбленным, чем врачом, и готов был выдать за признаки улучшения все, что угодно, - именно теперь у него не осталось ничего, за что можно было бы уцепиться этому упрямому ростку.
Дело было даже не в Грие: визиты его были хоть и содержательными, но краткими и редкими, чтобы не утомлять юношу сверх меры. Как самый непредвзятый специалист, Фейран все равно не мог полностью поручиться за здоровье Айсена раньше, чем месяца через три. Просто… чем лучше становилось юноше, тем очевиднее проявлялась между ними отчужденность.
Казалось, они поменялись местами! Уже не влюбленный мальчик отчаянно искал внимания господина, впервые господин любил - истово, с пылом первого, и горечью последнего раза, потому что знал, что нечто подобное испытать редко кому случается! Даже в крайнем бешенстве он уже не смог бы в чем-то упрекнуть Айсена, и жизненно важно было видеть его, слышать даже безличные невыразительные фразы, касаться - даже так, просто умывая пока еще беспомощного…
- Я сам, - Айсен в очередной раз решительно отстранил от себя его руки, хотя в купальню Фейран принес его впервые.
- Хорошо…
Мужчина выпрямился, позволяя юноше опуститься на удобный бортик и передал необходимое, напряженно следя, как мягкая губка медленно скользит по болезненно хрупкому истощенному телу, едва прикрытому приятно теплой водой… И все же невольно любуясь им!
У чувственных губ пролегли твердые складки, глаза казались больше и глубже. Темные прядки от влаги завились сильнее и местами прилипли ко лбу, будя в груди щемящее пронзительное желание дотронуться до них…
Остальное вернется, он постарается! - Фейран с усилием перевел дыхание. - А ведь этот бассейн они тоже никогда не делили вместе!
Айсен помогал хозяину при омовении, подавая требуемые принадлежности, масла, полотенца, убирая за своим господином, но никогда они не лежали вместе, сплетя обнаженные члены, и чтобы точеная головка пресыщенного ласками мальчика, покоилась на его плече, и можно было бы безнаказанно погрузить пальцы во влажные смоляные локоны… Да, они действительно поменялись местами, раз ученого лекаря посещают подобные видения наяву!
Айсен, упорно отворачивающийся от своего добровольного и настойчивого помощника, видимо все же поймал его выражение лица и резко сел. Точнее попытался, но у него закружилась голова, и настороженный Фейран вовремя подставил руки. Он закончил процедуру сам, тщательно растер похоронно бледного юношу, все это время лежавшего с закрытыми глазами и отвернувшегося, убедился, что процедура не повредила медленно заживающим на ногах ранам, и унес обратно наверх.
Еще сразу от порога, Фейран полоснул взглядом по тонкой фигурке, недовольный тем, что сомнительный в высшей степени «массажист», которого он старался не допускать до Айсена в принципе, поминая Грие последними словами, все же пробрался в господские покои. Перестилавший кровать паренек тоже вздрогнул при виде объявившегося раньше ожидавшегося хозяина и выскочил за порог.
Уложив юношу в постель, и задергивая занавеси, чтобы создать располагающий к отдыху полумрак там, где слово «сумерки» не существует, мужчина вдруг услышал за спиной странный пугающий звук - как будто мелкие камешки, падая, скребли по дереву…
От самой очевидной ассоциации передернуло, но обернувшись он с изумлением понял что это: Айсен смеялся… Слабо, глухо, почти безумно, и холодок страха снова заполз в сердце.
- Он-то тебе чем не угодил? - молодой человек впервые взглянул своему бывшему возлюбленному господину в глаза прямо. - Или такие как мы подыхать должны, чтобы ты человека рассмотрел?! Знал бы - сразу бы задавился, как и думал… Ни себя, ни людей бы не мучил!
- Айсен…
- Знаешь, некоторые и бродячих собак кормят… А мне - жалость не нужна!!
- Какая жалость, о чем ты, любимый?!… - Фейран вышел из оцепенения, метнувшись к юноше, но поздно.
- УЙДИ!!! - Айсен вскинулся на ложе, опираясь на ходившие ходуном руки. - Да уйди же ты наконец!!! Видеть тебя - такой пытки ни в школе, ни ваши инквизиторы, ни один садист не выдумает!! Уйди… Не могу больше!!!
