– И всё же, мой господин принц…– Ты слишком долго был не у дел, Уилл. Я знаю, что ты думаешь, – что Хидеери слабоумный. Уилл, вот что я тебе скажу: ум у этого мальчишки не менее острый, чем у его отца Хидееси. Я всё же выманил его из Осаки три года назад. Почему иначе я послал бы за тобой? В течение недели Хидеери был моим гостем во дворце Нидзе, и мы беседовали о многих вещах. Парень этот – не дурак. А теперь он готовится сражаться, как ему представляется, за свои права. Но он достаточно умён, чтобы понять: война между Тоетоми и Токугавой уничтожит Японию. Я уверен, что он захочет договориться со мной. Но его сбивает с толку его мать. Она – великий злой дух нашего времени. Она посвятила себя только одному. Не приходу к власти своего сына. Не славе клана Тоетоми. Только лишь одна мысль владеет ею – уничтожить меня. Она ненавидит меня со всё усиливающейся страстью, Уилл. Так вот, чтобы хоть как-то разрешить эту ситуацию, я даже предложил ей стать моей женой – я ведь овдовел. Ей – вдове в возрасте далеко за сорок, с инстинктами простой уличной девки, как хорошо известно каждому в Японии. Я предложил ей мою постель, Уилл. И знаешь, какой ответ она прислала?
– Нет, мой господин. – Уилл посмотрел на старика. Боже мой, подумал он, возможно ли это?
– Она ответила, что скорей предпочтёт провести остаток жизни привязанной к псу. Да, Уилл, это её слова. И так оно и будет. Когда падёт Осака, она проведёт остаток жизни, привязанная к псу перед моим домом.
Старик, одержимый страстью к одной лишь цели, которой он никогда не мог достигнуть. Пугающая мысль, если в руках этого старика столько власти, вся страна.
– Однажды вы сказали мне, мой господин, что ни одна жёнщина не достойна занимать столько внимания мужчины.
Иеясу взглянул на него:
– Женщина, Уилл? Будь она только женщиной, я позабыл бы о ней давным-давно. Что ж, я не буду скрывать от тебя свою страсть к ней. Уж ты-то, Уилл, должен знать, как она умеет вызывать страсть.
– Это одно из событий моей жизни, о которых я больше всего сожалею, мой господин.
– Почему же? Разве оно не из самых памятных? Но даже тогда она стремилась только воспользоваться тобой. Женщина вроде Едогими пользуется своим телом так же, как мужчина пользовался бы мечом. Поэтому я заставлю её тело сдаться так же, как заставил бы мужчину бросить меч. Только я могу сломить могущество Тоетоми, Уилл. Только сломив эту женщину. Как странно, подумал Уилл, что этот человек – такой умный, такой проницательный, такой властный, – не может понять себя самого. Не может или не хочет? Потому что только два человека осмелились противиться ему в том, что касалось его плотских желаний. И поэтому он до самозабвения любит нас обоих.
– Я удивляюсь вашему долготерпению, мой господин принц.
– Терпение – это моё оружие, Уилл. Как бы я ни пытался все эти долгие годы, я не смог бы склонить даймио, сражавшихся под моим стягом при Секигахаре, выступить на Осаку. Они слишком хорошо помнят Хидееси и думают только о том, что Хидеери – его сын, его настоящий сын. Сражаться и с ними, и с Хидеери – невозможно. Поэтому я выжидал. Я ждал всю свою жизнь одного нужного момента. Я проводил в могилу Асано Нагомасу и Като Киемасу. А в прошлом месяце умерли Икеда Терумаса и Асано Юкинага. Я пережил их всех, Уилл. Теперь их заменили сыновья, для которых Хидееси – всего лишь имя в учебнике истории. Поэтому теперь мы можем взглянуть на Осаку новыми глазами, Уилл. И не забывай, что у тебя свой собственный интерес в Осаке.
– Прискорбный случай, о котором я пытался забыть все эти восемь лет, ведь он принёс мне столько бесчестья.
– Тем более, Уилл, это нужно помнить. О, женщина может исчезнуть из твоей памяти. Но ты не должен забывать Норихазу, как ты не должен забывать убийство твоего слуги. Но мы не будем торопиться. Мне по-прежнему нужен предлог для войны, Уилл. Но это моя забота. Ты же должен позаботиться о вооружении. Пушки, Уилл. Больше и лучше тех, что были на «Лифде». Мы добудем их, Уилл, – из Голландии ли, из Испании, но мы добудем их.
Уилл поклонился.
– Ты ничего не скажешь?
– Я хотел бы попросить лишь одного, мой господин, – иметь возможность беседовать с вами лично.
Иеясу кивнул.
– Хорошо. Я верю тебе, Уилл. Надеюсь, что прошедшие годы научили тебя осмотрительности. С твоей женой всё в порядке? – Как никогда, мой господин. В добром здравии и ещё прекрасней, чем была.
– Я надеялся услышать это. А дети?
– Растут, мой господин.
– Тебе всего хватает в Миуре?
– Теперь, когда вы позволили мне выходить в море, мой господин принц, мне нечего больше пожелать.
– Хорошо. Я слышал, что ты завёл собственное дело. Ты хочешь быть и торговцем, и самураем одновременно. Ты, Уилл. Ни один японец не смог бы сделать это. Скорее, просто не захотел бы. И всё же… Ты ни о чём не жалеешь? Ты никогда не мечтаешь о своей родине?
– У каждого человека есть свои мечты, мой господин принц.
– Ты обижен, возможно, потому, что не получаешь ответа на свои письма. Да. Интересно, не приложили ли к этому руку голландцы? Ты знаешь, что англичане вот уже два года торгуют с Островами пряностей?
Уилл взглянул на него, сердце бешено заколотилось в его груди.
– Я не знал, мой господин.
– Торгуют. Ты эти два года работаешь здесь, в Японии, защищая интересы голландцев, а они даже не сообщили тебе об этом. Хитрые люди эти голландцы.
– Да, наверное, так оно и есть, – произнёс задумчиво Уилл. – Может быть… Может быть, мой господин принц разрешит мне совершить ещё одно путешествие?
– Ну зачем, Уилл, зачем? – спросил Иеясу. – Почему солнце должно идти к звёздам, когда звезды сами в конце концов придут к нему? – Он улыбнулся и почти рассмеялся, наливая в чашку сакэ и протягивая её Уиллу. – Английский корабль сейчас стоит в гавани Нагасаки, Уилл. Отправляйся к ним от моего имени.
Какое чистое небо, какой ясный день. И как вдруг затуманилось всё перед его глазами. Уилл стоял на берегу у Хирадо и смотрел на корабль, на шлюпку, приближающуюся с каждым взмахом весел. Несомненно, английский, даже если бы он не видел красного креста Святого Георгия, красовавшегося на корме. Несомненно, английский – после пятнадцати лет. Будь прокляты эти слезы, постоянно наворачивающиеся на глаза.
А что увидят они? Высокую фигуру в голубом кимоно, с выбритой, за исключением узла волос на макушке, головой, с двумя чудесными мечами на поясе. Несомненно, японец?
– Пять недель корабль стоит здесь на якоре, Андзин Миура, – сказал даймио. – Пять недель, а этот несчастный бездельник, которого я послал за вами, куда-то пропал.
– Я был у принца в Сидзюоке, господин Мацура, – объяснил Уилл. – Ваш посланник поступил совершенно правильно, разыскивая меня сначала в Миуре, а потом в Эдо.
– Всё равно. Я сказал мерзавцу, что, если он ещё раз покажется в Хирадо, я выставлю его голову на копьё у моих ворот, – пообещал Мацура. Он набрал воздуха в лёгкие и выпятил грудь. За последние пять лет Хирадо превратился из крошечной деревушки на острове у южной оконечности Кюсю в главнй порт всей Японии, потому что это была первая удобная гавань на пути с юга. Здесь обосновалась голландская фактория – по соседству с португальской. И здесь же через некоторое время испанцы выстроят, конечно, и свою собственную. И англичане?
Шлюпка причаливала к берегу.
– Вы пойдёте со мной, господин Мацура? Даймио поклонился:
– Нет, Андзин Миура. Это дело европейцев. Я буду рад принять вас в этом доме, когда закончите со своими делами.
Принц в добром здравии?
– Он замечательно себя чувствует, господин Мацура.
– Чудо века, – произнёс Мацура уважительно. – Ему ведь за семьдесят?
– И он вполне проживёт ещё семьдесят, мой господин Мацура. А теперь, если позволите…
– Господин Мацура прав, Уилл, – сказал Мельхиор. – Это даже не европейское дело, а чисто английское. Мы с Кимурой тоже останемся здесь. Ты праве отправиться туда сам.
Видели ли они, как близок он был к слезам, к проявлению чувств, кипевших смятенно в его душе?
– Благодарю вас, друзья, – ответил Уилл и начал спускаться по деревянным ступенькам причала. В шлюпке было восемь матросов, на корме – рулевой-старшина.
– Нет, нет, – сказал тот. – Нам приказано найти и привезти английского джентльмена.
Уилл подобрал полы кимоно, шагнул в воду:
– Вы нашли его.
– Простите, сэр, – поспешил извиниться старшина. – Я не ожидал увидеть соотечественника в столь необычном платье. Подвиньтесь-ка, ребята. Подвиньтесь.
Уилл сел рядом с ним, помахал рукой Мельхиору и Кимуре, потом повернулся, чтобы рассмотреть вырастающий перед глазами корабль. Несомненно, английский. Шлюпка подошла ближе, и Уилл прочёл название: «Гвоздика». Да, только англичане дадут кораблю имя такое прозаическое – и в то же время подходящее для судна, перевозящего пряности.
Но что они там замышляют? Он заметил суету на палубе, и мгновение спустя туда выкатили орудие.
