С уважением,
МД
Франкфурт-на-Майне, четверг, вечер
Малгожата,
Вы меня спросили, знаю ли я, что некоторые из своих картин Тулуз-Лотрек покрывал спермой.
Нет, не знаю. Не думаю, что у него ее было столь ко, чтобы хватило на живописные работы. Знаю только, что, когда он выпивал слишком много, он пытался продать свою сперму (за вино) парижским проституткам, которых рисовал. Он хотел, чтобы они зачали гениев. А еще знаю, что сперму в свои краски постоянно добавлял Пикассо. Он считал, что его картины таким образом набирают «жизненную силу и рождаются в момент творения». Художникам иногда кажется, что даже их семя имеет особую ценность. Даже умершее… Вы считаете, это грех? Если грех, тогда какой из Десяти канонических?
Вы полагаете, Десять заповедей должны по-прежнему оставаться самым главным руководством в жизни?
Недавно буквально в дверях перед самым выходом из дома на работу меня задержала телепередача немецкого музыкального канала VIVA. Ведущая задала пяти молодым людям, приглашенным в студию, вопрос о Десяти заповедях, с которым я сегодня обратился к Вам. И можете себе представить: ни один из приглашенных не знал, что такое Десять заповедей.
В моем бюро во Франкфурте висит пробковая доска — американцы, а вслед за ними и весь мир, называют такую доску «пинбордом», — к которой я шпильками прикрепляю листки с напоминаниями о срочных делах. Вы наверняка делаете то же самое. Когда я расправляюсь с очередным срочным делом, то радостно срываю соответствующий листок, чаще всего заменяя его новым. Посреди моего пинборда висит выцветшая от времени бумажка с теми самыми Десятью заповедями. Я повесил ее там лет пятнадцать назад. До сих пор мне так и не удалось провернуть «это дело»: мне хочется сорвать его и заменить новым, но пока что не получается. На день сегодняшний мне удалось справиться только с 60 % дел из Декалога.
Я размышлял об этом сегодня после того, как мой испанский коллега по бюро сказал мне во время ланча, что подыскивает квартиру. Ему придется покинуть дом, потому что жена уличила его в измене и выставила из квартиры его чемоданы. Сам коллега считает, что жене не изменял, потому что к «другой» женщине, о которой говорит его жена, он даже не прикоснулся. Более того, он ее даже толком не видел. Они всего лишь переписывались по Интернету. А жена перехватила их мэйлы. Она считает, что он нарушил шестую и девятую заповеди и поэтому — из-за шестой[10] — она не может делить с ним ложе и пребывать под одной крышей. Мой коллега считает, что если что и нарушил, так только девятую. Даже процитировал мне ее целиком (испанцы считают, что знание катехизиса делает человека более совершенным католиком):
«Не желай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего».[11]
Из перехваченных женой мэйлов следовало, что он не возжелал ни вола, ни осла, ни даже раба. А возжелал он только Клариссу из Москвы, с которой познакомился в международном чате на портале Yahoo. Он возжелал ее, когда она, по его просьбе, послала ему свою фотографию, сделанную во время отпуска (с мужем и двумя детьми) на черноморском пляже.
Как Вы считаете, Десять заповедей во времена Интернета все еще актуальны? Ватикан определенно считает, что да. В 1998 году кардинал Антонио Шьортино, главный редактор влиятельной папской газеты «Familia Christiana», в ответе на вопрос читательницы, заблудшей замужней женщины из Триеста, писал в редакционной статье:
«Виртуальная действительность так же полна искушений, как и действительность реальная. Можно впасть в грех прелюбодеяния в Интернете, не выходя из дому».
Марина, жена моего испанского коллеги по бюро, на самом деле не знала мнения кардинала из Рима, но чувствовала, что если к мэйлу прилагается фотография чуть ли не обнаженной Клариссы на пляже, то это явно противоречит не только девятой, но и шестой заповеди. Кроме того, она успела прочесть комментарий своего мужа относительно тела Клариссы. И это окончательно убедило ее.
Наставляя «не возжелай», не предъявляют ли заповеди человеку слишком высоких требований?
С одной стороны, — оставаясь на почве креационизма, ибо мы говорим о Десяти заповедях, — Бог наделил человека всем, что должно усиливать вожделение: гормоны, нейропередатчики, нейропептиды, — одним словом, всей химией вожделения, а с другой стороны, постоянно приструнивает его и велит ему, чтобы он пользовался всей этой химией только для единственной реакции (деторождения), и то только в одной лаборатории. Такая постановка вопроса должна приводить к бунту тела против духа. Вы так не считаете?
Особенно теперь, когда обнажение стало всеобщей нормой, оно постоянно провоцирует тело на этот бунт. Нагота и в СМИ и в рекламе. Она на улицах. Нагота продает нижнее белье, но с ее помощью (например, в Норвегии) продают и минеральные удобрения. Нагота — Вам наверняка будет трудно в это поверить — в целях рекламы недавно была открыта и Церковью. Перед лицом бегства паствы от религии и по заказу одного из приходов в Вюрцбурге (в Германии принадлежность к вере — это не только духовный, но и финансовый акт: будучи католиком в Германии, я плачу особый налог) людей побуждают остаться в лоне Церкви плакатом, на котором изображены ягодицы молодой девушки с вытатуированным на них крестом.
А может, в этом запланированном Богом бунте и заключена суть дела? Может, именно своим умением подавить этот бунт мы доказываем, что, имея немногим больше генов, чем совокупляющаяся со всеми самцами обезьянка бонобо, мы тем не менее люди?
Девятая заповедь задерживает мое внимание также и по той причине, что решительно ставит женщин особняком. Ибо в ней нет ни слова о вожделении «мужа ближней своей». Есть волы, ослы, есть рабы, рабыни, а вот мужей нет. Из этого могло бы следовать, что женщины свободны от вожделения и достаточно того, что они соблюдают только шестую заповедь: «не прелюбодействуй».
С другой стороны, приняв во внимание, как давно были установлены эти заповеди, отделение «жены ближнего своего» от «раба его» свидетельствует о том, что женское равноправие уже тогда было довольно далеко продвинуто. Со временем оно продвигалось еще дальше, хотя и делало это очень медленно. Например, в Средневековье (цитирую учебник истории государства и права) «мужчина имел полное право наказать жену». Но уже в конце XIV века это право было существенно ограничено: «он не мог ее наказывать ни ножом, ни цепью». Прогресс, и немалый. Не согласны?
Сердечный привет,
ЯЛВ
Варшава, пятница
Пан Януш,
это похоже на то, как если бы Вы меня спросили, нужно ли чистить зубы. Не будешь чистить — рано или поздно останешься вообще без зубов. Согрешишь — и рано или поздно жизнь выставит тебе счет. Хотя я уже слышу возмущенные голоса, заявляющие, что на свете немало негодяев, которые никогда ни за что не заплатили. Это правда, но существует еще и ад, его образ, и порой даже атеист, жаждущий справедливости, возлагает надежды на муки ада. На прошлой неделе я принимала участие в дискуссии, посвященной одному из самых страшных грехов — гордыне. Сколько людей — столько и мнений. Социолог рассказывал о проявлениях гордыни в античной Греции, известный психотерапевт сделал доклад о роли гордыни в отношениях между мужчиной и женщиной, но вид при этом имел сконфуженный. Через пару дней мы узнали о его многолетнем романе с пациенткой.
Для меня гордыня — необоснованное ощущение превосходства над слабыми. Мужчины над женщиной, старшего над младшим и того, кто, не умея преодолеть свои комплексы, мучит других. Полагаю, никто не усомнится в том, что непревзойденные в своем идеализме Десять заповедей являются ЕДИНСТВЕННЫМ в своем роде моральным намордником. Для нас всех. Когда он на лице, ты не укусишь, но можешь лаять. Хоть и вполголоса. Чтобы в этом не погрязнуть и не сойти с ума, просыпаясь по утрам с чувством вины от нарушения одной из заповедей, каждый из нас создает свой собственный декалог. Мы ведь можем себе простить произнесение имени Бога всуе, потому что никогда не изменяли своему супругу, правда? И не важно, что после свадьбы прошло всего два месяца. Поэтому, когда нас спрашивают о том, что самое главное в нашей жизни, мы отвечаем, что семья — это всегда безопаснее, чем… прелюбодеяние. Работа и привязанность к ней — это своего рода освобождение от обязанности праздновать, то есть не работать в святой день. Хотя все больше знакомых мне людей уже сыты по горло гонками на выживание. И несмотря на то что они многого достигли, своим детям такой жизни не пожелали бы. Сознание вездесущего присутствия Декалога ставит нас в не очень выгодное положение, поскольку как никак за нас уже решили, что хорошо, а что плохо, и нам следует отчитываться в содеянном. В результате каждого из нас в большей или меньшей степени мучит чувство вины. Но не будь этого, разве каждый изо дня в день чистил бы зубы? Nobody is perfect.[12]
