Глава 3.
Бриз был свеж и бодрящ. «Морское приключение», казалось, несётся вскачь между островами. Белые барашки волн взрывались пеной под натиском корпуса, вскидываясь клубами брызг над бушпритом. Матросы резво носились по вантам, с радостью орудуя парусами, – ведь прямо по курсу лежал остров Хирадо, а за ним – дом.
Дом для них. Несомненно. Они все были японцы. Дом и для Андзина Миуры – так же несомненно. Но для Уилла Адамса?… Неужели он даже сейчас готовится уехать навсегда? Он не обсуждал это с Сикибу, это только осложнило бы всё дело. Что бы она ни думала на самом деле, она поклонится, медленно и грациозно, и согласится с его решением. И может ли он винить её за это? Во всём мире у неё не было никого, кроме него и детей. Точно так же они будут при ней и в Англии. И на неё не будет давить груз позора, таким тяжким бременем лежащий на плечах её мужа здесь, в Японии. Как сказал тогда Иеясу, много лет назад, в мастерской в Ито? Если счастлив господин, то счастлив и весь дом. Но когда господин несчастен…
Но счастье в Англии подразумевало богатство – как, впрочем, и в Японии. Однако богатство означало в Англии золото, предпочтительно унаследованное, но в любом случае в большом количестве. Увезти Сикибу в Англию в качестве жены нищего моряка было бы преступлением. Поэтому отложить окончательное решение до совершения ещё одного торгового путешествия было очень просто.
Однако это путешествие обернулось катастрофой. Его вынудили взять с собой помощником Ричадра Уикхэма, одного из нескольких сотрудников английской фактории, оставленных в Японии Джоном Сэйрисом для основания английской компании. К большому облегчению Уилла, Кокс был хорошим человеком и дельным коммерсантом, но этот Уикхэм оказался одновременно вздорным и некомпетентным типом. Они попали в жестокий шторм и получили большую течь. Команда чуть было не взбунтовалась, и им пришлось искать убежища у островов Рюкю. Там они провели не один скучный месяц, пока он практически перестраивал корабль. Где уж там было отправляться в Сиам и за перцем на Острова пряностей!
Но, несмотря ни на что, они выжили – он выжил, – и теперь снова приближались к Кюсю. Корабль скользнул за гряду гор, и ветер начал стихать, даже немного потеплело. Уикхэм хотел остаться на островах ещё на три месяца – по его словам, было чистым безумием выходить в океан зимой. Но команда встала на сторону Андзина Миуры, и вот они дома, в самом начале нового года. В начале года по английскому летосчислению. Тысяча шестьсот пятнадцатого. Боже милостивый, подумал Уилл, скоро мне стукнет пятьдесят один. И Сикибу – тридцать. А Джозефу – двенадцать, а Сюзанне – десять. А Мэри? А Деливеранс? Как же он сможет вернуться теперь?
– И в то же время – как же я могу не возвращаться? – спросил он у ветра. Уикхэм обернулся:
– Вы что-то сказали, мастер Адамс?
– Да. Займитесь гротом, мастер Уикхэм, и готовьтесь отдать команду на спуск якоря. Как хорошо вернуться наконец домой, не правда ли? – Хорошо наконец-то вернуться из этого ужасного океана и ступить на твёрдую землю. – Уикхэм был настоящий щёголь. Даже после годового плавания его костюм сверкал красным в лучах восходящего солнца, на ногах красовались новые чулки. Похоже, что у него неиссякаемый запас чулок – он надевал новую пару при заходе в каждый порт. – Вы отправитесь на север, в Миуру, как только мы разгрузимся?
– После того, как возьму на борт свежую команду. – Уилл смотрел на приближающийся берег. Как избаловались уже жители Хирадо! Когда-то население города высыпало на берег, чтобы поприветствовать возвращающийся торговый корабль. Сейчас же на пристани виднелась лишь горстка людей, из которых большинство – европейцы. Среди них наверняка Кокс, в нетерпении ожидающий возможности подсчитать прибыль, посмотреть бортжурнал и пометить что-то в своих гроссбухах.
Сердился ли он всё ещё на Сэйриса, который оставил без внимания его совет и всё-таки основал факторию здесь, поблизости от португальцев, голландцев и испанцев? Конечно, для решения Сэйриса имелись веские основания. В Хирадо они были не только в сердце христианской Японии, но и вдали от непосредственного контроля Токугавы. Мышление, прямо противоположное его собственному. Впрочем, европейцы опасались клана Токугава, особенно в случае смерти принца. А этого, конечно, ждать осталось не так уж долго. Интересно, думал он, может быть, именно в этом истинная причина того, что он так тянет с решением? Покинуть это место, сказать себе – я больше никогда не увижу Иеясу, никогда больше не почувствую, как затягивают меня в свою глубину эти бездонные глаза, никогда больше не разделить чашку сакэ с этим тонким, блестящим мудрецом, не насладиться его бессмертным напористым, требовательным духом… Это было выше его сил. Лучше уж оставить решение неумолимой природе.
Но сейчас время размышлений и тяжких раздумий позади – во всяком случае, на ближайшее будущее. Как он уже сказал Уикхэму, через несколько дней он снова отправится в путь – в Миуру. К Сикибу. Тринадцать лет. Боже милостивый! Уже тринадцать лет, как она его жена. Боже милостивый. Конечно, она уже не та девочка. Груди стали побольше. Чуть-чуть. На прежнем плоском животе появились едва заметные складки. И, наверное, ещё морщинка под этим остреньким подбородком. И больше ничего. Сравнить это с подушками жира на его собственных бёдрах, с сединой в его бороде, с замедлившимся восстановлением сил, когда она скользнёт своим ароматным, шелковисто-гладким телом вдоль его тела.
Тринадцать лет, а его сердце бьётся все так же учащённо при мысли о том, что вскоре он снова увидит её. Из-за её тела? Нет. Из-за тех разнообразных мелочей, которые составляли их жизнь, чашки сакэ, которая будет ждать его, прикосновения её руки, быстролётной улыбки, которой она поприветствует его, осмотра его владений, управляемых сю и Кимурой с железной дисциплиной, из-за прогулок по саду, когда она неторопливо будет переходить от цветка к цветку, осматривая их с той же тщательностью, с какой она воспитывала своих детей. Из-за того, как она подворачивала рукава кимоно, усаживаясь за составление букетов. Из-за искусства, с каким она сочетала тонкие стебельки. Из-за поклона, с которым она подаёт ему чашку чая.
Значит, он наконец-то влюбился? Нет, это прошло. Но наконец-то он любит. В этом вся разница. Возможно, больше всего остального он боится нарушить это хрупкое равновесие красоты, которое заставляет его ожидать развития событий вместо того, чтобы подчинить их своей воле.
А что она? Любит ли она его? Она его жена, и она утверждает – а он вот уже сколько лет верит ей, – что этот долг определяет все её существование. Конечно, это так. Но что она чувствует? Что за мысли роятся в этой черноволосой головке? Господи, узнать бы наконец – после тринадцати лет! – узнать бы…
Считает ли она, что он трус? Но ведь жена должна знать своего мужа лучше других. И в то же время – что она знает о нём, кроме того, что он – правитель Миуры, человек, делящий с нею брачное ложе? Она никогда не плавала с ним, ни разу даже не ступила на палубу его корабля. Она не знала ничего о мастерстве, которого он достиг в своей профессии, о переполняющей его душу радости, когда якорь вырывается из донного ила и ветер надувает паруса. Она знала лишь, что однажды он столкнулся с Норихазой и его пришлось спасать. Но тогда его храбрость никак не проявилась, у него просто не было другого выхода. Она знала, что он сражался под Секигахарой, – но там дрался почти каждый японец, способный держать оружие.
– Ждут, как стервятники, – проворчал Уикхэм. – Даже голландцы. Уилл взглянул на группу, собравшуюся на причале. Теперь они перебрались в шлюпки, чтобы выйти навстречу кораблю.
– Мельхиор? – Он перегнулся через борт. – Здорово, дружище. – Уилл нахмурился, и душа его вдруг ушла в пятки. На лицах встречавших не было обычных улыбок. – Какие новости?
– Самые печальные, Уилл, – отозвался Мельхиор.
– Страна в пучине войны, – прокричал Кокс.
– Что? Что вы сказали? – Он бросился к трапу, чтобы встретить поднимающихся друзей.
– Оглянись вокруг, Уилл, – сказал Мельхиор, – и ты не найдёшь на Кюсю ни одного самурая. Господин Сацума призвал всех вассалов следовать за ним на север по зову Токугавы.
– Но как это случилось?
– Бог его знает, – ответил Кокс. – Эти люди для меня – загадка.
– Это связано с даром огромной статуи Будды храму в Наре, – объяснил Мельхиор. – Ты знаешь, какое большое значение придавалось этому. Сначала её построили, но пожар наполовину уничтожил её, и пришлось перестраивать. Колокол отлили в прошлом году, и принц пожелал, чтобы юноша Хидеери произнёс слова передачи, ведь он сын Хидееси. Но отношения между Осакой и Эдо настолько испортились, что Едогими запретила сыну покидать крепость. И всё же она совершила ошибку, послав текст речи, чтобы его огласили от имени Хидеери.
