Я защищала Киндерсли, говоря, что общий смысл ее романа заключался в его бессмысленности. Сама история не заслуживала описания: бедная маленькая богачка, играющая в плохую девчонку, у которой случается связь с полным неудачником. Кроме того, Киндерсли, очевидно, не рассчитывала, что читатели воспримут ее книгу серьезно. Кто может поверить в состоятельность персонажей, чьи музыкальные вкусы ограничиваются Джонни Фандерсом и Пинк Флойд среднего периода? Книга получилась игривой и ироничной. Не стоило говорить, что её чтение — бесполезная трата времени. “Прощай, Джонни Фандерс” была рассчитана на скучающих субъектов, индивидов, искавших новые способы расходовать свое время, стремившихся к комфортному прозябанию. Это была книга для печальных мудозвонов, считавших наркотики одновременно очаровательными и опасными. Алан не пытался опровергнуть эти заявления. Он посмотрел на часы и заплатил за наши каппучино. Направляясь в мастерскую за его машиной, мы обсуждали монстрообразных близнецов.
Я была разочарована, когда автомобиль Алана оказался “Фиестой”. Я рассчитывала на что-то более вызывающее. По крайней мере, мы благополучно добрались на ней до Стоунхевена, где Алан, по его словам, обнаружил фотографа, почитавшего за счастье делать хардкор-фото избранных клиентов. Я ожидала увидеть парня, но как выяснилось, Алан нанял женщину, чтобы заснять нас в порнографических позах. У Анджелы были татуировки и пирсинг, однако, снимая нас на резиновом водяном матрасе в ее подземной темнице, она напялила на себя мешковатую спортивную одежду. Выглядело все довольно клинически. Алан, казалось, забил на все. Я полагаю, что бытие порнозвезды отнюдь не является некой из ряда вон выходящей фантазией в нашем постмодернистском мире. Алан хотел выполнить со мной множество рутинных действий. Сосание, ебля и лизание. Он чрезвычайно возбудился, сидя на стуле вместе со мной, устроившейся у него на колене. Его член вставлен в мою пизду. Чистая порнография. Он настаивал, что эта поза должна быть заснята фронтально, должно быть видно всё, кроме трех четвертей его хуя внутри меня. Эта классическая вариация на гетеросексуальную тему стала предпоследним извратом этой сессии. На последнем снимке, достаточно предсказуемом, Алан кончал мне в лицо. Кульминация была забавной, но я не испытала оргазм.
Разделавшись со Стоунхевеном Алан повез меня назад в Абердин. В машине, а потом за легкой закуской в “Брассери Жерара” мы говорили о книгах. У него, казалось, занозой в мозгу засел Уильям Макгонагэлл. Алан прочитал “В Аббатстве нет убежища поэту: драматическая история Уильяма Макгонагэлла” Дэвида Филлипса, а также собрание сочинений этого шотландского альтернативного национального барда, и к тому времени знал о Макгонагэлле гораздо больше меня. Макгонагэлл писал вирши, считая себя равным Шекспиру и Бернсу. Он начинал как ткач, но, поскольку ему стала являться муза, 20 лет прожил в нищете, непреклонно следуя поэтическому зову. Над ним насмехались, когда он занимался своим ремеслом в Данди, его закидывали яйцами и гнилыми фруктами во время чтений. Макгонагэлла имел успех как шут — в конце концов его наняли читать вечерами в местном цирке, но каждый раз во время его выступлений происходили такие страшные беспорядки, что ему местный магистрат запретил ему появляться на публике.
Представители высшего класса в Эдинбурге предпочитали издеваться над Макгонагэллом в более мягкой манере, выказывая притворное восхищение его возможно бессмертными работами и щедро платя за его выступления. Богатым не потребовалось много времени, чтобы потерять к нему интерес. Они переключились на другие вещи, оставив поэта умирать в нищете. Алан рассматривал многих писателей как современных Макгонагэллов. Наиболее подходящий пример этого феномена — Джойс Кэри. После выхода “Я люблю Дика” Крис Краус сходного статуса достигла не только номинальный автор, но также ее муж и соратник Сильвер Лотрингер. Мартин Эмис попал в эту категорию наряду со всеми его друзьями-писаками. Иногда казалось, будто в мире не было ни одного живого или недавно умершего автора, которого Алан не посчитал бы страдающим от синдрома Макгонагэлла. Бодрийяр оставался одним из его любимых примеров, поскольку никто не мог серьезно воспринимать человека, принявшего Сильвера Лотрингера как своего переводчика. Согласно Алану, все эти хиппи-хипстеры могли думать только о том, чтобы приводить других мужчин трахать их жен.
После обеда мы поехали в аэропорт. Ну не совсем туда на самом деле. Мы проехали вдоль промышленного района позади аэропорта, а затем вверх по ухабистой дороге, обогнув поле. Подъехали к Тайрбэггер Хилл, и для того, чтобы добраться до находившегося на нем так называемого “лежащего” каменного круга, нужно было только перелезть через ворота и срезать угол через поле. Над нами возвышались заброшенные электрические столбы, нескончаемый поток самолетов и вертолетов взмывал в небо с летной полосы внизу. Нефть сделала аэропорт Абердина крайне загруженным. Камни располагались в кругу деревьев, само место было чрезвычайно амбиентное. Сюрреалистические наслоения древнего и современного. Аэропорт, промышленный район, брошенные столбы и каменный круг. Алан окрестил эту комбинацию убийственной. Настоящая магия. Не случайно К. Л. Каллан начал “69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой” с визита сюда. Покамест я даже не успела посмотреть книгу, которую он дал мне прошлым вечером, и не понимала, о чем он говорит. Тем не менее, я нашла немного странным, что он утяжелил свою чревовещательскую куклу кирпичами и притащил ее наверх к этому памятнику. Я недостаточно хорошо знала Алана, так что решила не комментировать его эксцентричное поведение.
Лежащие каменные круги состоят из огромного камня, уложенного горизонтально с одной стороны, двух высоких боковых камней, и кольца камней, расходящихся вокруг этой точки фокуса. Лежащий камень в Тайрбэггер был слегка наклонен, рядом с ним недавно разводили костерок. Пепел был холодный как лед. Алан повернул меня к себе лицом и заставил опуститься на колени. Я резким движением сорвала с него штаны. Его Левайсы были стянуты до лодыжек, трусы же удалось спустить только до колен. У Алана была эрекция. Это не удивило меня. Он развел руки и потянулся вперед, сохраняя равновесие, оперевшись о лежащий камень. Я энергично потрясла его член, затем провела языком вдоль ствола. Алан застонал, и громкость его стонов усилилась, когда я сунула его болт себе в рот. Какое-то время я осторожно работала губами вверх и вниз по прибору, и хотя Алан вопил во все горло, он не кончал. Я решила использовать зубы. Чем я сильнее покусывала, тем больше Алан корчился и вопил. Когда он кончил, я увидела самолет, трогающийся внизу со взлетной полосы. После этого мы поменялись местами и он вылизал меня по полной программе.
Наконец мы вернулись к машине и поехали к аэропорту. Мы прошли в терминал и заказали каппучино от концессии под названием “Дели Франс”. В Абердине было несоразмерное количество едален во французском стиле, потому что люди, прожигающие деньги, похоже считали “брассериз” верхом изысканности. Обслуживание в “Дели Франс” было паршивым, но кофе не так уж плохо. После того, как Алан отоварился в магазине виски, нам потребовалось всего 15 минут, чтобы добраться до городского центра. В приподнятом настроении мы бросились в его квартиру. Он вытащил “Полароид” и попросил меня изобразить его сексуальные фантазии с чревовещательской куклой. Позы довольно сходные с теми, которые мы принимали перед профессиональным фотографом в Стоунхевене. Впрочем, и на этот раз он одержимо переставлял книги на полках рядом со мной и Дадли. Работы писателей, таких как Б.С. Джонсон и Ален Роб-Грийе, были заново расположены в определённом порядке, когда я вытягивала губы и принимала клишированные порнографические позы перед камерой. Водя своими ладонями по скользким теплым поверхностям изданий в мягких обложках, Алан сказал, что находит книги крайне эротичными. Они вызывали в нем нестерпимое желание насрать в штаны.
Через несколько минут Алан отшвырнул от меня куклу. Он почувствовал ревность. Затем мой партнер начал раскидывать по полу книги. Он попытался сыграть в футбол экземпляром “Неужели ты слишком молод, чтобы писать свои мемуары” Б.С. Джонсона, разражаясь тирадами о неразрешимой двусмысленности работы последнего. По его словам, Джонсон сделал такие нелепые заявления в своей прозе, что трудно было понять, мог ли кто-то когда-либо воспринимать его серьезно. Теоретическое объяснение Джонсона своего творчества никак не вязалось с теми посылками, на которых базировалась его работа. Алан считал Джонсона одновременно скучным и веселым. Он принялся гневно обличать паблисити, созданное взаимоотношениями Джонсона со своей матерью, и навязчивое желание писателя, чтобы та высоко оценила его книги. Одержимость Джонсона своей матерью доходила до абсурда. Алан обвинял его в эдипизации литературы. Он оплакивал тот факт, что невероятные технические способности Джонсона были скованы его пуританским сознанием. Алан осудил Гарри Мэттьюса и Раймона Кено за тот же самый порок. Затем он объявил, что Жорж Перек был единственным писателем из группы OULIPO,[5] которого он ценил. Наконец мне удалось его успокоить. Мы выпили немного виски, растянулись на кровати и занялись сексом. Традиционным сексом. Миссионерская позиция. Несмотря на тот факт, что Алан был в курсе буквально каждого эротического варианта, известного мужчине, он всегда настаивал, что самый кайф из кайфов это секс после соития. Для Алана секс изначально был ментальным феноменом, и он желал истощить себя им.
