– Конечно. Когда игра?
– Завтра.
Это была обычная тренировочная встреча. Но хотя о ней не было никаких специальных сообщений, маленький стадион «Динамо» оказался заполненным болельщиками. Среди них – немало моих друзей, где-то сбоку примостился и отец. Мне очень хотелось показать себя в полном блеске, и я играл так, как только мог.
Правда, это не помешало дублерам проиграть со счетом 1:3. Но тем не менее я чувствовал, что ко мне нельзя предъявить претензий. Несколько раз я брал мячи в самых углах ворот, два или три раза летел пулей в ноги нападающим и в последний момент выручал дублеров. Одним словом, сыграл прилично. Кто-то из товарищей рассказал мне, что стал свидетелем короткого разговора между тренером киевлян Константином Васильевичем Щегодским и представителем республиканской секции футбола, прославленным когда-то футболистом Михаилом Давыдовычем Товаровским. Оба эти игрока хорошо известны любителям футбола старшего поколения. Так вот, Товаровский якобы сказал тогда Щегодскому:
– Обрати внимание на этого вратаря. Паренек, по-моему, подает надежды.
– Мне он тоже понравился, – ответил тренер «Динамо». – Подумаю.
Через несколько дней, вернувшись домой, Я был поражен картиной, которую застал тут. В комнате сидели мои родители и Щегодский. Речь шла обо мне. Я вошел как раз в тот момент, когда тренер говорил:
– Вы, наверное, догадываетесь, что в Киеве тоже есть школы и что их можно кончать с таким же успехом, как в Одессе. Я даю вам слово, что Олег не останется без аттестата зрелости. Больше того, мы проследим, чтобы он и в институт поступил.
– А где же он будет жить? – не сдавалась мать. – Кто ему сварит горячее?
Щегодский рассмеялся, сверкнув веселыми огоньками золотых зубов.
– Неужели вам кажется, что наши ребята голодают! Он поселится в общежитии, условия там хорошие, ребята наладили свой быт. И, наконец, неужели взрослый парень нуждается в няньке? Скажи, Олег, неужели ты пропадешь без матери?
Я не знал, что ответить. Мужество сразу покинуло меня. Такого быстрого и такого счастливого поворота событий я все-таки не ожидал. Теперь все зависело от меня, от моего слова. Но слова, как назло, не шли на ум. Я глуповато ответил:
– Как все, так и я. Смешно говорить…
– Вот видите, – подхватил реплику Константин Васильевич, – он сам говорит. Ну, конечно, ваши страхи смешны. Все будет хорошо. Поверьте мне. Да и вы приедете, посмотрите, что и как. Не понравится, Олег вернется в Одессу. Так как – решено?…
– Не знаю, не знаю, – говорила мать, но в ее голосе уже не было уверенности. Она переводила взгляд с меня на отца, видимо, ожидая поддержки. Только откуда же было взяться ей? Ведь мы с отцом уже давно достигли полного согласия и, конечно, не могли отказаться от столь заманчивого предложения. Наконец, мать махнула рукой:
– Делайте, как знаете.
И вот уже наступает день отъезда. Проводить меня пришли многие товарищи по школе и по спорту. Даже вся наша юношеская команда явилась в полном составе, чтобы попрощаться со своим «выдвиженцем». Они гордились тем, что я приглашен в «Динамо», потому что еще никто из нашей юношеской команды не стал игроком команды мастеров.
А мать все плакала. Я старался ее утешить, но это было невозможно. Ей почему-то казалось, что мы расстаемся навеки и что отныне только самые коварные опасности будут подстерегать меня на каждом шагу.
– Я тебе пришлю посылку, Олегонька! – говорила она, всхлипывая.
– Не надо, мама, – упрашивал я ее, – успокойся. Что в этом особенного! Посмотри, как все рады за меня. Ты тоже должна радоваться. Не всякому так везет.
Последние минуты прощания, последние пожатия рук через окошко вагона. Протяжный звон медного колокола. Поезд трогается. И в тот же миг начинается мое служение киевскому «Динамо», которому суждено было продлиться до сего дня. В эту минуту разлуки с близкими, родными, с друзьями что-то сжало и мое горло. В глазах появилась дымка. И я растерялся.
Новые товарищи как могли старались развлечь меня. Павел Иванович Виньковатов, тот самый, которого я мысленно окрестил «танком» вдень кубкового матча между динамовцами и «Пищевиком», подсел ко мне и весело сказал:
– Хочешь конфетку? На вот, съешь.
От этой пустячной фразы я сразу повеселел: вспомнил, как в «Сильве» чудаковатый Бонн говорит всем: ты на меня не сердишься? Скушай конфетку. Любопытно, как выглядел бы Виньковатов, если бы его нарядили в цилиндр и фрак и заставили со сцены повторить рефрен Бонн?
Потом ко мне подошел Петр Дементьев.
– Робеешь, парнишка? Ничего, это скоро пройдет. А вот это ты умеешь делать?
Сцепив пальцы рук, он стал сжимать и разжимать ладони, извлекая из них какие-то звуки. Вскоре я уловил ритм знакомой мелодии. Ну, конечно, Дементьев играл ладонями «Яблочко». Это было до того удивительно, что я вытаращил глаза. Никогда – ни до ни после этого я не видел ничего подобного. Перехватив мой изумленный взгляд, Дементьев вполне серьезно сказал:
– Это что, парнишка, это чепуха, пройденный этап! – И добавил с серьезной миной: – Я сейчас работаю над «Соловьем» Алябьева. Представляешь – «Соловей» на ладонях! Мировой аттракцион. Еще я хочу включить в свой репертуар вторую рапсодию Листа и вступление к «Ивану Сусанину».
Тут уж я не выдержал и расхохотался вовсю. – Что и требовалось доказать, – заключил Дементьев и весело подмигнул мне.
Одним словом, динамовцы отнеслись ко мне чрезвычайно тепло и сердечно. Плохое настроение быстро рассеялось. Меня накормили, хотя в авоське было полно еды, заботливо припасенной матерью. Потом мы пели песни, говорили о предстоящем сезоне и улеглись спать. Утром команда прибыла в Киев. Я был невероятно горд, что вступаю в него динамовцем.
Меня поселили в одной комнате с Василием Рыбаловым, Александром Щановым и Виктором Жилиным.
– Вот наш дом, – сказали ребята, – он будет и твоим. Распорядок дня мы тебе сообщим. Просьба точно соблюдать его. И еще – поддерживать чистоту и порядок. Это у нас закон!
Уже следующим утром я вскочил с постели как ужаленный: над самым ухом раздался чей-то крик: «Подъем!» Спросонок, от неожиданности, мне показалось, что случилась беда. Увидев мое испуганное лицо, Саша Щанов всплеснул руками:
– Извини, я совсем забыл предупредить, что это обязательная команда. А теперь на зарядку, потом – туалет, уборка и завтрак.
– А где Вася Рыбалов?
– На рынке.
Я еще раз удивился: что ему там делать?
– Ежедневно, – пояснили мне товарищи, – один из нас дежурит. Его обязанность – сходить на рынок, припасти продукты, приготовить на всех завтрак, заготовить ужин. Обедаем мы в столовке. Кроме того, дежурный следит за порядком и чистотой в комнате, а обязанность I остальных – во всем помогать ему, – Но я не умею стряпать.
– Ничего, со временем научишься. Во всяком случае, поначалу, вероятно, ты сможешь все же поджарить яичницу и вскипятить чай.
Вскоре вернулся Вася Рыбалов. Он принес пучки зеленого лука, первый редис, яйца, масло, молоко, мясо и колбасу. Пока я делал зарядку, умывался и приводил в порядок свою постель, уже поспел завтрак. Мы весело уселись за столом, с аппетитом поели. Все мне показалось Исключительно вкусным.
– Запомни, – предупредили ребята, – у нас тут – коммуна. Все делится поровну, все общее. Если тебе понадобится что-нибудь из наших вещей – пожалуйста. Полное доверие! Честность во всем – и на поле и здесь, з нашей комнате.
Все это мне показалось очень интересным.
Это очень хорошо, когда команда именно так радушно встречает новичка. Кто знает, как сложилась бы моя судьба в спорте, если бы динамовцы встретили меня иначе! Забегая наперед, хочу сказать, что время, прожитое рядом со Щановым, Рыбаловым и другими ребятами, навсегда осталось в моей памяти как годы настоящей дружбы, подлинного товарищества. Все эти футболисты давно уже ушли из нашей команды. В этом отношении я оказался, так сказать, наиболее долговечным. Но, несмотря на то, что годы поставили нас по разные стороны действующего футбола, тепло, возникшее в наших отношениях так давно, не улетучилось, сохранилось навсегда.
Между тем будни команды текли своим чередом. Я внимательно присматривался к ней, постепенно узнавал то, о чем просто так и не догадаешься. Например, я был очень удивлен, узнав, что Павел Виньковатов – такой большой, сильный, мужественный человек – страшный сластена и не раз из-за этой невинной страсти попадал в весьма неприятные ситуации. Не знал я и того, что Константин Скрипченко, вратарь, тонкие ноги которого часто доводили меня до смеха, оказывается, ярый поклонник борьбы, и с этих самых тонких ног никто его не мог сбить на землю. Узнал я также, что у каждого футболиста было свое прозвище. В частности, Жигана называли «стальной» за то, что ему не раз здорово доставалось в игре, а он все безропотно сносил. Жилина донимали иным прозвищем – «беркут», потому что у него был крючковатый нос – точно, как у птицы. Дашкова за его любовь к разным фруктам и плодам прозвали «арбузом». Севостьянов был «лбом» – он так бил головой по мячу, что казалось, будто удар произведен ногой. Скрипченко – «сачок», Виньковатов – «плюха». Позже и мне дали прозвище – «мышелов», но об этом расскажу дальше.
