Глава десятая
Лобановский и его война
Журналист — это чистильщик улиц, работающий пером.
Наполеон Бонапарт
Напрасно говорят, что победителей не судят. Еще как судят! Никогда ранее команда, выигравшая в одном сезоне чемпионат страны и Кубок СССР и не проигравшая ни одной международной встречи, не подвергалась в прессе такой критике, как киевское «Динамо» в 1974 году.
Как реагировала на критику команда? Этот вопрос однажды на пресс-конференции задали тренерам «Динамо».
— А наши футболисты не читают газет, — ответил Лобановский.
Он не шутил. На протяжении всего сезона тренеры действительно просили нас не читать футбольную прессу.
— Газеты вас иногда захваливают, — говорил Лобановский, обращаясь к команде, — иногда слишком ругают. Но и в том, и другом случае часто высказывается мнение субъективное, порой дилетантское.
В интервью тренер так объяснил свою позицию:
— В нашем клубе специально собираются все обстоятельные материалы, и затем в спокойной обстановке мы знакомимся с отчетами специалистов и тех журналистов, чьи оценки, на наш взгляд, действительно представляют интерес. Порой используем репортажи во время установок на матч: читаем ребятам негативный отчет и предлагаем доказать на деле, что они не такие, как о них написали…
Из книги О. Блохина и Д. Аркадьева «Футбол на всю жизнь»
Пожалуй, именно отношения с прессой характеризуют Лобановского наилучшим образом. Настолько, насколько вообще внешние проявления натуры могут служить доподлинной характеристикой человека. Ибо пресс-братии пишущей и пресс-братии снимающей, как правило, доставалось на растерзание лишь то, что Лобановский хотел оставить. Редко кому из журналистов удавалось подобраться к ВВЛ настолько близко, дабы узреть нечто сверх того, что сам Лобановский нехотя намеревался продемонстрировать…
Именно нехотя. Лобановский относился к журналистам, как крупный и сильный медведь к своре мелких и кривоногих такс, которых зачем-то на него спустили. Да, признавал он, порода ваша охотничья. Но где же настоящие бойцы, с кем и сцепиться было бы интересно? Таковых он не находил и, устало развернувшись, уходил, махнув лапой… простите, рукой. А шавки, утратив объект для издевательства, еще некоторое время тявкали друг на друга. Порой этот нечаянный взмах руки Мэтра перерастал в увесистую оплеуху, след от которой счастливый отоваренный потом предъявлял родным, знакомым и работодателям — представьте себе, сам Лобан!..
Затем Лобановский снова переставал общаться с прессой, принципиально игнорируя как флэш-интервью, так и необходимость делать экспресс-разборы матчей на импровизированных пресс-конференциях. Следующую встречу с «акулами пера», как правило, вызывали лишь чрезвычайные обстоятельства.
Позиция Лобановского раздражала многих, но по здравом размышлении приходилось кое-что признать — если не правоту «прессоненавистника», то, по крайней мере, право относиться к так называемой четвертой власти откровенно презрительно.
Общаться с журналистами Лобановский начинал при недоброй памяти Советском Союзе, и вы сами понимаете, что эта пресса из себя представляла. Подавляющее большинство писало лишь то, что спускали сверху, — только пережевывало чуть-чуть, придавая удобоваримую форму; а то и этим себя не утруждало. Личности советской прессе не нужны были вовсе. Понятия «сенсация» и «желтая пресса» отсутствовали вовсе, тогда всюду правили бал партийность и «генеральная линия»…
Тем не менее, в советской журналистике, как и во всех прочих творческих областях, наблюдался любопытный парадокс — свободы не было, а Личности были! Как только же на наши головы свалилась свобода — личности вдруг исчезли!
И цитировал Лобановский, как обычно, повторяя в надцатый раз: «Однажды Шаляпин пришел к театральному критику — не помню уж фамилии — и говорит: не нравится-де вашей братии мое исполнение партии Бориса Годунова, не по нраву прочтение образа! Критик посмотрел постановку и ответил Федору Ивановичу: «Ты пой. А с этими…» — небрежный жест рукой в сторону — «я разберусь!» Таким виделся ВВЛ идеальный футбольный журналист…
А как было раньше, во «времена исторического материализма»? Тогда был Аркадий Галинский, безусловный публичный враг Лобановского за номером 1. Галинский, который эволюционировал от более чем дружеских отношений с Лобановским (еще в 70-е годы они состояли в личной переписке) до активного неприятия его тренерских методик и воззрений. Галинский, много лет возглавлявший корпункт «Советского спорта» в Киеве. Галинский, который молчал долгие годы, будучи отлучен от журналистской деятельности с убийственной формулировкой «профнепригодность», и вынужден был жить на зарплату жены. Галинский, который в 1991 году вернулся в «обойму» с оглушительной статьей в «Советском спорте» «За кулисами футбола», растянувшейся на десяток номеров. Эта статья и по сей день стоит в нашей спортивной журналистике особняком — как и ее автор… Та самая статья, к которой приклеили ярлык «враждебной Украине, Киеву и «Динамо», не особо вчитываясь в содержание и не утруждая себя полемикой.
У Аркадия Галинского на каждый шаг, на каждую житейскую коллизию, на каждый успех или поражение Лобановского находилась своя версия. Перевели в «Динамо» на левый фланг из центра нападения? Слабак, не сумел поставить на своем. Выиграл Кубок кубков и Суперкубок? А почему не Кубок чемпионов — состав позволял… 8 чемпионских титулов Союза? А почему не 12? И вообще, не заслуга Лобановского в успехах «Динамо», а игроков. Как сказал кто-то: «Лобановский асфальтировал «Динамо», но талантищи были такие сумасшедшие, что даже через асфальт пробивались!» И так далее — сочно, со вкусом.
Лобановский читал всю спортивную прессу и весьма болезненно относился к критике (тем более предвзятой) в свой адрес. Да и как человек, выращенный и вскормленный советской системой, при которой любое печатное слово имело многоэтажное подоплеку (меня травят? Кто отдал такое указание? Надо немедленно разобраться и задействовать свои связи для нейтрализации…), мог игнорировать выпады в свой адрес? Как можно было объяснить ВВЛ, что время нынче совсем иное, что у каждой газеты свой хозяин и пишет эта газета только то, чего этот хозяин пожелает — ни граммом больше, ни граммом меньше! Исключения встречались, но они были чрезвычайно редки.
Но даже не в этом дело. Главную причину мы уже приводили: Лобановский до хрипоты, до драки, до посинения, до последней капли крови был убежден в собственной правоте. В том, что только он и считанные люди во всем мире понимают, что такое современный футбол, и умеют реализовать свое понимание на практике! И потому на любой вскрик: «Да как же вы столь бездарно проиграли?!» реагировал невероятно болезненно — как же так, я же со всей душой, а они не понимают и та-акое пишут!
Один из самых известных и авторитетных советских журналистов Лев Филатов весьма точно, как нам кажется, описывал причины, по которым ВВЛ с таким неприятием относился к прессе:
«Лобановский в своей книге «Бесконечный матч» многократно выдает свою слабость: несогласие с прессой. Он хочет, чтобы она отзывалась о футболе во всеоружии тех знаний, которыми начинен он сам, считает низким жанром выражение каких-либо эмоций, хоть ими и живет футбольный мир. По-видимому, его бы устроили как авторы рецензий А. Зеленцов и О. Базилевич…
Он жил и трудился на отлете, сам по себе. Непонятый, как ему казалось, окружающими, но убежденный в собственной правоте… и манеру общения с оппонентом он выработал соответствующую: реагировать только на те слова, которые интересны, нужны, конструктивны, все же остальное пропускать мимо ушей.
Любая устная дискуссия с Лобановским становилась односторонней, он участвовал в ней по своему усмотрению и к собственной выгоде. Правда, сохраняя полагающуюся корректность и полагающиеся знаки внимания к собеседнику.
Я имел с ним в разное время, в разных городах и странах, даже в самолете над Атлантикой, несколько бесед с глазу на глаз, бесед вольных, без блокнота, чувствовал определенный комфорт, поскольку из-за разницы в возрасте звал его по имени, а он меня по имени-отчеству… И хотя соблюдалась светскость — кресла, коньяк, кофе — и не было отпущено ни единого грубого слова и светились улыбки, я всякий раз ощущал его отшельничество. Створки раковины могли захлопнуться в любое мгновение.
Думаю, что Цусима 1976 года поощрила его придерживаться такого образа общения.
Жалобы и стенания тренеров в адрес прессы бессмысленны, им же никуда от нее не деться. Если телевидение и газеты вдруг отшвырнут и забудут футбольную тему, первыми взвоют руководители команд. Я достаточно наслышан о просчетах, легкомыслии и злоупотреблении нашего брата-журналиста. Но уж если считаться, то и нам до чертиков надоедает писать о бездарных матчах, их приукрашивая, чтобы напрочь не отбить охоту у болельщиков ездить на стадион, о матчах подозрительного свойства, позорных, несмотря на формальную недоказуемость злого умысла. О тренерах и мастерах, несущих чепуху, которой приходится придавать приемлемый вид в рукописи…»
