Часть развлечения от любительского футбола получаешь благодаря зрителям. Прелюбопытные типы иногда попадаются – такие, у кого явно не все в порядке с головой, и их немало. Возможно, это происходит потому, что им годами приходится смотреть игру определенного качества (на трибунах арен команд первого дивизиона тоже встречаются ненормальные – мы с друзьями год за годом уворачиваемся от одного психа, который все время норовит придвинуться к нам поближе – но там они как-то незаметнее). На «Милтон-роуд» постоянно маячил один старикан – за обезоруживающую женственность его седых кудрей и морщинистое лицо мы прозвали его «Квентин Крисп». Все девяносто минут матча он в защитном шлеме на голове трусил вокруг поля, словно престарелая гончая (с отчаянным упорством стараясь замкнуть круг), и накидывался на боковых судей: «Вот уж я напишу на тебя в Футбольную ассоциацию!» На «Йорк-роуд» была, а может, и до сих пор есть, целая семья, которую за их заморскую и весьма неказистую внешность величали Мюнстерсами. Мюнстерсы постоянно претендовали на роль распорядителей толпы из двухсот зрителей, хотя те в их услугах нисколько не нуждались. А еще мне запомнился Гарри Тейлор: этот слегка подвинутый старичок по вторникам никогда не досматривал игры, потому что во вторник был банный день. И когда он появлялся на стадионе, болельщики на мотив «Харе Кришна» начинали скандировать: «Гарри, Гарри, Гарри, Гарри Тейлор!» Любительский футбол, видимо, по своей природе привлекает подобных людей, и я с полной ответственностью утверждаю, что сам из таких.
Я всегда хотел найти место, где мог бы забыться как на футболе, но только чтобы не трястись из-за счета. Меня посетила мысль, что футбол – нечто вроде терапии новой эпохи: неистовое движение передо мной каким-то образом вбирает и растворяет все, что до этого находилось во мне. Но лечебного эффекта никогда не получалось. Я был слишком подвержен накалу страстей: меня отвлекали болельщики, крики игроков («Врежь ему по яйцам!» – так герой «Мейденхэда» Микки Четтертон призывал своего товарища по команде расправиться с особо энергичным фланговым), особая, вконец заезженная фонограмма, которая предваряла зрелище («Кембридж Сити» выходил на поле под музыкальную тему из «Матча дня», но в самый ответственный момент мелодия переходила в неистовый вой). И еще: стоило мне втянуться, как я начинал переживать: «Мейденхэд», «Кембридж Сити» и «Уолден» стали значить для меня больше, чем нужно, так что терапия не работала.
Крохотный стадион «Саффрон Уолден» – одно из самых чудесных мест, где я смотрел футбол. Тамошние зрители казались на удивление нормальными людьми. А я ходил туда, потому что ходили Рей, Марк и их пес Бен; и еще потому, что там играл Лес. А когда поближе узнал игроков, мне понравился даровитый защитник, которого звали – ни за что не поверите – Альф Рамзи, по слухам, злостный курильщик, игравший в классическом стиле Гривза: такой же лодырь, забьет один-два гола за игру, а на остальное начхать.
Когда «Уолден» приятным майским вечером победил «Типтри» 3:0 и что-то там завоевал, кажется, Эс-секский кубок старшеклассников, на стадионе ощущалась такая теплота, какую никогда не встретишь в профессиональном футболе. Немного приверженных зрителей, хорошая игра, футболисты, которые искренне любят свой клуб (Лес больше никогда ни за кого не играл и жил в одном городе со всеми товарищами по команде). После финального свистка болельщики выскочили на поле, и это совершенно не воспринималось как акт агрессии, бравада или захват пространства: зрители вышли поздравить братьев, сыновей, мужей. А основное ощущение фанатов известных профессиональных клубов – недовольство: с этим ничего не поделаешь – профессиональный спорт, если он дорог поклоннику, всегда раздражает. Но иногда очень хочется от этого отдохнуть, вообразить, будто игроки «Арсенала» все, как один, выходцы из четвертого или пятого округов Лондона, каждый где-то работает, а в футбол играют потому, что им это нравится и нравится выступать за свою команду. Сантименты, да и только, но клубы вроде «Уолдена» вызывают сантименты: иногда хочется, чтобы музыка, которая сопровождает выход арсенальцев на поле, начала бы пробуксовывать, как на стадионе «Кембридж Сити», а игроки переглянулись бы и громко расхохотались.
Чарли Николас.
«Арсенал» против «Лутона»
27.08.83
Неужели есть хоть малейшая возможность не замечать повсюду предзнаменований? Через два года, летом 1983-го, я завязал с работой, чтобы стать писателем, а через пару недель «Арсенал» против всех ожиданий подписал контракт с главным сокровищем английского футбола – Чарли Николасом, «пушечным ядром», игроком «Селтика», забившим в предыдущем сезоне в Шотландии пятьдесят с чем-то голов. Теперь, когда Чарли был у нас, я чувствовал, что никак не могу провалиться с моими заумными, но трогательными пьесами, первая из которых – о, бездонная сила воображения! – была о том, как школьный учитель превратился в писателя.
Теперь просто рассуждать, что не следовало связывать карьеру Чарли со своей, но тогда я был не в силах устоять перед этим соблазном. Оптимизм Терри Нейла, Дона Хоуи и прессы в целом захватил меня. По мере того как летом 1983-го шумиха вокруг Чарли становилась все лихорадочнее (если честно, то таблоиды делали из него идиота еще до того, как он забивал мяч), я начинал верить, что газеты пишут обо мне. Очень может быть, грезил я, что в самом скором времени из меня тоже получится "пушечное ядро' телевизионной драмы и Уэст-Энда (хотя в то время я понятия не имел ни о том, ни о другом, а о сцене вообще высказывался весьма пренебрежительно).
Но такое явное и синхронное совпадение всего этого до сих пор меня поражает. Последняя новая заря наступила в 1976 году, когда пришел Терри Нейл и в клубе появился Малкольм Макдональд. Тогда я собирался ехать в университет. Год спустя пришел Чарли (пару месяцев мы лидировали в первом дивизионе и играли хорошо, как никогда). А я оправился после ужасных заварух в Кембридже и перебрался в Лондон начинать новую жизнь. Наверное, футбольные команды, как и каждый из нас, обречены на неизбежную смену этапов в процессе своего существования, а у меня и у «Арсенала» их больше, чем у других, и потому мы так подходим друг другу.
В этом смысле Чарли оказался очень точным индикатором моих удач. Вместе с другими сорока тысячами зрителей я был на его первом матче. «Арсенал» играл здорово, и хотя Чарли не забил ни одного мяча, он выполнил свою задачу, и мы победили 2:1. В следующей игре, уже после Рождества, на поле «волков», он стал автором двух голов. Потом во встрече с «Манчестер Юнайтед» выглядел апатичным и выпадал из команды: «Арсенал» сдал этот матч, и хотя счет был 2:3, фактически не начинал играть (надо сказать, что до 27 декабря Чарли не забил ни одного гола на «Хай-бери», а в тот день реализовал пенальти в игре с «Бирмингемом», и мы приветствовали его подвиг так, словно это были целых три мяча и не в ворота «Бирмингема», а в ворота «Тоттенхэма»).
Первый сезон Чарли Николаса в «Арсенале» обернулся провалом как для него самого, так и для всей команды. И когда в конце ноября-начале декабря подвели результаты, Терри Нейл оказался не у дел.
В это время другое «пушечное ядро» – от литературы – также не попало в цель: я закончил свою высокохудожественную пьесу, но получил ответ с вежливым и ободряющим отказом. Новый мой опус тоже завернули, правда уже не так любезно. Пришлось заниматься самой гнусной работой: частным репетиторством, корректурой чужих текстов, замещением учителей – только чтобы заплатить аренду. К Рождеству положение не изменилось, и, похоже, в течение ближайших нескольких лет какого-то прорыва не предвидится. Эх, надо было болеть за «Ливерпуль» и связать свою судьбу с Рашем, тогда бы к маю получил Букеровскую премию.
В 1983 году мне было двадцать шесть лет, а Чарли Николасу только двадцать один; разглядывая на трибунах сотни таких же, как у него, причесок и серег, я внезапно понял, что мои уже редеющие волосы не пригодны для его стиля, и пожалел, что не могу вписаться в общество его подражателей; и еще я понял, что мои герои не стареют, как я: мне будет тридцать пять, сорок пять, пятьдесят, а им – никогда: Полу Мерсону, Рокки, Кевину Кэмпбеллу… я больше, чем на десять лет старше своих любимцев из нынешней команды. Даже ветеран – старина Дэвид О'Лири, чье положение в «Арсенале» совсем не то, что было прежде, – на год младше меня. Теперь Дэвида редко выпускают на поле в первом составе – заботятся о его скрипящих суставах и пошатнувшемся здоровье. Но это не имеет никакого значения – в действительности я все еще на двадцать лет моложе О'Лири и на десять лет моложе всех двадцатичетырехлетних. В каком-то смысле так оно и есть: они делали то, чего я никогда не смогу; иногда мне кажется: если бы я сам забил гол в ворота, что у северной стороны, и выбежал к своим фанатам, то сумел бы наконец распроститься с детством.
