Раз это удается в особых состояниях, значит, сила всегда есть, и ты умеешь ею пользоваться и управлять, но это не нужно и неполезно. И к тому же, мы не знаем, как это делать.
Мои учители говорили мне: хочешь иметь силу, научись ее видеть. И ты будешь удивлен, насколько много лишней силы тебе все-таки разрешили!
Я долго не понимал, что это значит.
Но когда Поханя начал работать со мной одними указательными пальцами, что-то стало доходить и до моего упертого ума. Вот он выставляет вперед ладонь и говорит:
— Упрись посильней.
Я упираюсь грудью в его ладонь.
Он прикасается пальцем к моему плечу, и я падаю… Недоумение мое полное, я восхищен и готов признать его величайшим мастером, но от моего вида лицо его становится слегка кислым. И я понимаю, что разочаровал его. В чем дело?
— Ты восхищаешься такой ерундой! За этим вообще ничего нет. Просто разуй глаза! Смотри: вот я надавил тебе на грудь, что ты делаешь в ответ?
— Упираюсь.
— Ты не просто упираешься, ты направляешь свою силу в тело так, чтобы оно напряглось. И оно не просто напрягается, оно напрягается против моей руки. Оно всё теперь выстроилось, как стрела силы, точно в одном направлении. И сила твоя равна моей.
— Верно.
— А что в других направлениях? — и он снова касается меня пальцем, слегка надавливая на плечо сбоку. — Там силы ноль… Это называется обжалить.
И я лечу на землю. Я опять поражен, но теперь поражен собственной слепотой: если надавить на человеческое тело в каком-то направлении, вызвав у него сопротивление, то вся сила его перестроится, и будет равна силе давления. Хуже того, тогда я становлюсь опорой для противника.
С одной стороны он теперь висит на мне, с другой, сила его течет острием точно туда, куда я ее направляю своим давлением, и отсутствует там, где не нужно бороться с помехами. Там она просто равна нулю, потому что не требуется.
И это значит, что, обжалив, то есть собрав силу противника в острое и узко направленное жало, я делаю его бессильным во всех остальных направлениях. И мне не нужно прилагать к нему, чтобы уронить, силу, равную его мышцам. И даже равную моим! Мне достаточно приложить силу, отличную от нуля… и он начнет падать.
Он будет падать медленно и долго. Но если я буду при этом удерживать его обжаленным, если я не изменю давления, а значит, не дам ему возможности усомниться в своей силе, в своей способности сопротивляться внешним давлениям и стоять на ногах, мой противник рухнет, ошарашенно наблюдая за собственным телом, на которое ничто не давит.
Я много, даже очень много играл с этим на семинарах, роняя и одиночных бойцов и целые толпы, которые тщились удержать шлепок детской руки. Просто выставлял человек двадцать-тридцать здоровенных мужиков, обжаливал в каком-то направлении, а потом просил ребенка тихонечко их толкнуть.
Он толкал, все равно как и куда. Главное, что они были в это время заняты мною, моим давлением. И вот представьте, как эти богатыри наблюдали за приближающимся дитенышем, который тыкал в чью-нибудь огромную и напряженную ножищу крошечной ручонкой и стремглав убегал прочь. Ничего не происходило. И ничего не могло произойти. Они же это знали. Их столько раз толкали и били многократно более сильные противники, и они стояли. Поэтому это не могло иметь значения.
Но оно имело!
И они всем своим огромным, многоножным и многоопорным тело вдруг начинали медленно, но неуклонно оседать. Это могло длиться долго. Они боролись, они кряхтели и потели, напряжение их росло, но сила сносила их крепость…
Сила одного крошечного ребенка.
Вот вам пример того, насколько мы не понимаем силу и самих себя.
Другой пример — это крестьянская способность работать, не уставая. И передвигать самые тяжелые вещи легко. Всего лишь подумав, как это можно сделать. У каждой вещи есть слабины, как есть они и у человека. Когда умеешь видеть силу, бывает достаточно присмотреться, чтобы понять, как эту вещь будет двигать тяжело, а как легко. И она двигается.
Сейчас, когда мы строим Академию самопознания, нам много приходится использовать это умение. И мы заставляем себя не трудиться тяжело. Как это ни смешно, но человеку проще, когда ему трудно. Мы ужасно не любим работать легко, хотя потом плачем, когда видим, что просто предаем себя. Просто загоняем себя в ад, намеренно усложняя собственную жизнь, хотя могли бы, если и не жить в раю уже на земле, но, по крайней мере, блаженствовать от работы, которую делаем…
Я уже писал, Лухтой мазыки называли такое состояние вещества, которое можно сравнить с жидкой кашей. Именно так видел человеческое тело Поханя. Видел и умел использовать в бою. Это было поразительное ощущение, когда я попадал ему в руки. Трудно даже описать. Сам он говорил про него:
— Не надо человека ломать, он должен таять у тебя в руках, как горячая свеча…
Как это возможно?
Если видеть человека состоящим из костей и напряженных мышц, его придется ломать, потому что иначе с костями ничего не сделаешь. Но если осознать, что кости наши, собранные в остов, стоять не могут, появляется возможность для поиска. Как сейчас говорится, у этого сооружения слишком много степеней свободы. Попросту говоря, слишком много суставов и сочленений, чтобы можно было достичь устойчивости. Удержать себя стоящим можно только постоянным напряжением огромного числа мышц. И это тем сложнее, чем яснее ты увидишь, что стоит каждое сочленение вовсе не на опор, толщиной с ногу, а на крошечном участке шара, которым в действительности является суставная кость.
Мало того, что костей слишком много, так они еще и опираются чуть ли не на булавочные головки, если попытаться рассмотреть места приложения сил и веса. Это значит, что человек только кажется твердым и напряженным, а в действительности он — бесконечная игра движений и смен напряжений. Одни мышцы напрягаются, другие расслабляются, тут же всё меняется, и уже другие мышцы напряжены. Человек — это бесконечное движение мышц.
А мышцы состоят почти целиком из жидкостей.
Человек — это водоворот жидкостных движений. И это можно использовать.
Но если к этому добавить то, что в нем постоянно меняются опоры, текут плотности, разверзаются пустоты, играют силы…
Если это научиться видеть и использовать, человек действительно будет таять в твоих руках, как разогретая свеча. Но показать это легче, чем рассказать. Потому что рассказ о Лухте потребует отдельной книги.
Поэтому я обрываю рассказ о скрытом составе человека. Думаю, я дал достаточно подсказок и намеков, имеющим глаза и желание исследовать и познавать. Дальше мои книги пойдут разными путями.
Я рассказал о скрытом составе человека не все, что знаю, гораздо меньше того, что мне показывали, и несопоставимо мало в сравнении с тем, что есть человек на самом деле. Я старался рассказывать лишь о том, что достаточно очевидно, и что каждый может обнаружить сам при достаточной мере наблюдательности и желания.
Но я просто не знаю, как рассказать, к примеру, об устройстве сознания, не требуя при этом принять всё на веру. Я могу делать какие-то вещи, которые, к примеру, делают видимыми ту же ауру, как ее называют эзотерики. Точнее, нечто, что узнается ими как аура, хотя я подозреваю, что этим словом обозначается множество различных явлений по одному признаку: они видны вокруг человека.
Я знаю, как совершая определенное усилие — знать бы еще чем! — изменить состояние сознания человека и вызвать у него определенные способности. Но я лишь могу повторять за своими учителями, что я делаю это с помощью сознания и изменяя сознание. Я не могу просто предложить посмотреть в себя или понаблюдать за собой в разных жизненных случаях. Для того, чтобы сделать подобные явления очевидными, нужно создавать условия для опытов и прикладных исследований.
И даже тогда они будут очевидны лишь участникам. Доказать что-то человеку, который никогда этого не испытывал, все равно не удастся. И значит, наука прикладного самопознания навсегда будет обречена считаться лженаукой. По крайней мере, среди тех, кому выгодно не подпускать ее к общественной кормушке, которую они захватили.
К счастью, пока мне кажется, что самопознанием все-таки будут заниматься ради себя, а не ради общественного признания и материальных благ. Оно сильно очищает от подобных желаний.
Как бы там ни было, я надеюсь, что поселил надежду в тех, кто прочитал этот раздел: мы можем знать и видеть очень тонкие, можно сказать, философские вещи и состояния. И это вовсе не тайноведение и не заумь. Это просто желание жить в действительном мире.
Однажды я позволю себе рассказать, как мазыки видели духовный состав человека, как устроены сознание и душа… Правда, этот рассказ не простой. Мой дед, оставивший мне записи о мазыкской Хитрой науке, не смог обойтись без мифологических образов. И я подозреваю, что без мифологии себя не понять. Древние видели лучше нас, и скрыли многие ключи к самому себе в образах, которые мы теперь считаем чуть ли не сказочными.
