Когда наступила тишина, репродукторы объявили о начале второго отделения праздника. «Сейчас вы увидите, - сказал диктор, - затяжные прыжки с парашютом. Их выполнят летчики-парашютисты Николай Остряков и Петр Балашов».
Я взглянул на Фомина. Он, не отрываясь, следил за показавшимися над аэродромом двумя маленькими учебными самолетами У2, которые теперь называют ПО2, в память их конструктора Николая Николаевича Поликарпова.
- Прыгнули! - негромко промолвил Саша. Я увидел, что от самолетов отделились два крошечных комочка… Секунда… другая… пятая… десятая!… Откроют ли, они, наконец, парашюты? Нет, отчаянные парашютисты продолжали стремительно лететь вниз.
Мне приходилось испытывать сильные ощущения. Я увлекался верховой ездой и был неплохим наездником; я опускался в глубь моря в водолазном костюме, поднимался на самолете, воздушном шаре и дирижабле, но ничто не представлялось мне теперь столь поразительным, как затяжной парашютный прыжок. Казалось невероятным, что человек может заставить себя так падать в пространстве.
Прошло 20 секунд, прежде чем Остряков и Балашов открыли парашюты. В напряженной тишине до нас почти одновременно донеслись сверху два гулких хлопка. И тотчас же разразилась буря рукоплесканий. А над аэродромом уже плыл АНТ14 - пятимоторный агитационный самолет «Правда» конструкции Андрея Николаевича Туполева. Вслед за ним летели несколько других, меньших самолетов. И вдруг мы увидели над собой много куполов. На землю опускались сразу шестьдесят два парашютиста! Такой необыкновенной картины не наблюдали еще жители ни одного города в мире.
- Ну что? - лукаво сощурясь, спросил Саша, когда мы снова оказались на Ленинградском шоссе.
- Хочу учиться прыгать! А ты?
- Я тоже, - сказал Фомин и добавил: - Это нужно всем, кто летает.
Саша оставался верным себе. Полеты на аэростатах - вот что целиком захватывало его. Я понимал это, но и парашютные прыжки сами по себе были, по моему мнению, очень увлекательны.
Вскоре у нас организовался кружок начальной подготовки парашютистов. На первое занятие этого кружка я пришел с чувством первоклассника, впервые явившегося в школу. В одной из аудиторий на столах лежал развернутый во всю длину парашют. Мы почтительно щупали его шелковый купол, от которого тонкими белыми ручейками бежали стропы.
Впоследствии парашют много раз был моим верным спутником в воздухе. Я привык к нему, как привыкает солдат к автомату, но чувство уважения, которое испытываешь, когда укладываешь, осматриваешь или надеваешь парашют, со временем даже усиливается. И он заслуживает этого - замечательный друг летчиков, спаситель многих жизней, чудесный и простой аппарат, позволяющий человеку уверенно опускаться на землю с любой высоты!
Вряд ли сейчас найдутся люди, не верящие в парашют. Но двадцать пять лет назад его надежность и безотказность следовало всячески подчеркивать. С этого и начал руководитель кружка Федоров.
- Прежде всего следует знать, что парашют очень прочен и, безусловно, надежен, - сказал он, а затем объяснил, что купол парашюта может порваться лишь тогда, когда вес груза, приходящийся на 1 квадратный метр его поверхности, превысит полтонны. Каждая шелковая стропа выдерживает нагрузку в 150 килограммов, а все двадцать восемь строп - более чем 4 тонны. Так же прочны металлические детали - пряжки и карабины, которыми пристегивается подвесная система.
Мы слушали, стараясь не проронить ни слова. Оценив нашу внимательность, Федоров сразу же приступил к изложению теории прыжка. Ее основы интересны, сравнительно просты и доступны всякому, кто знаком с физикой. Впрочем, больше теории нас, конечно, привлекало изучение устройства парашюта, правил его укладки и надевания. Не терпелось узнать, как выполняется прыжок, как должен действовать парашютист в воздухе. Но прошло несколько занятий, прежде чем каждый из нас получил возможность, щелкнув карабинами, застегнуть на себе лямки и взяться рукой за магическое вытяжное кольцо.
Однажды наш руководитель сказал:
- Ну, товарищи, в воскресенье узнаем, кто из вас боится прыжков.
- Поедем прыгать с вышки? - догадались мы.
- Конечно, - подтвердил Федоров. - Пора устроить вам экзамен.
В глубине Краснопресненского парка культуры и отдыха стояла первая в нашей стране парашютная вышка. Она представляла собой деревянную, суживающуюся кверху ферменную башню, несколько напоминавшую буровую вышку. На ее вершину вели зигзаги узкой, крутой лестницы. Там, на высоте восьмиэтажного дома, выступала маленькая площадка, откуда производились прыжки. Парашют, готовый к услугам желающих прыгнуть, находился рядом за перилами площадки. Он свисал с горизонтальной балки, протянувшейся в сторону, подобно стреле грузоподъемного крана.
Подняв головы, мы разглядывали вышку и раздумывали над предстоящим испытанием.
Саша Крикун - балагур и шутник - спросил:
- Ну, братишки,
Прыгнем с вышин?
- и захохотал, довольный своим каламбуром.
- Мы-то прыгнем, а как вот ты, рифмоплет? - язвительно ответил кто-то.
- Как же! Прыгнете… если «помогут», - добродушно смеялся Крикун. Кивнув, на вышку, он сделал выразительное движение руками и коленкой.
Но большинству из нас было не до шуток. Многие молчали и явно нервничали. Подошел Федоров и, построив нас, сказал:
- Сейчас начнем, товарищи. Всем ясны правила прыжков?… Первым прыгаю я, потом пойдете по списку.
Через несколько минут наш наставник появился на краю площадки. Мы увидели, как он протянул руки к лямкам парашюта, слегка нагнулся и мгновение спустя, раскачиваясь, повис под опускавшимся куполом.
Когда он коснулся земли, раздался голос неугомонного Крикуна:
- Вы, ребята, как знаете… (тут Крикун с нарочито испуганным видом сделал несколько шагов в сторону)… а я пошел!
Все рассмеялись. Это вызвало полезную разрядку. В то время из-за отсутствия опыта прыжки с вышки производились примитивно и были связаны с некоторым риском. Прыгающий не надевал на себя, как это делается теперь, подвесную парашютную систему, а продевал кисти рук в прикрепленные к стропам матерчатые кольца. Быстрый спуск продолжался, так же как и на современных вышках, на расстоянии примерно 3 метров, пока вступали в действие парашют и соединенный с ним противовес. Случалось, что трос противовеса заедало, тогда следовал сильный рывок, который мог повредить руки.
Первым после Федорова предстояло прыгать мне. Должен сознаться, что я поднимался по лестнице без особого воодушевления и, добравшись до верха, имел, вероятно, не очень бодрый вид. Мне сначала показалось, что обслуживавший вышку инструктор смотрел на меня с холодным любопытством. Но он дружески улыбнулся, открыл барьерчик, загораживающий край площадки, и подал мне матерчатые кольца, прикрепленные к лямкам, от которых уходили вверх стропы парашюта.
- Проденьте руки и крепко держите лямки… Подвиньтесь сюда. Так. Смелее!
Я окинул взором парк, изгиб Москвы-реки, ближние кварталы Красной Пресни. Потом поглядел вниз. Меня охватили противоречивые чувства: инстинктивная боязнь высоты и стыд за нерешительность. Однако для раздумья не было времени.
- Пошел! - скомандовал инструктор.
Наклонясь, я оттолкнулся ногами и полетел вниз. Сжалось сердце, захватило дыхание… Несильный рывок и плавный спуск возвратили меня к нормальному состоянию. Я слегка согнул колени, пружиня, встретил землю и пожалел, что снижение было таким коротким.
Парашют, поднимаемый тросом, уплыл вверх.
- Товарищ Крикун! - вызвал Федоров.
Саша направился к лестнице с притворным видом великомученика, хотя всем было ясно, что он волнуется не на шутку.
- Ну, Крикун, держись! - произнес кто-то.
«Не держись, а прыгай!» - подумал я и вспомнил, как познакомился с Крикуном в Хабаровске.
…Войдя в одну из комнат штаба Амурской Краснознаменной флотилии, я увидел за столом широкоплечего краснофлотца, который по-детски шевеля толстыми губами, читал какую-то книгу.
- Прибыл с Черноморского, - объяснил я. - У вас должны быть мои документы.
