— А-а, Калныньш. Не повезло вчера ему.
Ольшевский на заднем сиденье. Сидит и не смотрит по сторонам, уставился в колени. Очень у него скверно на душе. Ребята по-разному отнеслись к случившемуся. Одни сказали: «Ну, бывает, с каждым может быть. Что он, нарочно, что ли?» Другие: «Ездить надо уметь». Третьи: «Нечего было пижонить». Никто не предположил, что Андрей сшиб Калныньша, чтобы устранить конкурента. Никто, кроме Соколова. Но Соколов сказал ему это, обозвал сволочью, и теперь Ольшевский думает: «Неужели сволочь? Ведь не хотел же, ведь правда случайно. И все-таки сволочь. Если бы повернуть все назад… Если бы повернуть время назад, то пропади он пропадом этот спорт, этот трек, все. Может, у Калныньша был последний шанс».
Васька Матвеев сидит рядом. Подбородком и локтями он держит, оберегая от толчков, пару зачехленных колес. Это те самые — легкие и пружинистые, что приготовил он Андрею для финала.
— Ты хоть посмотри, какой товар, — в который раз уныло предлагает он. — Какой класс! Пушинки! Надо же, вот и не пригодились… Вообще-то втулку еще можно облегчить. Как ты считаешь?
Что с него возьмешь, с Васьки!
Обметя стекла пыльным шлейфом, автобус обгоняет черная «Волга». В Москву возвращается Павел Соколов. Он едет один. Правда, попросились под Серпуховом какие-то двое, видать, грибники. В кепочках и резиновых сапогах. Сели и забубнили. Один принялся рассказывать другому за что пятнадцать суток заработал: «Взял половинку, иду. Гляжу: негр. Сидит в скверике. Черный такой негр, с пробуждающей нации, понял? Жалко мне его стало. Сбегал, принес стакан. С автомата для газировки. Налил, говорю: „Пей“. Стесняется. Еще пробуждающая нация, понял? Я говорю: „Пей, у меня есть. Мир, дружба“. И стал ему стакан тыкать. В губы, понял? Замели».
Соколов послушал, послушал, потом резко затормозил, так что грибники ухнули головами вперед, вышел:
— А ну жмите отсюда.
— Да ты что, мужик? Довези хоть до Подольска! Мы ж не задаром, мы заплотим, Понял?
— Пошли, пошли, пошли, — сквозь зубы сказал Соколов.
У него тоже было неважное настроение. Не такой он хотел победы. Не дареной. Не привык он к дареным. Он взятой с боя хотел. Он утешал себя тем, что много сделал для спорта и много раз побеждал, и могла, в конце концов, судьба разок улыбнуться ему «за так», а не за плату, не за траченые-перетраченные силы. Но это не утешало, все равно был он зол, и тормоза его «Волги» свистели и выли на перекрестках.
И Ольшевский, и Соколов полагали, что вопрос о месте в сборной команде решен. Они не знали еще, что на другой день на заседании президиума федерации тренер сборной Олег Пашкевич скажет, что неправильно будет определять первый номер команды сейчас, когда на ход соревнований повлияла случайность. «Не случайность, а хулиганство», — поправят его с места. «Допустим, даже хулиганство. Ольшевский уже наказан, дисквалифицирован». С места: «Мало». — «Допустим, даже мало». С места: «Вы либерал». — «Допустим, даже либерал. Но ехать во Францию должен сильнейший. А я не уверен, что это сейчас именно Соколов». С места: «Пять лет были уверены, а сейчас не уверены?» — «Да, не уверен. Понимаете, Соколов привык быть первым. Остановился в своем росте. Мы не склонны ставить на нем крест, но его надо, понимаете, просто необходимо встряхнуть! На Ольшевского в этом смысле можно надеяться, у него есть перспектива. Кроме того, Калныньш получил легкую травму и может через какое-то время принять участие в сборе». С места: «Значит, все снова?» — «Да, снова. Решать будем на Кубке страны».
Одно дело убедить федерацию принять ваше предложение. Это легче. Труднее договориться с отделом, которому надо оформлять выездные визы, а кто едет — не ясно. Труднее выбить в бухгалтерии лишнее место на сборе. Олег будет ходить, просить, канючить, жалобно моргать через очки, и постепенно его заявление обрастет всеми необходимыми резолюциями.
Письма отец писал в ироническом тоне: «Кланяемся низко драгоценным нашим чадам со домочадцами». В последнем письме говорилось так: «Что же касаемо возлюбленного отпрыска и его дальнейших планов, то хотя не имеющий никакого систематического образования рабочий нашей партии Бободжон Сабиров почитаем мною за мудрость и доброту паче многих высокоученых коллег, однако я всегда мечтал, чтобы мой сын, подобно моему отцу, избрал своим поприщем учительство. Учить же физкультуре не менее почтенное занятие, чем учить литературе. А посему, Андрейка, не морочь людям голову, поступай в свой физкультурный — благословляю, чадо».
После этого дед произнес за ужином монолог о том, что, как ему удалось выяснить, в физкультурном учебном заведении серьезно преподается ряд полезнейших дисциплин, в частности основы физиологии и психологии человека. Он потребовал, чтобы Адриан отнесся к поступлению максимально ответственно, а не так, будто это фу-фу, шаляй-валяй и верчение колес.
Тренер Олег Пашкевич как бы между прочим сказал Андрею, что сам он готовится сейчас в аспирантуру инфизкульта. И многозначительно присовокупил, что если раньше, несколько лет назад, мастерский значок сразу распахивал перед человеком двери института, то теперь попасть туда труднее, «лафа кончилась, и это, конечно, правильно».
Ответственный товарищ из федерации, беседовавший с Ольшевским по поводу его проступка, выразился так: «Перед нами поставлена задача, чтобы вся наша сборная была поголовно охвачена высшим образованием, и вам, юноша, надо брать пример хотя бы с вашего старшего товарища Соколова, который на протяжении всего обучения является круглым отличником и висит на почетной доске».
Васька же Матвеев, человек практичный и противник всяческих тонкостей, принес Андрею справочник для поступающих в вузы с загнутым на нужной странице уголком и предложил свою помощь по физике и математике.
Таким образом, его взяли в регулярную осаду. Подвели подкопы с минами, наставили стенобитные орудия и ждут-пождут белого флага.
Но он намерен сам принять решение, он, черт возьми, взрослый! Это щенка надо тыкать носом в миску, пока не поймет, что каша вкусная… И если природа наделила его быстрыми и сильными руками и ногами, если он в пятнадцать лет умел делать на треке маневры и рывки, озадачивающие взрослых долдонов, если Ваську, когда они на рыбалке, приводит в восторг его способность голой рукой ловить плотву («эх, вот так реакция, не понимаешь ты своего счастья, Андрюха»), это вовсе не значит, что ему интересно зубрить физиологию и психологию, ничего не значит, дорогие товарищи.
Так размышлял Ольшевский. И когда он отпросился со сбора в Москву под тем предлогом, что пойдет подавать документы в институт, он вовсе не был уверен, что сделает это. Скорее ему хотелось просто пошляться денек по Москве и переночевать в пустой, проводившей дачников квартире.
У ворот пансионата, где проходил сбор, Соколов разговаривал с молодой женщиной. Он не обратил внимания на Ольшевского, а тот оценил мимоходом длинноногую стать собеседницы Соколова, продуманность ее светлого летнего платья и широкой белой ленты, стиснувшей черную башенку волос. Сколько девушек ни встречал Ольшевский в компании Соколова, всех их отличали особая ухоженность и надменная броскость. И если Соколов знакомил их с Андреем, они, вяло подавая руку, улыбались так, как, например, киноактрисы с открыток: «Можете любоваться мною издалека, но не более, молодой человек, не более…»
Андрей вошел в пустой автобус. «Следующая остановка — Москва. Граждане, покупайте абонементные книжечки», — сказал в микрофон — для него одного — заскучавший шофер. И добавил уже вполне запросто, слегка повернув к пассажиру крутые, обтянутые ковбойкой плечи: «Поехали, что ли?»
Автобус заурчал, привалился задом к дачному забору, из-за которого суматошно залаяла собака, взбил скатами тополиный пух за окном — в сизой струе газа вскипела маленькая метель — и выбрался на дорогу.
— Погодите!
По тропинке от пансионата бежала на подворачивающихся каблуках и махала сумкой знакомая Соколова.
«Захватим?» — вполголоса спросил репродуктор. Шофер подмигнул Андрею в зеркале: мол, не теряйся, я бы и сам… но служба.
Андрей поймал тонкую руку с сумочкой на запястье, и девушка, слегка взбросив подол круглыми белыми коленями, вскарабкалась на ступеньку.
— Полный комплект, — басом констатировал микрофон и зашипел. Это вздохнул шофер.
— Вы не разменяете рубль?
— Я вам возьму.
— Спасибо, — царственно кивнула она. Села и тщательно одернула юбку. Вынула зеркальце, бережно провела пальцами по щекам и подбородку. — Вы тоже в Москву? Вы с Павликом Соколовым на одном сборе? Садитесь сюда, мне вас не слышно. Он у вас самый экстра, да?
— Самый-рассамый, — насмешливо подтвердил Андрей.
— Нет, правда. Я ведь видела его на треке, что вы думаете! Я и вас, наверное, видела, только я вас не помню.
