Нина Нефёдова
Дневник матери
ОТ АВТОРА
«Дневник матери» – итог моего личного опыта воспитания детей в семье. Записи относятся к 1949—1950 гг. Всё, что волновало меня в те годы как мать, нашло отражение в нём. Многое в дневнике может показаться устаревшим. И не удивительно: ведь прошло пятнадцать лет с тех пор, как я сделала в нём первую запись, и на многие вопросы жизнь дала свой ответ. Нет теперь раздельного обучения. Оканчивающие школу не стремятся обязательно пойти в вуз. Современная политехническая школа помогает им найти своё место в жизни. Дети наши выросли, у них есть уже свои дети – наши внуки, и те вопросы, которые когда-то занимали меня, теперь волнуют их при воспитании собственных детей. Но какими бы стремительными темпами ни развивалась жизнь, каких бы удивительных вершин ни достигала наука и техника, есть область, в которой мы всегда первооткрыватели. Эта область – воспитание ребёнка.
Я хотела быть искренней в своём дневнике, не обольщаться достигнутым и честно рассказать о своих ошибках и заблуждениях. И если в какой-то мере дневник найдёт отклик в сердцах читателей, заставит их серьёзнее, ответственнее отнестись к своему родительскому долгу перед обществом, поможет им в преодолении трудностей в сложном деле воспитания будущих граждан, я буду удовлетворена сознанием того, что вела свои записи не напрасно.
ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ
Только что прошёл дождь. Первый весенний дождь. Низкие лохматые тучи продолжают ещё нестись над городом, но небо в просветах между ними сине. Я распахиваю окно. Ветер врывается в комнату, парусом надувает штору, приносит с собой запах листвы и подсыхающего асфальта.
Из окна мне видно, как стайка девочек-школьниц перебегает дорогу. На девочках тёмные платья и белые фартучки. Белые потому, что сегодня день памяти В. И. Ленина. В руках у школьниц портфели, а у мальчиков, что важно вышагивают следом, через Плечо повешены полевые сумки. И мальчишки очень горды этим. Ещё бы! Ведь с этими полевыми сумками отцы их в огне и пороховом дыму дошли до Берлина. А теперь в сумках мирно покоятся карандаши, книги, тетради с исправленными ошибками.
На углу улиц Ленина и Мира стоит молодая женщина с детьми. Это наша соседка Люба вывела на прогулку своих близнецов. Малыши нетерпеливо перебирают ногами, тащат мать, им хочется поскорее перейти улицу, но мать крепко держит их за руки, пережидая поток движущихся машин.
И я, когда дети были маленькими, любила гулять с ними. На прогулке двух младших держала за руки, а старшие шли впереди. Так и шли мы по улицам, поминутно останавливаясь, чтобы проводить глазами красивый автобус, полюбоваться осколком цветного стекла, сверкнувшим на солнце, или поднять лист клёна, только что слетевший с дерева.
При виде нас прохожие замедляли шаги, а то даже останавливались и смотрели нам вслед. Мне это нравилось. Делая безразличный вид, я перехватывала восхищённые взгляды, ловила каждое слово, сказанное по нашему адресу.
Помню, как-то прошли мимо нас две женщины. Я слышала, как одна из них сказала другой: «Анна! Глянь-ка, детишек-то сколько! Три, четыре, пять… Пятеро!» – в голосе женщины было изумление.
– Гражданочка! Это все ваши детки?
– Мои.
– Все пятеро?
– Да.
– А сама молоденькая! Небось, трудно…
– Как же, милая моя, их раньше-то имели? – сказала женщина постарше. – У моей вон свекрухи их пятнадцать было!
– Так то раньше, а ныне и трое в диковинку…
Женщины пошли своей дорогой. Я с детьми продолжала прогулку, гордая, счастливая, что я мать этих пяти загорелых крепышей. В годах между ними нет большой разницы. Когда родилась меньшая, Оля, Лиде было всего восемь лет, она только что пошла в школу. Между ними были: Таня семи лет, Юра пяти лет и Валя, которому исполнилось полтора года.
Я помню, как болезненно воспринял Валя появление сестрицы Оли. Сидел в своей кроватке и, склонив голову набок, жалобно смотрел на суматоху, которая была вокруг новорождённой. Ему и хотелось бы заплакать, да он, видимо, понимал, что это ни к чему не приведёт, что отныне все внимание и любовь матери отданы маленькой сестричке, а он уже «большой».
Старшие девочки остро почувствовали «горе» маленького Вали и всю свою нежность перенесли на него. И как порой им ни было досадно, что во время игр во дворе они вынуждены были следить ещё и за Валей, никогда не бросали его одного, и я была спокойна за малыша.
Теперь мы уже не гуляем вместе. Дети подросли. Лида уже студентка, Таня учится в десятом классе, Юра – в девятом. А наши «малыши» – Валя и Оля – собираются перейти в шестой класс.
А вот и Оля возвращается из школы. Из окна мне видно, как она, взмахивая портфелем, перепрыгивает через лужу, длинные светлые косы её тоже подпрыгивают. Сегодня на сборе отряда Оля должна была делать доклад о жизни и деятельности Владимира Ильича Ленина. Как-то она справилась с ним? Целую неделю Оля рылась в библиотеке отца, читая всё, что ей могло пригодиться для рассказа о Владимире Ильиче. Она заглянула даже в Полное собрание его сочинений. Но тут уже возмутилась Лида, увидев в руках у неё том с работой «Материализм и эмпириокритицизм»:
– Недостаёт только того, чтобы ещё грудные младенцы занимались философией! – в негодовании сказала она и поставила книгу в шкаф.
Когда я сделала ей выговор за неуместность этого замечания, она, приложив руки к груди, умоляюще сказала:
– Но, мама, ты пойми… Работы Ленина – это такая… такая вещь, что нельзя просто, ради любопытства заглядывать в них. Нельзя! Ты понимаешь меня?
Лида с большой ответственностью относится к курсу марксизма-ленинизма, который читается у них на факультете.
В комнату входит Оля. Я спрашиваю её:
– Как, Олечка, прошёл доклад?
Таня – моя первая помощница. Маленькая, грациозная, она делает все ловко, быстро. Все спорится в её руках. Не проходит и пяти минут, как стол накрыт, и Таня, повязав фартук, помогает мне в кухне.
Кухня у нас большая, светлая. Смеясь, дети и муж называют её «генеральным штабом». Здесь тепло, уютно, всегда пахнет чем-нибудь вкусным. Здесь стоит мой рабочий столик, за которым я пишу, читаю, шью девочкам платья. Это совсем не означает, что в нашей просторной квартире из трёх комнат не нашлось бы места для моего рабочего стола. Просто здесь мне спокойнее, удобнее. В кухне же у меня происходят все задушевные разговоры с детьми, когда требуется поговорить без посторонних.
– Мама, ты писала когда-нибудь стихи? – спрашивает вдруг Таня.
– Да, конечно…
– По-твоему, нет ничего плохого в том, что мальчик пишет стихи и посвящает их девочке?
Вопрос Тани застаёт меня врасплох, ведь речь идёт, несомненно, о ней самой.
– Думаю, что нет… А что, тебе посвящают стихи? Кто?
– Добрушин Володя… Каждое утро Галка подбрасывает в мою парту тетрадку с новыми стихами…
Я невольно улыбаюсь, представив себе девятиклассника Володю Добрушина: большого, нескладного, в очках, которого даже собственные родители считают «не от мира сего», и его востроносенькую сестрёнку Галку, учившуюся вместе с Олей.
– Мама! Ну что ты смеёшься? – зазвеневшим вдруг голосом говорит Таня, впрочем и сама улыбаясь. На щеках её появляются ямочки. Но серые глаза подозрительно блестят.
– Что ты, Таня! Я и не думаю смеяться! – говорю я и провожу рукой по её волосам. Светлые пушистые волосы Тани в постоянном беспорядке. И сама она жизнерадостная, весёлая, похожа на маленького игривого котёнка. Даже малыши заметили это. Ласкательным именем её было вначале Котик, потом Кот и, наконец, – Васька. И тем, кто не знал эволюции этого прозвища, странно было слышать, как Оля говорила сестре:
«Васька! Ты взял мою ручку?»
Между Таней и Олей в ходу и другое ласкательное имя – Пёс. Потому, что обе они страстно любят животных, особенно собак, и слово «пёсик» для них выражение самой большой нежности.
