Саймон Бретт - Ой, кто идет!

Я не стал возвращаться в уютное гнездышко из полотенец, а, наоборот, замер в неудобной позе на полу в середине комнаты. Тут у Нее в спальне зазвонил будильник, и я немедленно заорал. Не громко и призывно, как здоровый карапуз, который только что пробудился от крепкого спокойного сна, а скорбно и обессиленно, как бедный, брошенный ребенок, который одиноко проплакал всю ночь напролет.

Она вбежала в детскую, приговаривая:

— Вот видишь, ты хороший мальчик, я же говорила, незачем тебе шуметь перед сном…

Но тут Она увидела меня, и слова замерли на Ее губах. Я смотрел на Нее — долгим, трагическим, укоризненным взглядом.

Мамочка прямо-таки рухнула на пол рядом со мной.

— о Боже мой! — вскрикнула Она. — Ты уже давно здесь лежишь? И какая страшная шишка! Господи! Но я же не знала, что ты можешь вылезти из кроватки! Ох, и ночник… Ведь ты мог сгореть!

Скажу без ложной скромности: весь эпизод был разыгран просто блистательно.

Расстроенная и виноватая, Она позвонила Джаггернаут, попросила ее сегодня не приходить и сама осталась дома со мной. Весь день я вел себя самым отвратительным образом, но Она принимала это кротко и смиренно, как овечка.

Вечером, перед сном, Она взяла меня в супружескую постель (Он все еще не вернулся из командировки) и даже приложила к груди. Правда, молока у Нее уже не было, поэтому я сосал грудь, как пустышку, — сказать вернее, жевал, как жвачку. Но еще две-три таких ночи, и, я уверен, молоко опять появится.

Хороший урок для мамочки: будет знать, как хитрить с ребенком. Но самое главное: теперь я знаю, что могу выбраться из кроватки. И родители это знают. Стало быть, для них наступают тяжелые времена.

На этот раз за организацию группы Родители с детьми взялась Джаггернаут. Три маленьких мерзавца посетили сегодня наш дом в сопровождении трех нянюшек.

Это было неприятное событие. Во-первых, я не желаю, чтобы кто-то другой играл в мои игрушки. Во-вторых, эти мерзкие создания довольно скоро научились давать сдачи.

И вообще это никакие не Родители с детьми. Это няньки, которые притащили с собой обозленных детей, чьи родители бросили их на произвол судьбы и упорхнули развлекаться на работу. Если уж мама с папой жаждали, чтобы я общался, могли бы придумать что-нибудь получше. Эти дети — шумные, противные, вонючие создания, и кроме того — надо признаться, — некоторые из них дерутся гораздо лучше меня.

У меня начался переходный возраст. Точнее говоря, переходный этап. Дело вот в чем. до сего момента я спал три раза в сутки — дольше всего ночью, часа полтора до полудня и два часа после обеда.

Я очень старался не соблюдать этот режим по очевидной причине: когда я сплю, мама или Джаггернаут имеют возможность заниматься своими делами, спокойно и не прерываясь. Но страшная усталость всегда брала верх, и — увы! — я засыпал.

Теперь же все изменилось. Кажется, мне уже не требуется столько сна.

Сегодня я дал Джаггернаут понять, что грядут некоторые неприятности. Утром я поспал, как обычно, но, когда она собралась уложить меня после обеда, сна у меня не было ни в одном глазу. Она привычно бросила: А теперь ты немного поспишь, а я тут поработаю по хозяйству, — после чего вышла из детской, и я тут же зашелся в крике.

Джаггернаут сперва не обратила на это внимания, потому что я так поступал довольно часто, и, несмотря на страшные крики, через пару минут засыпал. Но сегодня все было иначе. Я орал и орал, и ей-таки пришлось подняться в детскую. Тщетно она пыталась утихомирить меня и усыпить, так что в конце концов, отчаявшись, она забрала меня с собой вниз.

И тут я воочию убедился, что некоторые мои подозрения абсолютно верны. Вся эта работа по хозяйству оказалась сущим враньем. На самом деле, пока я спал после обеда, — думаю, так было всегда с тех пор, как она поступила к нам работать, — она плюхалась на диван в гостиной и погружалась в свой любимый австралийский телесериал.

Вот и сегодня, без тени стыда, она включила телевизор и усадила меня рядом с собой. Да… На две минуты у меня еще хватило терпения, но потом… Боже, Боже… Восемнадцать месяцев притворства и лицедейства сделали меня порядочным знатоком актерского искусства, и, скажу вам прямо, этот знаменный сериал страдает полным отсутствием такового. Поэтому я начал ныть, потом кричать. На этот раз Джаггернаут не смогла насладиться созерцанием любимого фильма.

Опять не захотел спать после обеда. Но теперь Джаггернаут без промедления снесла меня вниз — слишком боялась пропустить любимое зрелище.

Первую половину фильма я ныл и кричал, но потом вдруг успокоился. Конечно, актерская и режиссерская работа по-прежнему оставляла желать лучшего, но, говоря по правде, есть какое-то непонятное очарование в этих бесхитростных историях, в этой сумбурной смене эпизодов.

Несмотря на неудачу прошлой попытки, Джаггернаут опять привела к нам троих детей с няньками на очередное собрание группы с неопределенным названием.

Одного из маленьких злодеев я хотел было забить, как гвоздь, в пол, при помощи своего маленького пластмассового молоточка, но это начинание не увенчалось успехом — паршивец убежал. Зато другого очень ловко и метко оцарапал кот. Знаете, я раньше был несправедлив к коту. Сегодня в его морде я нашел существо, чрезвычайно близкое мне по духу.

Нынче я был не в духе: плохо спал после завтрака, за обедом махал руками и вообще вел себя воинственно. Джаггернаут решила что после обеда надо уложить меня в кровать.

Господи, как я кричал, как брыкался! Да как она посмела? Разве я могу пропустить свой любимый австралийский телесериал?

Я проснулся раньше родителей. Утро было чудесное. Взошло солнце, его свет мягко струился сквозь легкие кружевные шторы, и диковинные, переменчивые узоры ложились на одеяло. Птицы весело распевали за окном. Мне было тепло, уютно и спокойно. Я лепетал свои смешные детские словечки, складывал их в предложения, пусть непонятные, но похожие на настоящую речь. Как здорово, — подумал я, — быть ребенком; как хорошо, когда тебя любят, согревают, оберегают. Как хорошо, что я не взрослый! Могу спать, сколько угодно, и никто меня не разбудит отчаянным криком; и не надо думать о работе, деньгах и хлебе насущном… И я вдруг проникся такой теплотой, любовью и сочувствием к своим бедным родителям… Все-таки родные люди…

Но потом я вспомнил, кто я, черт возьми, такой, и немедленно заорал. Да будь я проклят, если позволю им подольше поспать. В конце концов, для меня это вопрос чести — разбудить их прежде, чем зазвонит будильник.

Суббота. Она опять озабочена приучением к горшку. Только об этом и говорит. Скорее всего. Ее ознакомили с очередным списком достижений крошки Эйнштейна. Без сомнения, этот маленький выскочка уже защитил диссертацию по ядерной физике и взобрался на Эверест без кислородного баллона. Почему же моя мамаша должна мучиться с маленьким негодником, который даже толком не выучился ходить на горшок!

Может, стоит сжалиться над Ней? В следующий раз, когда мне захочется совершить естественные отправления — или, говоря Ее словами, сделать а-а, — может быть, стоит попросить Ее принести горшок и воспользоваться им по назначению?

С другой стороны, не хочется лишать себя удовольствия наблюдать, как Она бегает за мной по всему дому с горшком наперевес. В конце концов, это один из ключевых моментов нашего совместного полезного времяпрепровождения.

Вечером я споткнулся, упал и пребольно ударился задницей об пол. И вдруг мне пришло в голову: а что, если продемонстрировать Ей новые достижения в области лингвистики? Может, это хоть ненадолго отвлечет Ее от навязчивых мыслей о горшке? И я решил поразить Ее воображение новыми словами.

— Попа, — сказал я, потирая ушибленное место. — Кака!

И что бы вы думали? Она тут же притащила горшок.

— Ты хочешь а-а, да, зайчик? — восторженно спросила Она.

Ах ты Боже мой! Если бы я хотел а-а, я бы так прямо и сказал.

Ее так просто обвести вокруг пальца! —естное слово, мне иногда даже стыдно становится. Правда, Она сама нарывается, но все-таки жалко Ее — это все равно что у ребенка отнять конфетку. (У другого ребенка, добавим. Попробовал бы кто-нибудь отнять конфетку у меня!)

Вот яркий пример Ее доверчивости и наивности. Она, как обычно, развивала тему горшка, и я после ужина решил немножко Ее поддразнить.

— А-а, — требовательно сказал я. — А-а!

— Ах ты моя умница! — защебетала Она. — Ты просишься на горшочек, да, зайчик?

Ну разумеется, как же иначе?

— Ты и вчера просился на горшочек, да, зайчик?

Ну вот, опять пальцем в небо!

Но так или иначе. Она была совершенно счастлива — такое Ей виделось только в самых волшебных снах. Она мигом слетала за горшком, быстренько стащила с меня штаны и подгузник и со значением заглянула мне в глаза. Потом показала на горшок и спросила: