Филлис де Жанзе была постоянно в кого-то влюблена, и ее окружала толпа пылких воздыхателей. Она жила ради своих возлюбленных и благодаря им. В любое время дня и ночи она тепло их принимала: усаживалась на пол, скрестив ноги, и пока они угощались яйцами вкрутую, устрицами и фуа-гра, запивая все это бургундским, своим очаровательным голосом рассказывала им занимательные истории, порой довольно неприличные. Филлис могла отпустить ядовитую шутку, а когда злилась, становилась сущей мегерой.
Годы шли, и интересы Филлис расширялись, делались все многообразнее, так что на заботу о своем стиле у нее оставалось все меньше времени, хотя она всегда с тщательностью знатока подбирала одежду, хоть на вещевом развале, хоть в «Вулворте». Филлис удивительным образом не замечала ничего убогого или посредственного. Благодаря стилю 20-х годов ее облик сделался более «варварским», более «художественным»: она носила цыганские юбки и черные блузы, волосы, словно лианы, ниспадали на ее сильную шею. Когда Филлис ходила за покупками в «Фортнум энд Мейсон» со своей служанкой, компаньонкой и подругой, причем обе щеголяли в одинаковых шляпах, и пекинесом, с которым она обращалась как с членом семьи, казалось, будто она – мифологическая героиня, переодетая богиня, сверхъестественное существо.
Если бы Филлис де Жанзе безвременно не сразила неизвестная болезнь, она, без сомнения, стала бы второй леди Эстер Стэнхоуп. Ведь Филлис была страстной путешественницей и добиралась, не боясь лишений, до самых удивительных уголков мира. На лето она отправлялась на Гаити, а в Аравии даже влюбилась в пашу.
Хотя друзья Филлис де Жанзе скорбели о ней и сожалели, что она не дожила до среднего возраста и не смогла продолжить свои занятия (а нет никаких сомнений, что она смогла бы справиться с любыми переменами в жизни и приспособиться к ним), утешало их то, что она жила полной жизнью. Она занималась самореализацией, и в этом состоял смысл ее существования. Она не стремилась оставить после себя некие произведения: ее даром эпохе была она сама. Филлис де Жанзе – свое собственное совершенное творение. Не являясь публичными, широко известными фигурами, такие люди, как она, имеют огромное влияние на преданных им друзей и последователей, и посеянные ими редкие семена неожиданно прорастают, превращаясь в пышные цветы, обогащая мир на благо потомкам.
Многие годы в лондонской театральной среде особое место занимала леди Джульет Дафф. Она страстно любила театр, и среди ее друзей были самые разнообразные звезды большой и маленькой величины, знаменитые и не очень. Все они охотно отвечали на дружбу леди Джульет. Многие успешные драматурги, мало знающие об образе мыслей настоящей аристократии, но при этом пытающиеся воссоздать в своих произведениях «высший свет», говорят, что их герцогини или знатные дамы «честно говоря, списаны с Джульет».
Мало кто из друзей леди Джульет из театральной среды способен воздать ей должное по-настоящему. Большинство может лишь с грехом пополам оценить ее хорошие манеры и вкус. Зачастую, когда новая постановка обсуждается с директором и продюсером и возникают сомнения насчет какой-нибудь фразы, фигурного канделябра, банкетки или убранства помещения в определенном стиле, критерием всегда служит: «А так ли было бы у Джульет?» По вопросам этикета и правил поведения ей запросто могут позвонить в любое время дня и ночи из некоего провинциального городка, где ставят новый спектакль, планируя показать его в Лондоне, и спросить совета касательно какой-нибудь детали. Актеры, авторы и продюсеры знают, что она ответственно подойдет к решению их проблем, возможно даже сопроводит свой совет по телефону телеграммой или проделает долгий путь только ради того, чтобы вымолить, одолжить или стащить золотую корзину для мусора – реквизит.
От матери, леди де Грей (лондонской графини де Германт), леди Джульет Дафф унаследовала не только множество произведений Фаберже и картин французских мастеров XVIII века, но и ее умение найти золотую середину между величественностью и приятностью.
Обставляя свое жилище, леди Джульет Дафф никогда не жертвовала удобством ради эффектности. Комнаты ничуть не походили на театральные декорации, зато ярко отражали интересы и вкусы хозяев. Мягкие кресла, невысокие, до уровня плеч, ширмы из полосатого шелка, книжные шкафы, белые и золотые, покрытые кракелюрами, совершенно неуместные, например, в доме декоратора, фарфоровая лампа-сова, рисунки знакомых, сделанные затупившимся карандашом, календари из «Таттерсолла», портреты покойной королевы Марии, моментальные снимки в картонных рамках, коробка со швейными принадлежностями – все эти детали придают особое очарование комнате, которую, кроме них, украшают стулья в стиле короля Иакова со спинками, декорированные резьбой в виде головы барана, и поразительным полотном Удри, изображающим лебедя, высиживающего птенцов, на которого при вспышке молнии кидается свирепый пес. Остальные картины – пестрое собрание, где соседствуют Ив Кирк, Челищев, Огастес Джон, Луи-Леопольд Буальи и недавнее изображение собачки мадам де Помпадур.
Леди Джульет постоянно переставляет мебель. Даже проехав сотню миль и вернувшись из Лондона домой поздней ночью, она вдруг может сказать перед сном: «Вот теперь я поняла, что письменный стол нужно переставить туда». Сна как не бывало, и леди Джульет принимается за основательную перестановку мебели в гостиной, так что утром прислугу ждет сюрприз. Чем тяжелее предмет мебели, тем решительнее настроена леди Дафф. Очередная перестановка, кажется, делает комнату более удобной и приятной на вид.
Леди Джульет Дафф в Балбридже, 1953
У леди Джульет сдержанное чувство цвета. Только когда комната обставлена полностью, она оживает. Сами по себе зеленоватый, как вареный горох, бледно-розовый и серый кажутся скучными и безжизненными, но в ее комнатах они создают гармоничное пространство.
Хотя леди Джульет следует завету своей матери, размещая в каждой комнате хотя бы один старый предмет и une note de rouge, одно красное пятно (женщины эдвардианской эпохи очень любили приправлять свою речь французскими выражениями), у нее есть несколько собственных теорий насчет декорирования помещений. Оформление интерьера, как и хорошие манеры, должно быть естественным, над ним не следует долго думать. У леди Дафф удивительное чутье, она редко прислушивается к чужим советам – в том числе и тех людей, чьим вкусом, безусловно, восхищается. Даже если бы декораторского искусства не существовало, комнаты леди Джульет выглядели бы так, как сейчас. В каждой из комнат ее узнаваемый стиль оставил свой отпечаток: стол, накрытый старой и потертой круглой парчовой скатертью и украшенный безделушками; латунная Эйфелева башня с выставки 1870 года; гипсовая фигурка Коклена в образе Сирано; цветы королевы фей Титании в горшках; крошечные снимки королевы Александры и ее сестер в эмалевых рамках работы Фаберже.
Букеты у леди Дафф, составленные из цветов, трав и лекарственных растений из ее сада, всегда выглядят естественно и невычурно. Ее цветы никогда не кричат о роскоши и дороговизне, а луговые травы не кажутся слишком «плебейскими» для грандиозного натюрморта в гостиной. Леди Джульет каким-то образом удается поднять до соответствующего ей высокого уровня грубоватые и, по-моему, довольно уродливые вьющиеся розы и ветки цветущих кустарников, например, вейгелы, бирючины, шуазии и цеанотуса.
Среди женщин, чье призвание раскрылось в мире моды, нет более яркой индивидуальности, чем миссис Вриланд из американского издания «Harper’s Bazaar». Она по праву считается очень влиятельной личностью, при этом ее привлекательность так мало зависит от мира моды, что многие из друзей едва ли связывают ее имя с печатным словом. В нерабочее время миссис Вриланд не говорит ни о работе, ни о кругах, в которых вращается; кажется, на нее совершенно не влияют ни пагубные стороны, ни неистребимый снобизм моды, ни ее безжалостное стремление к новому ради нового. Диану Вриланд мало привлекают коктейльные вечеринки и знаменитости: они все равно не выдержат конкуренции с ее мужем и двумя взрослыми сыновьями, с которыми она проводит большую часть свободного времени.
В мире моды имя Дианы Вриланд вызывает теплую улыбку у всех и каждого. Хотя у миссис Вриланд и нет замужней дочери в Провансе, которой можно писать письма, она, без сомнения, является мадам де Севинье мира моды: остроумной, блестящей, очень человечной и одаренной, как и вышеупомянутая знаменитая маркиза. Она обладает редким умением рассказывать разные истории из жизни, которыми она делится не в письмах, а в беседах. Миссис Вриланд – самый большой знаток моды из всех, с кем я знаком, она серьезная и человечная, а это необходимые качества для того, чтобы выносить собственные непредвзятые суждения о той сфере, где она вращается.
