Несмотря на то что Алекс и Саша попробовали на вкус свой потенциал, позволяющий трансформировать их сексуальные отношения (и снова придать им огня), я была полна скепсиса и не взялась бы предсказать, как долго еще будут сказываться последствия их ночи в «Четырех сезонах».
Хотя Алекс тут ни при чем. Он свое дело сделал. Но я не верила, что успела как-то особенно эффективно помочь Саше. То недолгое время, что мы с ней провели, она была настроена оборонительно и агрессивно и не желала поступиться тем, что доставляло ей удовольствие сейчас, ради блага долгосрочного удовлетворения.
В уме Саше не откажешь, но ее способность к саморефлексии была недостаточно развита в основном потому, что она была красивой женщиной, которая жила в мыльном пузыре легко достающегося обожания, ничего не ведая о наградах, выходящих за пределы простой похвалы. А когда этот пузырь лопнет… я ожидала, что это будет для нее довольно болезненно.
К тому же я не верила, что она так просто откажется от своего русского.
Если я на что и надеялась, так это на то, что Алекс и Саша по-настоящему ценят свой союз и что это — наряду с растущими успехами — поможет им не свернуть с прямой дорожки.
Может быть, их отношения будут одной из тех редких ситуаций в психотерапии, когда действительно происходит быстрый скачок. Может быть, та ночь в «Четырех сезонах» была катализатором. Такой кризис отношений со всеми его разочарованиями и страхами может создать настолько раскаленное горнило, что одно-единственное переживание буквально выжигает в мозгу и кристаллизует по-настоящему глубинную и устойчивую перемену.
Через несколько месяцев после открытия частной практики одним жарким летним днем я пришла домой и обнаружила на входной двери уведомление о выселении, в квартире — отключенное электричество, а всех своих соседей — в полной панике. Мы выяснили, что наш «хозяин» Нестор нелегально сдал квартиру в субаренду нам восьмерым, прикарманил денежки и был таков.
Владелец здания обнаружил, что мы там живем, обвинил нас в незаконном вселении, перерезал электропроводку в подвале и грозился, что заставит полицию вышвырнуть из дома наши пожитки к следующему дню.
Было адски жарко, темно, а в квартире царила неразбериха. Мне показалось, что будет любопытно понаблюдать за реакциями людей, ввергнутых в хаос. Несколько соседей закатили «голую вечеринку», Софи стащила кучу моей одежды и отбыла в Квинс (больше я о ней не слышала), а я вместе с тремя другими девушками вцепилась в первую же квартиру, какая попалась нам в газете электронных объявлений, и сняла ее. Квартира оказалась на той же улице, где находился мой кабинет, совсем рядом с ним — в самом сердце Таймс-сквер.
Кстати, из-за спешки мы попали в не совсем обычное здание. На первом этаже в нем был шумный ирландский паб, «массажный» салон занимал весь второй этаж, а мы с подругами заняли весь третий и последний. Стоит заметить, что наша входная дверь находилась на втором этаже, аккурат рядышком с дверью «массажисток».
Нас было четыре, все — женщины, и мы были просто счастливы найти себе крышу над головой. А еще больше воодушевления вызывал тот факт, что у каждой теперь была своя комната, пусть даже до нас здесь располагался какой-то офис и полы были покрыты тем дешевеньким серым ковровым покрытием, которое напоминало мне, что моя спальня, вероятно, была когда-то чьим-то рабочим закутком.
Несмотря на расположение «в тихом центре», эта квартира была удобна только раз в году — на Новый год. Мы могли подниматься на крышу, наблюдать, как взрываются огненные шары фейерверков, и пить шампанское прямо над уличной сутолокой.
Во всех остальных случаях необходимость тащить сумки с продуктами через вязкую, как болото, толпу туристов, неизменно уставившихся вверх и завороженных искрящимися билбордами — гигантским арахисовым орешком Planter’s , логотипом Target, — заставляла меня недоумевать: неужели они проделали долгий путь, чтобы стоять и фотографировать рекламные щиты.
Это был сущий парад корпораций — диснейленд банальных потребительских продуктов в ярких огнях. Меня то и дело толкали, пихали или самым натуральным образом шлепали со всех сторон, пока народ вокруг самозабвенно щелкал снимки гигантских M&M’s . Стоило выйти за дверь — и я словно оказывалась внутри стиральной машины.
Каждый день, отправляясь на работу, я встречала клиентов массажного салона, крадущихся по холлу на пути к своим удовольствиям или обратно. Момент, когда нам приходилось разминуться, всегда был неловким, наполненным обостренным взаимным пониманием, куда этот мужчина направляется и что собирается делать. Обычно они торопливо пробирались мимо, опустив головы, уткнувшись взглядом в пол холла, в то время как я пыталась незаметно рассмотреть их лица; мне было любопытно, что за мужчины являются потребителями секс-услуг такого рода.
Но сколько бы мужчин я там ни встречала, я не могла вывести никакого определенного общего прототипа таких людей. Мне попадались юные, пожилые, красивые, неприглядные. Я видела деловые костюмы и рабочие рубахи. Передо мной проходил парад мужчин, достойный Организации объединенных наций — от индийцев до евреев-хасидов. Я гадала, многие ли среди них были мужьями и бойфрендами, подозревали ли их жены и подруги об этих визитах.
Иногда мы с моими соседками по квартире пытались заглянуть внутрь массажного салона, когда в его глухих дверях приоткрывалась щелочка и средних лет кореянка приветствовала своих посетителей с застенчивой улыбкой. Время от времени мы даже коварно придумывали поводы самим туда постучаться, например, чтобы одолжить бумажные полотенца или ножницы. Однажды я попыталась записаться на массаж, но мне было сказано: «Никакого массажа для леди».
Но мы все равно находили способы повеселиться за счет массажного салона. Динамик домофона, в который звонили посетители, желавшие проникнуть в наш дом, был таким громким, что все, что мы говорили со своей стороны, транслировалось любому прохожему на Сорок седьмой улице. Всякий раз, как домофон разражался трелью, мы надеялись, что к нам заглянул кто-нибудь из наших многочисленных друзей, но чаще всего мы пели в трубку: «Да-да?» — только чтобы услышать в ответ: «Это массаж?» Упс, увы! Ошиблись кнопкой.
Домофон слишком часто трезвонил поздно вечером. В отместку одна из нас могла запросто завопить в переговорное устройство: «Если вам захотелось минета, нажимайте кнопку под номером ДВА!» — прекрасно зная, что это услышат все прохожие, пока еще остающиеся на улице. Нас это развлечение веселило от души — и ничего нам не стоило.
Однажды вечером, когда я выходила из дома, хорошо проспиртованный завсегдатай паба проковылял по лестнице в холл второго этажа и помочился на паркетный пол. Кореянка вынырнула из дверей с ведром воды, и мы принялись отмывать полы в дружелюбном молчании. Она почти не говорила по-английски, а я исподтишка разглядывала ее густо раскрашенное косметикой лицо и вышедшие из моды, дешевые сексапильные одежки, которые выглядели так, будто были куплены в одном из секс-шопов Адской Кухни[11]. Я думала про себя: и что же, вот этого хотят мужчины?
* * *
Один из ответов на мой вопрос дал Пол, недавно женившийся банковский администратор, которому едва перевалило за сорок.
Ярко выраженный альфа-самец, Пол решительно вошел в мой кабинет на первый сеанс и в отличие от большинства пациентов, которые ждут, что я сама начну беседу, обошелся без стандартных любезностей, принявшись расстреливать меня пулеметными очередями слов еще до того, как мы уселись.
— Вот моя проблема, — выпалил он скрипучим голосом, — я не занимаюсь сексом с женой. Мне трудно заставить его стоять. Поэтому я занимаюсь сексом с проститутками. Я даю вам пять сеансов на то, чтобы это исправить.
— Вас время поджимает?
— Я не из тех, кому нравится каждую неделю валяться на кушетке и болтать с мозгоправом!
Я не была уверена, что мне удастся создать связь с этим мужчиной. Важная часть психотерапии — это отношения, которым требуется время на развитие, а Пол, в сущности, пытался получить помощь, обойдясь без них.
Он смотрел прямо в глаза, хотя ощущение было такое, будто он смотрит сквозь меня. Он обращался ко мне в такой манере, в какой обычно мужчина гоняет туда-сюда обслугу в ресторане, без всякого уважения к человеку, — словно я была некой безликой сущностью, призванной его обслуживать. Такое взаимодействие действительно недалеко ушло от проституции , подумалось мне, интимная ситуация без всякой интимности.
— Давайте поговорим о вашей оплате, — отрубил он.
— Это мы обсудили по телефону, — парировала я. — Сто пятьдесят долларов в час.
— Слишком много!
Я знала, что Пол вполне может позволить себе мои услуги. Но дело было вовсе не в деньгах. Похоже, он пытался провести силовой захват.
