Дворовая компания, особенно состоящая из ребят 16–17 лет, часто балансирует на грани криминала. И именно встречи с девушкой, тем более встречи с сексуальным уклоном, уменьшают время, в течение которого тинейджер находится в этой среде. Но дело не только во времени, проводимом среди «дворовых друзей», и не столько в этом времени. Подросток поддается криминальным намерениям или действиям компании, в первую очередь, из-за стремления выглядеть взрослым и мужественным и в глазах компании, и в своих собственных. Быть взрослым и мужественным – это значит идти с друзьями и приятелями на некое дело, к которому ты сам относишься отрицательно, участвовать в любых начинаниях компании из солидарности. Но если у тебя есть девушка, тем более постоянная, тем более с ней имеют место сексуальные отношения – тогда ты свою мужественность доказывать не обязан! Сам факт наличия постоянных интимных отношений (не эпизодических – это каждый может!) делает подростка мужчиной в глазах его референтной группы, и он может в чем-то не принимать участия, от чего-то уклониться, не теряя своего «мужского» статуса.
Никакой критики своих друзей и приятелей из дворовой или школьной компании со стороны родителей тинейджеры не воспринимают, тем более что черты характера и поведение этих друзей и приятелей от родителей он тщательно скрывает. С родителями он даже отказывается обсуждать своих друзей. Но он охотно и всесторонне обсуждает этих друзей со своей девушкой, и готов выслушать и воспринять критику в адрес кого-то из них. Девушка ведь не взрослая, она сверстница, к ней можно и прислушаться. А девушка к друзьям и приятелям своего мальчика относится зачастую критически, ее видение не замутнено групповой сплоченностью.
Преступления, совершаемые подростками, чаще всего не направлены на обогащение, не ставят своей целью продажу похищенного с целью обогащения. Тинейджеры похищают предметы, которые они сами и хотят употребить: алкоголь, сигареты, продукты питания. Похищают они и сотовые телефоны, радио– и видеоаппаратуру, ноутбуки и планшеты. Нередко они крадут модную одежду, какие-то модные вещи у сверстников. Как я уже говорил, напряженность и сила потребностей у тинейджера выражены гораздо сильнее, чем у взрослого мужчины. И социальное неравенство, из-за которого одни подростки обладают множеством престижных вещей, а другие не могут и еще долго не смогут ими обладать, тинейджер воспринимает необыкновенно остро.
Установка на безнаказанность
При такой особенности характера отсутствие сотового телефона последней модели или супермодной куртки нередко воспринимается мальчиком как вселенская трагедия – и он крадет телефон или куртку, как правило, недалеко от собственного дома, в своем же районе. Вероятность быть «вычисленным», вероятность раскрытия его проступка им всегда недооценивается. Подросток не всегда понимает, какие последствия для него самого может повлечь за собой его поступок, его правонарушение; множество обычных, вовсе не психопатичных подростков не думают, что могут быть наказаны за противоправный поступок. Поэтому они не только с легкостью совершают явно криминальные действия, но с фантастической беспечностью и в дальнейшем не предпринимают мер по их маскировке, сокрытию, уменьшению отрицательных для себя последствий собственных поступков. Ошибочные представления о безнаказанности очень распространены среди мальчиков 15–17 лет, в том числе и вполне разумных, адаптированных тинейджеров.
Популярность жестоких компьютерных игр тоже является не только фактором усвоения агрессивных форм поведения, но и делает жестокое поведение в игре безопасным. Пока все попытки авторитетных специалистов по пубертатному возрасту ограничить выпуск и продажу наиболее агрессивных виртуальных игр наталкиваются на сопротивление их производителей. Последние с некоторой долей правоты утверждают, что отрицательное воздействие игры на реальное поведение тинейджера – это гипотеза, конкретных доказательств такого воздействия пока нет.
Очень смелое предложение по профилактике
По мнению создателей и производителей компьютерных игр, и это мнение поддерживается некоторыми специалистами, пребывание подростка на улице нужно свести к минимуму: в силу незрелости он легко поддается влиянию дворовой группы и вовлекается в антисоциальное или противоправное поведение. И хотя вы живете в хорошем районе и дворовая группа состоит из мальчиков из благополучных семей, в группе (с отрицательным лидером или без него) они все равно скатятся до реальной агрессии, либо создадут психологический фундамент для криминального поведения в будущем. Пусть лучше сын сидит дома за компьютером, выходит только в школу и обратно, а прогулки, посещение кино и музеев, словом, вся «outdoor activity» (активность вне дома) осуществляется вместе с родителями или одним из них. Да, он меньше времени проведет на воздухе, да, он будет менее крепким физически, да, его отношения с девушками начнутся позже, да, его будут обзывать «ботаном» и «обсосом», но он избежит криминальных поступков. А на улице, во дворе пусть гуляет, начиная курса со второго, лет с 19, когда станет более зрелым, более ответственным, менее внушаемым.
Для того чтобы удержать подростка дома, нужны интересные, захватывающие компьютерные игры, нужно много интересных игр. Аргументы? Страны Европы и США затратили миллиарды долларов и евро на борьбу с разными формами ювенальной преступности – от буллинга и вандализма до грабежей и убийств. Я не преувеличиваю: действительно миллиарды, на ее всестороннее изучение, на ее профилактику, создали развитые государственные системы работы с подростками до и после правонарушения, а количество преступлений, ими совершенных, каждые 10 лет увеличивается в среднем на 33 %. Честно говоря, с этой группой специалистов трудно не согласиться…
Как показывают исследования нейрофизиологов, констелляция (совокупность) нейронов головного мозга, отвечающих за прогноз отрицательных последствий и наказания за проступки – в ней всего-то около трех сотен нервных клеток, – полностью формируется только к 24–25 годам. Она, эта констелляция, вообще складывается самой последней из нейропсихологических механизмов, «базовых кластеров мозга».
Из практики
Старшеклассник Анатолий отличался хорошими способностями, учился хорошо и увлеченно, у него хорошие отношения с родителями, скромными и интеллигентными людьми. Но ему безумно понравилась куртка с очень глубоким капюшоном, и он похитил ее у очень обеспеченного парня, посещающего тот же бассейн. Парень учился в другой школе, но жил неподалеку, через несколько дворов. Выдержав дня три после похищения, Анатолий радостно надел куртку в школу. Среди его одноклассников несколько ребят жили в одном дворе с «обворованным» (о чем Толя, в общем-то, знал!), слышали о пропаже куртки и доложили «жертве». На следующий день «жертва» пришла в школу Анатолия с отцом. Последний оказался полковником внутренних войск, о чем Анатолий, в течение года посещавший бассейн с его сыном, узнать не удосужился. Полковник оказался человеком жестоким, да еще с большими связями в полиции. Кражу куртки он посчитал страшным преступлением и личным оскорблением, поскольку куртку сыну он привез из зарубежной командировки. Ни на какие компромиссы с родителями Анатолия не шел, от каких-либо компенсаций материального и морального ущерба отказывался категорически, Анатолия в разговоре с родителями, в школе, на суде называл не иначе как «этот подонок». Мальчика с шумом, на общем собрании старших классов, исключили из школы, он получил год условно (и то благодаря дорогущему адвокату, вогнавшему родителей в долги!) и среднее образование завершал в вечерней школе уже без прежнего интереса к учебе, подавленный и потерявший веру в себя. Его лечение от длительной психогенной депрессии, с трудностями в концентрации внимания, выраженными нарушениями сна и массой других симптомов заняло у нас полтора года. Слава богу, во всех этих перипетиях родители находились на его стороне.
Думаю, что при наличии ювенальной юстиции, которая учла бы личность мальчика, его жизненные интересы и другие факторы, известные специалистам по подросткам, до суда дело не дошло бы, просто походил бы он занятий на 15–16 в специальную психотерапевтическую группу. В случае с Анатолием, далеким от криминальной ориентации, это было бы намного полезнее.
Многие специалисты полагают, что главная причина таких представлений – равнодушие школьных учителей и руководства школы к самому распространенному противоправному действию подростков – травле определенного школьника. Ему не дают прохода, оскорбляют, отнимают личные вещи, телефон, деньги. Как правило, в роли жертвы выступает физически слабый мальчик, отличающийся от большинства школьников национальностью или религией, а то и просто видом. Буллинг – так называется это явление, и моббинг – когда нападающих не один, а несколько – включает в себя жертву (в школе жертв может быть двое или трое), преследователей (их раза в два больше, они, как правило, плохо успевающие и эмоционально примитивные) и свидетелей – их несколько сотен. Школа – отечественная и зарубежная, не желающая себя утруждать дополнительной работой, присвоила этому феномену статус «детских шалостей», хотя всем ясно, что имеет место настоящее преступление. Чаще всего беспомощная, а нередко и потворствующая позиция школы (учителя часто разделяют неприязнь к мальчику-жертве и находятся на стороне преследователей, хотя вслух об этом и не говорят), равнодушие родителей просто воспитывают в подростках-«свидетелях» представление о «правильности» доминирования и жестокости, о возможности годами травить и избивать кого-либо совершенно безнаказанно. Строго говоря, равнодушное наблюдение за издевательствами над жертвой, нанесением ей ударов, даже избиениями, когда мальчик не сообщает об этом ни учителям, ни руководству школы, ни родителям; такое равнодушие уже является проявлением жестокости, и агрессивное поведение «преследователей» с высокой вероятностью будет скопировано в дальнейшей жизни тинейджера.
