О нет, мы опять вернулись ко мне! Представлял ли он, как устраивает мне порку? Теперь, хочешь не хочешь, я должна была выслушать содержание его фантазии и использовать ее в целях терапии.
— Хорошо. Расскажите мне о ней.
— Ну, я не знаю…
— Вы явно хотите, чтобы я что-то узнала, — сказала я, немного выбитая из колеи этой его новой активностью в общении со мной. — Вы не обязаны сообщать мне детали. Там был какой-то лейтмотив?
— Тепло, нежные прикосновения, глубокие поцелуи. Я представлял вас в своей квартире, лежащей в моей постели, наши тела сплелись вместе.
— Как вы себя чувствовали в этой фантазии?
— Возбужденным моей собственной нежностью к вам.
— Я хочу, чтобы вы подумали: что это желание говорит о том, что вам нужно в жизни прямо сейчас?
К моей радости, Марк совершил «прыжок»:
— Что я способен на нежные чувства и возбуждение одновременно?
Вот это было настоящее улучшение. Любовь поселилась в мире фантазий Марка, и он стал активнее в повседневной жизни. Помимо новообретенной уверенности он еще казался и менее гневным. Атмосфера в кабинете стала легче. Его улыбки перестали служить крышкой для котла ярости . Марк стал более счастливым мужчиной — и «на законных основаниях».
Когда Марк встал, собираясь уходить, он шел к двери медленнее, чем обычно, и задержался возле меня, что-то обдумывая. Я улыбнулась и ничего не сказала. Но щеки мои порозовели, и у меня возникла фантазия, как он прижимает меня к двери, целуя.
Я встала и зашла за свое кресло, бессознательно защищая себя от собственной фантазии — и, боже сохрани, возможности, что Марк прочитает мои мысли.
Это было так необычно! У меня никогда не возникало подобных мыслей ни об одном пациенте, а ведь, поверьте мне, немало привлекательных и интересных мужчин сиживали на моей кушетке, и некоторые из них были ненасытными ловеласами. И все же меня никогда не тянуло ни к одному из них.
Марк прошел мимо, надолго задержавшись на мне взглядом, и оставил одну — бродить, спотыкаясь, по кабинету, чувствуя себя растерзанной и расстегнутой — и виноватой, как будто я действительно сделала что-то очень неправильное.
Размышляя об этом сеансе, я осознала, что только что была свидетельницей чего-то выходящего за рамки обычной влюбленности, которая может возникнуть в любых терапевтических отношениях. До меня дошло, что главный сдвиг в личности Марка осуществился в его отношениях со мной. Он превращался из пассивно-агрессивного, внутренне раздробленного человека в активного, храброго и мужественного. Марк не был ни «гладиатором», ни «садовником» — он становился интегрированным мужчиной .
Марк рискнул поделиться со мной своими чувствами, и я вдохновилась его откровенностью. Мужество, думала я, необходимо для поддержания отношений. Марк продемонстрировал то качество, которого не хватало в жизни мне самой.
Я предпочитала расстаться с Рами или по крайней мере фантазировать о расставании, вместо того чтобы напрямую взглянуть в лицо нашим проблемам. Однако от своих пациентов я уйти не могла. Я должна была остаться с ними и обеспечить им чувство безусловного принятия, и это был тот самый процесс, который породил во мне новую силу, какой я никогда не знала в отношениях с мужчиной.
Я говорю о мужестве совершать отважные поступки, вместо того чтобы заниматься трусливым самоудовлетворением, дающим чувство безопасности. Легко решить, что хочешь отношений потому, что наслаждаешься партнерством или тебе нравится быть любимой, но акт дарения любви требует риска и готовности мириться с неуверенностью.
Интимность требует мужества. Марк позволил мне увидеть его желания, зная, что будет отвергнут, и, видит бог, хотела бы я вручить ему за это медаль за отвагу!
Сколь многие из моих клиентов не могут довести до конца истинную перемену в своей сексуальности, потому что им трудно выставить на обозрение свои эротические желания! Почему? Это сопряжено с сомнениями в себе, страхом оказаться отвергнутым и страхом быть «другим» или «странным».
Вот почему работа в секс-терапии часто становится работой над общей уверенностью в себе : именно она необходима, чтобы справиться с интимностью. Раскрытие Марка передо мной было шагом к самопринятию и в конечном счете к его будущим отношениям.
Когда я задумываюсь об идеалах мужественности, в сущности, они оказываются теми же идеалами, которые нужны для успешности любых отношений. Разговоры с пациентами о том, какого рода мужчинами они хотят быть в отношениях, помогли мне определить важные вопросы, которые женщинам следовало бы задавать самим себе, ища мужчину.
Как он обращается с эмоциями? Способен ли он совладать с гневом и печалью — или взорвется, или запихнет их поглубже внутрь? Станет ли он наступать и атаковать — или отступит? Как он справляется со стрессом (ведь мир полон стрессов, и женщине необходимо знать, что человек, с которым она делит свою жизнь, сможет их преодолеть)? Комфортно ли он чувствует себя в любви, в дарении и принятии? Возможна ли между ними взаимная поддержка, когда каждый для другого — каменная стена и тихая гавань?
Способен ли он не утратить любовь, когда женщина его разочаровывает и отношения между ними становятся натянутыми? Может ли их любовь быть не той территорией, где они утратят себя и свои индивидуальные голоса, но такой, где они их обретут?
Помню, как в разговоре с подругой я выразила тревогу по поводу того, что в начале своей практики я хотела помогать женщинам, но стала в основном работать с мужчинами — и теперь гадаю, не утратила ли я свою изначальную цель. «Ты помогаешь женщинам, — отозвалась она, — и больше, чем можешь себе представить».
Я всерьез задумалась о том, как я помогаю пациентам формировать свой способ общения с женщинами. Я часто сталкивалась с вариациями «гладиаторского», воспитанного нашей культурой типа мужественности даже у кажущихся самыми мягкосердечными мужчин, и видела в этом реальное препятствие к их личностному росту.
Я была полна решимости сыграть свою роль в переопределении того, что это значит — быть мужчиной. Я хотела помочь им добраться до своей собственной природной мягкости, равно как и внутренней «мускулатуры».
Я помогала каждому из них найти новую формулировку для их собственного уникального представления о том, каким должен быть мужчина. И думала: а что такое идеальный мужчина для меня? Он остается неколебим перед лицом неуверенности — спутницы любви, он остается невозмутим перед лицом женщины, которая пинается и вопит, грозясь уйти. Он достойно справляется со своей потребностью во власти; он использует свою силу, чтобы строить и создавать. Он становится могущественным, не обирая других (особенно женщин), но благодаря своему умению делиться и дарить. Он обретает власть, будучи в мире полезной силой. Он трудится, чтобы способствовать величию в других людях, включая и его женщину. Он питает высшее уважение к себе и к человеку, которого любит. Он не видит в успехах других угрозу себе, потому что он тверд в определении собственной ценности. Ему нет нужды эксплуатировать слабости других, чтобы наращивать собственную силу.
Заставить этих мужчин и саму себя воплотить эти идеалы в жизнь было непросто. Когда меня расстраивали мои пациенты, я звонила маме и говорила ей, что мне хочется сдаться. Почему я помогаю этому человеку, спрашивала я в моменты, когда мне особенно сильно хотелось взбунтоваться.
Однажды мама посоветовала мне заглянуть в Библию, раскрыть Второе послание к Коринфянам, главу 13: «Прочти вслух первую строчку». Я прочла. Там было написано: «Любовь долготерпит». Вот скука, подумала я. Проехали…
Стоп, да ведь это же моя проблема ! У меня действительно были трудности со способностью любить. Любовь оказалась совсем непростым делом, непохожим на романтику. Это было не только теплое чувство: любовь требовала определенной прочности, внутренней стойкости.
Я пришла к пониманию, что мужчины несовершенны, что они могут разочаровывать. Они проживают свою жизнь не для того, чтобы точно соответствовать нашим представлениям — а будь это так, мы бы, вероятно, возненавидели их за это. Истина состоит в том, что ни один мужчина не может быть моим спасителем, моим Иисусом, моим Буддой — или моей мамой. Он — просто мужчина.
* * *
Когда дело идет о терпимости в близости, у каждого из нас имеются свои пороги того, что мы способны выдержать в отношениях.
Мы с Рами бестолково тыкались туда-сюда. Я приближалась — он отдалялся. Я делала шаг назад — он придвигался ближе. Ни одному из нас не нравилась чрезмерная близость.
Мы оба хотели, чтобы за нами гнались. Рами открывался мне навстречу, потом затевал ссору. Я чувствовала себя уязвимой, потом затевала ссору. Все это было порождено неуверенностью, а не страстью. Никто из нас не был ни храбрым, ни мужественным.
