Владимир Войнович - Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль

Подоплеков Леонид.

Подоплекова Лариса.

Подоплекова Света.

Председатель трибунала Мешалкин.

Прокурор Гвоздилов.

Защитник Тюбиков.

Секретарь Персикин.

Мешалкина Людмила.

Мешалкин Жорик.

Бард.

Горелкин.

Юрченко.

Терехин.

Зеленая.

Депутат.

Священник.

Зритель.

Санитары и другие.

Посреди сцены — длинный высокий стол, покрытый зеленым сукном. За ним кресло с высокой спинкой. Еще три маленьких столика со стульями: один — перед большим столом, на авансцене, два — по бокам. В глубине сцены — статуя Фемиды. Левый глаз закрыт повязкой, правый открыт, в одной руке полицейская дубинка, в другой — весы. У весов одна чаша висит на оборвавшейся цепочке, а другой чаши вообще нет. Слева от Фемиды — клетка, а в клетке скамья подсудимых. В верхней части сцены портреты людей, нам пока не знакомых. Рабочие сцены суетятся, поправляя практически уже расставленную мебель и не обращая внимания на Священника, который ходит следом за ними с ведерком и кропилом. Окунает кропило в ведерко, окропляет все предметы, бормочет подходящие слова почти неслышно.

Священник. Создателю и Содетелю человеческаго рода, Дателю благодати духовныя, Подателю вечнаго спасения, Сам, Господи, пошли духа Твоего Святаго с вышним благословением на обитель сию, яко да вооружена силою небеснаго заступления хотящим ея употребляти, помощна будет к телесному спасению и заступлению и помощи, о Христе Иисусе Господе нашем. Аминь.

На сцену выходит Бард с гитарой. Протягивает купюру Священнику, тот молча берет и уходит.

Бард (говорит тихим, домашним, совершенно не театральным голосом, в промежутке между фразами настраивая гитару). Кажется, они еще не готовы. Я имею в виду исполнителей. У них даже еще, по-моему, и окончательный текст недоработан. Это вот — современное искусство. Все делается наспех, небрежно. Сцену освятили, зрители собрались, а они там все еще текст дописывают, сюжет подправляют, не понимая того, что он все равно приведет их к тому же финалу. Ну, ладно. Я вам пока что-нибудь спою. (Поет.)

Во время пения где-то, сначала далеко, а потом все ближе, ближе слышатся прерывистые и тревожные звуки сирены то ли «Скорой помощи», то ли пожарной машины, то ли полиции. По мере того как звуки усиливаются, Бард поет все громче и громче, стараясь их перекрыть.

Бард (прекращает петь). Нет, это невозможно. (Помолчав.) Не понимаю, зачем это нужно. (Имитирует вой сирены.) У-у-у-у! Прежние так же уукали. А эти, вы помните, когда еще только на подходе были, когда еще боролись за власть, обещали, что при них никаких ууканий больше не будет. Вы посмотрите на нас, говорили они нам, мы простые люди, по существу, такие же, как и вы, мы из народа, мы носим дешевые ботинки, потертые джинсы, мы ездим в автобусах и метро. А теперь, видите, опять то же самое. Нет, я не критикан и не борец. Я, если хотите знать, вообще против всякой борьбы. Потому что все равно бесполезно. Будем бороться, получать дубинками по башке, отсиживать свои сутки в участке, пока не добьемся того, что заменим этих другими, которых вместе с нами били дубинками. Но они сядут в свои лимузины и опять засвистят мимо нас: у-у-у-у-у! А мы пойдем пешком и снова будем биты теми же дубинками.

Между тем звук сирены, точнее многих сирен, катастрофически нарастает. Свет в зале и на сцене гаснет. Звук сирен смешивается с шуршанием колес, с шумом несущихся с огромной скоростью автомобилей. По сцене слева направо проносятся сине-красные мигалки, в результате чего возникает ощущение, что кортеж автомобилей пересекает сцену. Внезапно мигалки гаснут, исчезают все звуки. Несколько мгновений в зале и на сцене полная темнота и тишина. Затем вспыхивает свет, и одновременно на сцене, во всех проходах и у дверей появляются автоматчики.

На сцену в темном строгом костюме выходит Секретарь. Деловой походкой подходит он к краю сцены и пристально всматривается в публику, пытаясь определить, нет ли среди зрителей возможных злоумышленников. Не разрешив до конца своих сомнений, тихо уходит за кулисы. В репродукторах раздается шум бурных оваций, и на сцену гуськом выходят: Председатель, Прокурор, Защитник и Секретарь. Это их портреты висят над сценой. Как бы отвечая на аплодисменты восторженной публики, они на ходу тоже хлопают в ладоши. Занимают места: Председатель — в центре, Прокурор — за маленьким столом слева, Защитник — справа и Секретарь — посередине. Молча раскладывают бумаги, иногда перешептываясь. Публика ждет. Наконец женщина в первом ряду не выдерживает и обращается к сидящему рядом с ней мужчине (это чета Подоплековых).

Лариса. Леня, я не понимаю, что здесь происходит! Почему здесь так много вооруженных людей?

Подоплеков. Успокойся, Лара. Что ты нервничаешь? Это же спектакль.

Лариса. Я понимаю, что спектакль, но почему так много вооруженных людей?

Подоплеков. Я не знаю почему. Наверное, так нужно. Ты разве никогда не видела на сцене вооруженных людей?

Лариса. Я видела. Но если это настоящий спектакль, то исполнители должны что-нибудь говорить, а эти вышли и молчат.

Подоплеков. Ну и что, что молчат? Возможно, у них такие вот молчаливые роли. Мне кажется, они изображают какое-то важное заседание. (Обращаясь к Председателю.) Господин артист, вы не скажете, какую вы роль исполняете?

На сцене происходит некоторое замешательство. Председатель переглядывается с Прокурором и Защитником, те пожимают плечами. К Председателю подбегает Секретарь и что-то шепчет ему в ухо.

Председатель. А-а, роль. (Подоплекову, важно.) Я исполняю роль председателя трибунала.

Подоплеков (Ларисе). Ну вот видишь, я тебе говорил, что это спектакль. А товарищ играет роль как бы председателя трибунала. (Председателю.) И что? И вы, очевидно, собираетесь как бы кого-то судить?

Председатель. Что значит «как бы»? Придумали эту дурацкую вставку «как бы» и суют куда ни попадя. Сегодня как бы хорошая погода, а вчера как бы шел дождь, а это как бы трибунал и как бы кого-то как бы будут как бы судить. Да не «как бы», а просто трибунал и просто будем судить. Без всяких «как бы».

Подоплеков. Извините, слова-паразиты. Не могу избавиться. Как бы значит, так сказать, в плане того что. Сейчас это все как бы так говорят, как бы, как бы. (Ларисе.) Вот видишь. Я же тебе говорил. Интересная как бы завязка. Раз есть, так сказать, трибунал, значит, он должен как бы кого-то судить. (Председателю.) Это примерно как у Чехова, правильно? Если на сцене висит ружье, значит, оно непременно когда-нибудь выстрелит. (Смеется.)

Прокурор. Еще как выстрелит! Так выстрелит, что о-го-го!

Защитник (печально). Выстрелит, выстрелит.

Председатель (знаком остановив Защитника, Подоплекову). А что вот вы про Чехова говорили? Он так и сказал, что если висит ружье, так оно обязательно выстрелит?

Подоплеков. Ну да, так и написал, что если, говорит, в первом акте висит, то во втором или третьем обязательно, говорит, бабахнет.

Прокурор. И вы с ним согласны?

Подоплеков. А как же я могу не согласиться, если такой авторитет, как Чехов, пишет. Это ж не то что теперешние, у которых в книгах только убийства, секс и мат. Иной раз такое наворотят, что я, взрослый человек, краснею, когда читаю. И вот не понимаю даже, куда государство наше смотрит. Согласен, цензуры нет и не надо, но ведь должны же быть какие-то ограничения. А если все позволено, мат, секс и так далее, значит, можно как бы и воровать, и насильничать, и убивать.