НИНУЧЧА (испугавшись). Но я ведь люблю тебя!
ДЕ ПРЕТОРЕ. И питаться мы будем любовью?
НИНУЧЧА. Станем работать. Я работаю…
ДЕ ПРЕТОРЕ. Моя жена работает? Моя жена не имеет права стул передвинуть с места на место! Хотя бы даже отсюда туда… Чем же ты занимаешься?
НИНУЧЧА (храбро). Мою бутылки.
ДЕ ПРЕТОРЕ. Бутылки?
НИНУЧЧА (вызывающе). Зарабатываю деньги!
ДЕ ПРЕТОРЕ. Постой, объясни, что значит — «мою бутылки»? Где ты их моешь?
НИНУЧЧА. Вообще-то я и тарелки мою в небольшом ресторанчике, недалеко отсюда… Нас там двое, работаем по очереди… Эту неделю я в вечерней смене… Но основной заработок у меня от бутылок… Пятьсот бутылок вымоешь — триста лир получишь!
ДЕ ПРЕТОРЕ (непроизвольно с иронией). Каждый день?
НИНУЧЧА (улыбаясь). Если бы каждый день! Только раз в неделю триста-четыреста бутылок накапливается… Торговля бойко идет… Раньше хозяин давал эту работу еще одной девушке, и я зарабатывала только половину… А потом он обратил внимание, как я мою. От красного вина бутылка покрывается внутри пленкой, я называю ее сорочкой… Сорочка эта черная-черная и крепкая, без наждачной бумаги, казалось бы, не счистишь… А у меня свой секрет на этот счет… Меня бабушка научила… Сначала я наливаю воду в бутылки, а потом нарву газет и в каждую запихиваю побольше бумаги — и жду после этого полдня. Потом выливаю воду, ополаскиваю, и бутылки становятся такими прозрачными и чистыми, будто их только привезли с завода. После этого расставляю их рядами на земле, как солдатиков. Открываю окно, и на солнце кажется, что в комнате — маленький кусочек моря. И стены тоже — как море, кажется, кругом море, и больше ничего…
ДЕ ПРЕТОРЕ (иронически) И в карманах ничего!
НИНУЧЧА (очнувшись). Что ты сказал?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Ничего. А сколько же ты зарабатываешь на посуде?
НИНУЧЧА. Ежедневно пятьсот лир и питание один раз в день…
ДЕ ПРЕТОРЕ. Я знал еще одну женщину, которая занималась тем же самым. Эта женщина вырастила меня. Ее звали Мария…
НИНУЧЧА. Она умерла?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Не знаю. Я удрал от нее… Ты была когда-нибудь в Мелидзано?
НИНУЧЧА. Нет.
ДЕ ПРЕТОРЕ. Это в пяти километрах от Неаполя, не доезжая Аверса. Плохо живут в Мелидзано, на каждом шагу нищета. Жизнь там начинается в начале зимы, когда поспевают яблоки… Воздух окрестных полей наполнен яблочным ароматом. Повсюду вереницы повозок, груженных румяными, сочными яблоками. Лучшие их сорта отправляют в Неаполь, откуда их развозят по всему миру… А мелочь и червивые остаются дома на радость свиньям… и крестьянам, чтобы спастись от голода… Сколько там яблок! Их складывают в корзины, они лежат грудами возле домов. Яблоками забиты все сараи. Повсюду яблоки, яблоки, яблоки… А ты знаешь, Нину, кто хозяин этого яблочного царства?
НИНУЧЧА. Кто?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Синьор.
НИНУЧЧА. Какой синьор?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Не знаю, как зовут его… Никто из наших никогда не звал его по имени… Говорили просто — синьор… Его страстью была охота. Синьор владел лучшей в мире коллекцией охотничьих ружей. Его охоты длились неделями.
НИНУЧЧА. Ты видел его хоть раз?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Нет. На какие выдумки я только не пускался, чтобы увидеть нашего синьора: прятался за деревьями, часами лежал за изгородь, что вела к парадному подъезду его дома. Там были огромные ворота, и чтобы добраться до них, надо было переходить по висячему мосту, под которым, как говорят, был ров с водой… Издалека казалось, что ворота железные, на них висели огромные молотки… Как ударишь в них, так такой грохот, что мертвый проснется… А я ждал и ждал… Потом появлялся дон Пьетро, открывал ворота…
НИНУЧЧА. А кто этот дон Пьетро?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Сторож — здоровый детина с длинными поседевшими усами… Он открывал ворота, из них выкатывался огромный автомобиль. Я и глазом не успевал моргнуть, как он пролетал мимо меня в тучах пыли, а когда пыль рассеивалась, машины уже и след простыл… Она могла задавить кур, свиней, овец, и никто пикнуть не смел… «Сам синьор едет»!
НИНУЧЧА (в ужасе) Мама миа!
ДЕ ПРЕТОРЕ. А вечером возвращалась Мария…
НИНУЧЧА. Какая Мария?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Та, что вырастила меня. Я уже сказал: она тоже мыла посуду, только во дворце синьора… Многие женщины деревни трудились у него на кухне, когда синьор давал званые обеды… Казалось, полмира съезжалось к нему. Всю ночь звучали музыка и песни… Мария приходила домой под утро и рассказывала… Бедная женщина, она таяла с каждым днем. Я помню ее красные, распухшие руки с потрескавшимися пальцами. И никогда я не слышал ее смеха. Говорили, сто она была очень красива. Но я помню только изможденное лицо… Какая там красота, если ходишь в одном и том же платье и туфлях… У меня и сейчас перед глазами ее синий шерстяной платок и вылинявшее платье кофейного цвета…
НИНУЧЧА. Она была старая?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Ее состарила тяжелая работа, лишения… Иначе разве бы я покинул ее? В доме не было ломаного гроша. Дон Пеппино, ее муж, тоже работал на синьора: плотничал, чинил двери, покрывал лаком мебель… Красавец был! Я называл его святым Иосифом.
НИНУЧЧА. А ты сам из Мелиздано?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Нет. Меня туда привезли. Нину, я настоящий синьор по рождению, я родился им… Мария рассказала, как меня подбросили в эту деревню, доставили контрабандой как ценную вещь, тайком в автомобиле…
НИНУЧЧА. Как? Мария тебе не мать?
ДЕ ПРЕТОРЕ (потеряв терпение). Нину, ты глупа, ты ничего не поняла. Мария вырастила меня, она всегда говорила: «Винченцо, в тебе течет благородная кровь!» Вот почему я дорожу этим кольцом и не могу допустить, чтобы моя жена работала судомойкой в трактире… Что молчишь? Хочешь стать похожей на Марию?
НИНУЧЧА. Так этими своими рассуждениями ты мне втолковываешь, что не желаешь меня в жены?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Вовсе нет.
НИНУЧЧА. Не понимаю тебя. Полчаса твердишь мне: я несчастная судомойка, скоро состарюсь, стану страшной, руки мои потрескаются… Я не спросила тебя, кто ты… Мне все равно, какого цвета кровь течет в твоих жилах. Я люблю тебя и первая сказала об этом. У бедняка найдется свой покровитель, всегда отыщется отдушина в горе. Если веришь и по-настоящему любишь, господь не забудет.
ДЕ ПРЕТОРЕ. Господь не забудет, если ты сумеешь напомнить ему о себе… Ты любишь меня. Я — тоже. Давай подождем немного, я сейчас много работаю, хочу сколотить кое-какое состояние… Я доходчиво излагаю? Понятно?
НИНУЧЧА. Не хочу больше ждать. Когда дело затягивается, желание пропадает.
ДЕ ПРЕТОРЕ. Это правда… Если тебе очень хочется, мы можем устроить все по-другому.
НИНУЧЧА (наивно) Как?
ДЕ ПРЕТОРЕ. Нину, настоящая любовь не старится. Договоримся так… Богатство на время забудем, подождем, когда оно придет, а пока… пока… чтобы желание не ушло… Раздевайся.
НИНУЧЧА (в ужасе). Нет-нет. Вот так понял! Я люблю тебя так, как любят человека, который должен стать твоим мужем, но… по всем правилам, по закону… Ты сам только что говорил: «Грешникам бог не помогает».
ДЕ ПРЕТОРЕ. Подожди, но мы с тобой договорились жениться, как только появятся деньги! Боишься чужих глаз? Тебя видели, когда ты поднималась ко мне! А пойдешь обратно, привратницы не миновать!
НИНУЧЧА. Какое мне дело до людей! Я беспокоюсь о своей душе…
ДЕ ПРЕТОРЕ. А я — о моей. Иди домой, Нину (Ласково гладит ее по голове). Ко мне больше не приходи. Как это говорится? «Розы распустятся»? Конечно, хорошо бы им распуститься поскорей. Понимаешь? Мы ведь так любим друг друга, жаждем друг друга… Отложим, Нину, подождем. Пусть все будет по закону… Накоплю денег, отправимся к священнику, обвенчаемся как полагается, орган и все остальное… Тогда твоя душа будет спасена… (Подталкивает девушку к двери и нежно выпроваживает в коридор).
Оказавшись за дверью, Нинучча на мгновение застывает, затем резко поворачивается к Винченцо.
НИНУЧЧА. Не люблю тебя больше! Даже если упадешь на колени передо мной, если приползешь ко мне домой и будешь мне ноги целовать, все равно не полюблю.
ДЕ ПРЕТОРЕ. Еще немного, и ты добьешься того, что я это сделаю.
НИНУЧЧА. Ты мне противен. Мадонна, убей меня сегодня же ночью, если я переступлю порог этой комнаты! (Быстро выходит).
