имел правильный язык, которым он умудрялся и вещать с трибуны, и лизать высокопоставленные зады. На всяческих собраниях он дожидался окончания речи начальника, подбегал к трибуне, успевал лизнуть нисходящую задницу, занимал освободившийся трон и вещал: «Как правильно сказал наш уважаемый начальник управления…» Дальше он повторял речь предыдущего оратора, показывая, до какой степени мы все, как один, с ним согласны.
Впоследствии он ушёл на бюджетное предприятие служить взяточником, а пока во вверенном ему подразделении шли идеологические распри. Маленький убежденный коммунист Юра нудно пытался обратить в свою веру маленького и столь же убежденного демократа Женю, который агитации не поддавался и, дыша перегаром, бил коммуниста по лицу. Тот писал жалобы в партком, демократа Женю клеймили позором, но он всё равно пил самодельную фруктово-ягодную шамурлу, бил коммунистическую морду и в знак протеста никогда не мылся, так как в ванне разводил карасей.
В сметном отделе у нас располагался террариум. Начальница отдела, по прозвищу баба Яга, то ли страдала мизантропией, то ли ей наслаждалась. В гневе на всех поголовно она бегала по руководству, трясла бородёнкой с редкими рыжими волосинками и плевалась дерьмом во все стороны. При этом себя она представляла во всём белом, с нимбом над головой и постоянно требовала повышения оклада.
Другая, мадам Пышкина, наоборот, была осторожная и хорошо знала, под кого надо прогнуться, а кого за глаза обгадить. Всё истекающее из этого отдела пахло крайне невкусно.
Однажды в выходной я наблюдал такую картину. Руководство направлялось на пикник. Впереди двигался живот начальника управления, на полметра выше сигарета, которая у него всегда торчала прямо, как дудоня у младенца. Вокруг заискивающе вертелась пухлая задница мадам Пышкиной, а далее следовала свита из начальничков рангом пониже, замыкал которую тщедушный Пышкин муж, нагруженный рюкзаками. При движении в правую сторону это напоминало картинку эволюции человека из учебников биологии – от скрюченного примата до гордо-ходящего homo sapiens.
ГЛАВА XVII
Но основной движущей силой были, естественно, производственники. Начальник участка Зыкин раньше был зэком. Мужик он был правильный, спокойный и работал не по СНиПам, а по понятиям. А уж если куда посылал, то справедливо. В зубах у него всегда дымилась «Прима», а в кружке – чифирь. Спиртного он не употреблял, хотя и был заядлым рыбаком. Ежегодный отпуск он брал стабильно в мае-месяце после нереста леща, и никакие производственные необходимости не могли изменить этого распорядка.
До моего приезда у него работало два мастера – флегматичный литовец Альгис Пердулис и холерик Женя Драгун. На взыскания нового руководства они реагировали каждый по-своему. Альгису всё было глубоко фиолетово, а Женю было трудно поймать. В любую погоду он надевал сапоги, влындивал стакан шамурлы и скрывался в строительной грязи, оставляя позади себя шлейф сигаретного дыма и свирепые окрики начальства.
Наши подземные трубопроводы и тепломагистрали, подобно стальной паутине, тянулись вдоль дорог, оплетали вспомогательные объекты и приближались к строящейся ИАЭС, именуемой просто – основная площадка. Мне посчастливилось стать первым мастером, начавшим монтаж циркводоводов, то есть подземных циркуляционных трубопроводов диаметром от одного до двух метров для охлаждения турбогенераторов. Я был бескорыстным (или бестолковым) энтузиастом и, несмотря на существующие нормативы, сам по вечерам со справочником рассчитывал изготавливаемые поворотные элементы стальных трубопроводов. Тогда я и подумать не мог, что впоследствии придётся оказаться внутри этой подземной системы. Позже я вернусь к этому.
ГЛАВА XVIII
Немало пришлось поработать и на объектах вне зоны ИАЭС. Доставшийся мне городок был примерно ста двадцати лет от роду и находился недалеко от новорождённого Снечкуса. В начале первой повести я упоминал о том, как мои строительные механизмы искажали местный экстерьер, но существовали и свои плюсы. Во-первых, начальство там не доставало, во-вторых, мои трубопроводы тянулись через весь город, а в центре огибали пункт разлива пива, и потому я обходил объект из конца в конец часто и с удовольствием.
Стеснённые условия производства работ, «узкие, кривые улочки», вынудили меня внести рацпредложение по более компактному размещению конструкций подземных камер переключения. Я тайно поехал в Вильнюс, согласовал изменения в проекте и совместил полезное с приятным, так как проектный институт находился рядом с любимым пивбаром «Жемяйчу». Рацуха принесла мне дополнительный доход, а главную площадь уже не пришлось сильно раскапывать, хватило того, что я уже обжёгся на засыпанном бабулькином доме.
Мэр городка, немолодая заслуженная женщина, подошла ко мне и, в знак благодарности, засунула в задний карман моих джинсов несколько купюр, сказав, что это из фонда благоустройства. Я, как комсомольский активист, естественно попытался возразить, но жест настойчиво повторился, и я подумал, а не оставить ли это как память. Не каждый день строители получают взятки от мэров, обычно наоборот.
Мои сварщики и монтажники на заработки не жаловались и с удовольствием оставались на продлёнку. Я, опять-таки как честный комсомолец, принимал это за трудовой энтузиазм, но позже выяснилось, что по просьбам местных жителей они вечерами врезали в магистральный водопровод непроектные отпайки к частным домам. Слава богу, объект сдавали в эксплуатацию значительно позже, и я так и не узнал результатов гидравлических испытаний. А наверное, интересно было бы взглянуть на манометры в начале и в конце магистрали и поразмышлять, куда же вода-то делась…
А ещё на этом объекте у меня родился сын. Ну, не совсем на объекте, просто в это время, в воскресенье 24 августа. Раньше в этот день родились Геббельс и Чубайс, а ещё раньше было извержения Везувия и Варфоломеевская ночь.
В понедельник приобъектные жители нарвали мне цветов в своих палисадниках, и я на самосвале поехал в роддом районного центра.
Сына я назвал Валерой, и Лера Григ тут же приехал в качестве крёстного.
ГЛАВА XIX
За полгода до этого мы уже получили собственную квартиру. Новоселье отмечали на полу, но вскоре я купил и привёз здоровенный спально-гостиный гарнитур, которого хватило на обе небольшие комнаты.
Вот тут-то и началось паломничество друзей, родственников, а также друзей родственников и родственников друзей. Точнее, началось оно значительно раньше. В начале я не рассказал о том, что на второй день моего пребывания в Снечкусе, вернувшись вечером в общагу, в конце коридора мы увидели два знакомых силуэта. Друзья, с которыми мы пару дней назад бухали в Горьком, решили, что недобухали и через день приехали в Литву. Мы добухали, и на следующий день я поехал внедряться на работу, а они вернулись в Россию. Виз не было, границ не было, и перемещаться мог кто угодно куда угодно и когда угодно.
Затем пришла очередь и наших «матерей». Света, Наташа и два их мужа, два Владимира Ивановича, два друга, два выпускника радиофака политеха, которые отличались только тем, что один был Тихон, а другой Пряник, ехали к нам в гости. Нам предстояло купить дополнительный диван, а им решить, кому он достанется.
У Светы с Тихоном был приоритет старожилов, так как они уже приезжали к нам в общагу и спали на полу. В принципе, половая жизнь устраивала всех в любых её проявлениях, но, лёжа на диване, чувствовалось какое-то превосходство. Желая определить его конкретно, ещё в поезде две супружеские пары затеяли карточный турнир на фанты. Свете в карты везло, а периодически проигрывавший Пряник вынужден был выполнять один и тот же фант и доставать проводницу вопросом: «А мы в ту сторону едем?» Но главным призом оставался диван.
По приезде к нам они сменили купе поезда на одну из наших комнат, по-прежнему продолжая оспаривать койко-место. Но эта суета вокруг дивана не отвлекала от главного – все, кто к нам приезжал, а это два-три десятка наших земляков, балдели, тащились или просто были в восторге от спокойной красоты нашей природы. Я говорю «нашей», поскольку, применив аллегорию, родителей мы, как правило, покидаем, а любовь свою переключаем на детей. Так же и здесь. Россия дала нам жизнь и образование, а мы всё это вложили в строительство своего детища, которое соответственно и полюбили.
ГЛАВА XX
Что-то у меня ирония стала переплетаться с лирикой. Надо определиться.
Если описывать отдельно местный колорит, наши молодёжные приключения и производство, то получатся три разные книги, которые будут соответственно: сентиментальной, весёлой и ироничной. Поэтому я буду стараться перемежать темы, чтобы не дать читателю заснуть или плюнуть и заняться другим делом.
Итак, на объектах производственный процесс продвигал прогресс, а в конторе плелись
