Вад Капустин - Битва чудовищ

В Полесье пришел Юрьев день. Глухо закуковала первая кукушка. Всадник на белом коне выехал из Пинска утром 6-го мая, направляясь к торфяным болотам.

Крестьяне и пастухи засуетились в полесских деревушках, дожидаясь защитника и избавителя. Поселян ждал сезон прибыльной работы. Теплая ранняя весна обещала урожайный год. Мужчины в полуопустевших деревеньках ради праздника отложили в сторону ножи, ломая хлеб руками — чтобы не наточить зубы волкам. В косяки хлевов всадили топоры — для защиты от нечистой силы. С той же целью накануне с вечера зажгли новомодные китайские фейерверки с хлопушками. В поле председатель сельсовета закопал купленный в сельском магазине кирпичик хлеба — чтобы почаще завозили хлеб из райцентра.

И все пошли обмывать светлый праздник, повторяя любимую шутку бывшего председателя.

— У нас в Полесье, — любил повторять старик, — двадцать третье февраля — день мальчиков, восьмое марта — день девочек, первое апреля — день трансвеститов. Ну, а шестое мая — день чудовищ!

На болотах закопошились испуганная нечисть — по народным поверьям, юноша, едущий на белом коне, должен был закрывать голыми руками разверстые пасти диких зверей, чтобы те не покушались на тощих белорусских коров, и, повергнув огненного змея ниц, предать его лютой смерти на глазах сельчан.

— Что будем делать? — спросил Верлиока. Истребитель жизни — ростом высок, в плечах пол-аршина, на голове щетина — он подрабатывал в зимний сезон охранником в Пинском отделении Беларусбанка, а весной возвращался просаживать деньги домой, в Заречье. Глава полесской нечисти взял зажженную свечу и поставил на высокую кочку, как имел обыкновение делать перед каждым Святым Юрием. В этом году на обсуждении председательствовал багник[1], так что гости нашли укрытие на торфяном болоте.

Одинокий вражеский мессершмитт, выглядывавший в белорусских лесах становища толкиенутых партизан, польстился на огонек и неосторожно приблизился. Поднявшийся от озера в неимоверную высь столб воды закружил и увлек охотника на дно.

— То-то, — назидательно буркнул ваукалак[2]. — Разлетался, гарцук[3]. Молодчина, Айтварас[4]!

Услышав добрые слова, змей-дракон медленно потянулся на берег, сыто порыкивая.

— А помнишь? — подмигнула огненному крокодилу вужалка[5]. — Тысяча двести тридцать седьмой? Славное было времечко. Все войско татаро-монголов подъели! А сколько узкоглазых русалки защекотали! А сейчас мальчишка городской хочет нам руками пасть заткнуть!

— И то верно, — согласился дед Албастый[6]. — Не в первый раз, отобьемся. Да и не руками он…. Ну, мелочь, конечно, пострадает…

— Ты главное-то, леший, не забывай! — хмуро оборвал ваукалак. — На этот раз в лес едет сам Андрей — вдовий сын!

— Ага! Андрей — всех мудрей! — обрадовано повторил глуповатый аржавенник[7]. — Поговорить любит. Договоримся.

— Это ты, что ли, договоришься? — буркнул Верлиока. — А кто на вопросы отвечать будет?

Андрей, сын богатой вдовы Городницкой, славился в Полесье патологической настырностью и страстью к знаниям, за что и получил почетное прозвище.

С раннего детства хлопец преследовал нечисть по родным лесам и болотам, задавая дурацкие вопросы, на которые невозможно было подобрать ответ.

Плывут по небу облака… Откуда они взялись? И куда плывут? Шумит за деревней река… Куда течет? Почему? Растет лес… Зачем? Кто его посадил? Почему у птиц крылья, всюду вольно летают, а у человека крыльев нет? Сидит кто-то под кустом. Чего сидишь? Долго ли будешь тут сидеть? Разгребает двухголовый мужик мусор. Ты зачем это, дядька, мусор разгребаешь? А почему у тебя одна голова лишняя?

Все вздохнули свободнее, когда занудный мальчишка, наконец, уехал в город и поступил в Полесский государственный университет на факультет организации здорового образа жизни. А нечисть повеселела, когда оттуда Андрей Городницкий удачно перевелся аж в Минск на филфак Белуниверситета, где начал изучать народный белорусский фольклор.

И вот сейчас он возвращался в родное село на белом коне. В Юрьев день.

— Дипломную работу, вдова сказывала, пишет, — с нехорошим красным блеском в глазах сказал ваукалак. — На тему «Чудовище Адама Олеария и белорусский эротический фольклор». Будет у нас материал для диссертации собирать. Вдова мне даже начало введения показала.

— И что? — невольно заинтересовался багник.

— Срамота! — мрачно ответил ваукалак. — «Эротика в белорусском фольклоре была представлена не вульгарно, не броско, не брутально, а как в жизни. То есть — главным образом в песнях и загадках».

— О! — томно простонала вужалка. — Ох уж мне эти загадки белорусской эротики и Адам Олеарий!

Она лениво потянулась и чуть подправила обтягивающее декольтированное платьице из золотистой кожи, едва прикрывающее основание гибкого хвоста. Гламурная дочка змеиного царя c две тысячи седьмого года снималась в рекламе женской одежды бренда «Фрау Шмидт», активно осваивавшей белорусский рынок. Имидж роковой женщины дополнял модный макияж в синих тонах. — Помню я Адамчика, помню. Лет триста назад искал в нашем болоте крокодилов. Вместе искали и даже, вроде, кого-то нашли. Хороший был мужик, только шнапса пил много…

— Вот тебе и о! — тоскливо отозвался дед Алабастый. — Представляешь, сколько у Андрюхи вопросов накопилось? А если уж он начнет материал собирать, сами пасть разинем!

— Ясно, — бодро ответил аржавенник. — Андрюхе мы не ответим. Значит, нужен Интернет, нужен Интернет, траляляля-ля!

— А ведь и верно. Интернет есть у москаля, лесника Власия! — очень кстати припомнил ваукалак.

— И кто туда пойдет? — страшным голосом спросил Верлиока. Чудовища обреченно переглянулись.

— Кто придумал, тому и идти, — дочь змеиного царя кокетливо улыбнулась Айтварасу, и, сочувственно подмигнув аржавеннику, добавила: — А мы тебе поможем. Издалека посмотрим.

Лет сто пятьдесят стоял в здешних местах густой помещичий лес. И все это время в сторожке у озера жил Власий, лесник — осташ, с широкой бородой и круглым красным лицом. Как и все москали, он пил паленую водку, но курил только сигареты «Голуаз», как Альбер Камю. В последнее время осташ активно приобщался к благам цивилизации — приобрел газовый баллон, телевизор, мобильник. Стоял у него в избушке на столе и скромненький ноутбук «Тошиба».

Нечисть и Власий давно и упорно не ладили. Леснику досаждало озерное чудище, и он грешил на подопечных Верлиоки. Гуляя пьяным вдоль берега, Власий часто видел, как навстречу ему из озера лезет огромное, страшное животное. Лесник пугался, бросался бежать в сторожку, а зверюга кидалась за ним, однако ни разу так и не нагнала. Власий кафтан-то сбрасывал и швырял чудищу в морду, чтобы отпугнуть. Прибегая в сторожку, осташ хватал ружье и возвращался на берег посмотреть, кто же там ходит. Но каждый раз находил у озера только изорванный кафтан. Никаких следов зверя не оставалось, и на следующий день лесник шел к Верлиоке скандалить. И никакие уверения, что крокодилище почудилось Власию с пьяных глаз, не принимались.

Обозленный лесник начинал гонения: ставил капканы, обрызгивал кусты священной водой. Нечисть отыгрывалась, как могла. Несколько раз, предполагая вытащить сеть с целой стаей лещей, выуживал лесник из озера разных чудовищ с большими головами, с огненными глазами и с кожаными перепончатыми крыльями. А порой извлекал костистые останки то ли щуки, то ли ящера, то ли крокодила. Осташ страшно ругался и обещал люто отомстить.

Понятно, что обращаться к леснику за помощью в Юрьев день никому не хотелось. Нечисть решилась всего на одну попытку.

Тихо подкравшись к озеру, аржавенник спрятался в кустах, росших у берега, и затаился.

Сегодня, по случаю праздника, пьяный колдун в лаптях и домотканом кафтане, в кожаном фартухе, сидел у озера на гнилом пне, медленно вытягивал сеть и голосил нескладным голосом песни. От пения его, как сумасшедшие, взлетали в воздух утки, звери выбегали из леса и убегали сломя голову, выли собаки. Аржевеннику даже показалось, что в общем хоре отчетливо слышится хриплый вой ваукалака.

— Нет, — болотник в ужасе рванулся прочь. — Уж лучше смерть! Лучше Андрейка!

Чудовища встретили посланца понимающими укоризненными взглядами. Они тоскливо вслушивались в пение москаля, дожидаясь пришествия своей судьбы.

Андрей — Вдовий сын был счастлив. Недалеко от Пинска всадника на белом коне заметила знакомая девушка и предложила подвезти на своем белом порше до самой развилки на родное село. Коня привязали сзади: по ухабистой дороге машина ехала медленно. Избавившись от надоевшего наездника, бедняга готов был смириться с любыми неудобствами, в том числе, с шумом мотора и выхлопными газами.