– Ты че, серьезно гуторила? – Глазки тролля по размеру приблизились к эльфийским. – Со мною?
– Нет, я так дико и неудачно пошутила, – соврала я, не желая возвращаться к этой теме и совершая маленькую месть.
– Ага, – согласился Мыр, принимая правила игры.
И мы пошли в кусты. Заниматься мародерством.
Время мы с ним провели… ну просто незабываемо. До утра раздевали мужиков, связывали наподобие батона вареной колбасы и затыкали рты, оттаскивая от костра в кустики подальше и маскируя полонян ветками. Так плодотворно и напряженно мне еще работать не приходилось. Немного мешала злость на дрыхнувших, как монгольские сурки, эльфов, наглотавшихся снотворного наравне с работорговцами.
Они мне за эту ночку по гроб жизни должны будут!
Драла сердце обида на весь окружающий мир за испоганенную мечту.
Хотела романтических прогулок под луной – на тебе полной мерой и через край, гуляй – не хочу! Получи и распишись! Сколько раз ты уже эту полянку взад-вперед пересекла? Много? Уже на ней можно зерно сеять и боронить, столько вдвоем без сохи пропахали! На всю оставшуюся жизнь хватит? Да!!! У меня теперь аллергия на ночные прогулки!
И дикая усталость… Жуткое изнеможение, от которого все члены наливаются тяжестью и тело охватывает противная слабость. И ты не можешь шелохнуться, потому что нет ни сил, ни желания двигаться.
Я сидела на голой земле, обоняя неимоверное амбре из пота, грязи и засохшей слизи, сделавшей мою одежду жесткой, словно ту изваляли в сухом цементе, а потом намочили. Волосы слиплись, сбились в колтуны и повисли сосульками. Жалкое зрелище я, должно быть, представляла. Сил не осталось совсем, меня будто высосали. Даже если бы мне кто-то предложил сейчас миллион евро за приведение себя в порядок, то послала бы я его по известному всем адресу – далеко и надолго. Такой красивой и на диво привлекательной нашел меня Мыр. Нагнувшись надо мной, он услышал:
– А мне все равно – я в танке, а танки грязи не боятся!
Не знаю, о чем он там подумал, но, когда меня сгребли в охапку и куда-то потащили, я даже не пискнула. Толку-то от моего писка и визга. Разве что уши травмировать свои и чужие. Все равно при серьезной опасности никто на помощь не придет – пищи не пищи.
Шевелиться мне было лень, и я повисла у мужчины на руках половой тряпкой, равнодушно наблюдая, как он свистнул Моню, приказывая охранять остроухих сурков, и, развернувшись, понес меня в лес.
Мысли устало шевелились, отказываясь думать и выдавая идеи одна бредовее другой.
А сейчас мы поиграем в ролевые игры. Ага. Красная Шапочка и Серый Волк. Нет, не подходит. Нету пирожков и бабушки с уютной избушкой: «Дерни за веревочку, дверца и откроется!» Хм… все опошляющие мысли занесут меня сейчас не в ту степь…
Тогда Золушка? Тоже не то: вряд ли мой сапог сойдет за хрустальную туфельку и где тут ночью разыщешь знаменитый чернобыльский овощ-мутант в качестве кареты?
А Морозко? «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?» Если рассуждать справедливо, то была я сейчас серо-буро-малиновая и ароматная, так что и тут мимо. То же относилось и к «Красавице и Чудовищу». Чудовище – это скорей всего я, а на красавицу тролль не тянет даже с огромной скидкой и помощью визажиста с косметологом.
Пока я лениво перебирала свой литературный запас сказок и уже была готова остановиться на «Репке», лишь бы куда приткнули и не трогали минут шестьсот – семьсот, как Мыр подрулил к небольшой горушке, скрытой густым кустарником.
О! Точно! Хозяйка Медной горы! И Крошечка-Хаврошечка! Селекционно скрещенная с тремя поросятами! Благо одежда у меня сказочно грязная, стоит колом и скоро звенеть от грязи начнет. Угадала! Где мой приз?
За ветками обнаружился вход в пещеру, и мы туда… хорошо, меня туда внесли на руках. И там…
Я, даже смертельно уставшая и дико сонная, чуть не ахнула. Посередине небольшой пещеры располагалась природная каменная чаша с естественной подсветкой в виде синих водорослей и мха. Сине-фиолетовое гало удивительным образом окутывало неземным флуоресцентным светом пещеру и подсвечивало снизу маленький водоемчик. В бассейне ключом бил горячий источник. Над поверхностью воды стояло марево, мгновенно пропитывая одежду и волосы влажным паром.
Сказка! Я в раю! Спасибо тебе, Господи, и тебе спасибо, Мыр, за то, что сегодня ты подрабатываешь божьим заместителем и заставляешь меня верить в чудеса!
Сгрузив меня на краю бассейна, тролль вытащил из кармана горшочек с мылом, приватизированный мной у эльфов. Сообщил:
– Купайся, я щас барахлишко притараню, – и покинул пещеру.
Уйти-то он ушел, а у меня немедленно возникла новая проблема. Тело размякло и совсем перестало слушаться. Ну никак я не могла заставить себя пошевелиться, чтобы раздеться и залезть в воду. А уж о помывке даже не заикаюсь.
И что мне делать? Может, доползти, стиснув зубы, и плюхнуться в чем одета? А потом? Если только утопиться…
Так и не приняв никакого разумного решения, я улеглась рядом с источником и закрыла глаза. Никакой кран, ни один домкрат, казалось, не сдвинул бы сейчас меня с места.
Я умерла, меня нет, не трогайте мой остывающий труп…
В полудреме услышала:
– Ты чей-то разлеглася?
– Сил нет, – пожаловалась я. – Вот немного отдохну, посплю и тогда…
– Завшивеешь, – убежденно ответили мне и начали раздевать.
Вот это номер! До чего я дожила! Кошмар! Может, поорать для приличия? А зачем? Чтобы бросили и оставили грязной? А как насчет пристойности? А никак! У меня глаза закрыты? Закрыты! То-то и оно. Значит, совесть, приличие и стыд ничего не видят. О как я выкрутилась. Ага. И до чего докатилась!
Слава богу, хоть у тролля сработали какие-то ограничители и до последней нитки он меня не раздел. Опустил в бассейн в нижнем белье.
Заодно и постирается.
И залез туда сам.
А вот на это мы не договаривались!
Это кто там вопит!!!
Молчу-молчу…
Устроившись за моей спиной и дав тем самым мне опору, следя, чтобы я не утопла и не превратилась в русалку, тролль начал меня мыть.
И что хорошего в этих человекорыбах? Скользкие, чешуйчатые, воняют рыбой и тиной. Жабры раздувают, на руках перепонки. А еще никогда не могла понять, если они, в смысле русалки, отправляют естественные надобности в воде, то, выходит, – они у себя дома гадят? Или для того на сушу выползают, чтобы тут нам… погадить? И никаких, кстати, человеческих удовольствий… нечем эти удовольствия получать.
Мыли меня бережно и нежно. Загрубевшие ладони тролля ласково скользили по коже, оттирая засохшую слизь, смывая грязь, прогоняя усталость, навевая истому. Закончив омовение замаринованного в слизи осьминогопаука поросенка, Мыр принялся за блондинистую шевелюру, уже сутки переставшую быть таковой. Скорее, я перешла из блондинок в брюнетки или полысела от грязи.
С волосами пришлось провозиться долго. Тем более что Мыр действовал крайне осторожно и разбирал каждую слипшуюся прядку, стараясь не слишком проредить мою копну. Вооружившись расческой, он с трудом продирался сквозь колтуны, но ни разу не причинил мне боли. Мне так понравилось, что сначала я мурлыкала от наслаждения, потом просто млела, а под самый конец расчувствовалась и расплакалась.
– Ты че это? – обратил внимание Мыр на мои трясущиеся плечи. – Больно, че ли?
– Нет, – всхлипнула я. – Ты такой заботливый, такой внимательный, такой ласковый…
– Да че там, – довольно заворчал тролль.
– …Как моя мама, – закончила я фразу, впадая в ностальгию по детству.
– Тьфу, девка! – обиделся Мыр и, швырнув расческу, вылез из источника. – Домывайся сама! – И, уже выходя из пещеры, в сердцах добавил: – Мужик я!
Можно подумать, я против! А при чем здесь одно к другому? Или я опять что-то не то брякнула?
– Нет, ну какие же тут все нежные и обидчивые, – ворчала я, домываясь своими силами. – Слова никому не скажи! Сразу претензии начинаются! Не так стоишь! Не так свистишь! Не то сказала!
Злая на весь белый свет и мужиков в особенности, уставшая, но уже способная хоть немного шевелиться, раздраженная так внезапно прервавшейся расслабухой, я вылезла из воды, вытерлась чистой тряпкой и кое-как оделась. С трудом натянув сапоги, доковыляла до выхода и обнаружила своего благодетеля.
Мыр стоял, прислонившись спиной к стволу дерева, освещенный лучами восходящего солнца, и жевал травинку, о чем-то глубоко задумавшись. Только что проснувшиеся солнечные зайчики игриво плясали на его обнаженной груди и руках с бугрящимися мышцами, подчеркивая идеальную мускулатуру. Засмотревшись на него, я уже не замечала зеленой кожи, выпирающих клыков, уродливого (в человеческом понятии) лица. Все это отодвинулось на второй план, осталось лишь его отношение ко мне и… И я не знаю, что еще. Этому чувству я не отыскала названия. Не в состоянии была охарактеризовать то, что наполняло меня благодарностью и заставляло не видеть внешних недостатков, а внутренних, по моему скромному мнению, у него просто не было.
