– Гей, красавицы, берёзки белые! Щёчки-персики, губки спелые. Не царапайтесь, усмиритеся, в мою сторону оборотитеся! Гляньте, солнышки, на царевича, одинокого Льва-королевича…
Царевны утихли, пораскрывали ротики и обступили его, как ёлку.
– Успокойтеся, не деритеся, ну-ка, славные, помиритеся. Шестеро братьев у Льва-королевича, сам же он младший, пред вами теперича. Каждой по вкусу любимый достанется, жизнь ваша сладкой конфетой растянется…
И тут у девушек вырвался общий счастливый визг. Забыв о традициях, крошке Егоре и сморчке-домовом, они дружно захлопали в ладоши, радуясь, как легко и здорово устроилась их судьба. Потом были вторая, третья песня, и хороводы, и вприсядку, и истерика у Гаврюши тоже была…
Во двор влетела легковая машина, оттуда выскочил дяденька – один из многочисленных знакомых, которым Перепонкин на время командировки жаб отдавал. Дяденька очень спешил. Он помахал дворнику, открыл заднюю дверцу и вытащил ящик, завёрнутый в одеяло. Из ящика торчал обрезок водопроводной трубы.
Сахип бросил лопату в снег и прибежал.
– Слушай, ты, наверное, Сахип, да?
– Ага! – сказал узбек (по-русски он говорил с трудом).
– Вот коробка для Иннокентия Ивановича. Знаете его?
– Не знаю, манна…
– Э-э-э… Ну, Иннокентий, Кеша. Кешу знаете?
– Кешу? Кеша, мана, знаю! – улыбаясь, кивнул дворник.
– Занеси ему, пожалуйста, по-братски, а то у меня совсем времени нет. Если он не дома, надо в тепле это дело подержать. Вечером отдашь. Понял меня?
– Понял, мана, в тепле, мана! – кивнул узбек и пошёл к подъезду дома.
– Достал своими жабами! – обречённо сказал дяденька, плюхнулся на сиденье, хлопнул дверцей и дал по газам. – В следующий раз ни за что не возьму!
Стоило Сахипу поставить коробку на пол и позвонить в дверь четвёртой квартиры, как песни-пляски резко оборвались.
– Шайтана, мана! – прошептал дворник и приложился ухом к глазку. Осторожно постучал по железной поверхности двери согнутым пальцем.
Изнутри открывать не спешили.
– Э-э?! – робко позвал он и огляделся по сторонам. – Дома-на есть кто, а-а?
Приложив палец к губам, в полной тишине Гаврила прокрался в прихожую и выглянул прямо сквозь дверь, как привидение. Узбек нервно потоптался на месте, поднял ценный груз и побрёл обратно. Он помнил, что посылку надо держать в тепле.
Разглядев, что у него в руках, домовой сразу обо всём забыл, бросил друзей, семь царевен с царевичем и на цыпочках увязался за Сахипом. Они дошли до подвала, спустились вниз, дворник щёлкнул замком и внёс ящик в тускло освещённую комнатку.
Под влажным потолком круглые сутки горела лампочка-груша, кирпичную стену украшал затёртый ковёр, а роль стола играла старая деревянная панель на керамзитовых блоках. Поставив контейнер на этот самый стол, Сахип вышел из комнатки и отправился дальше махать лопатой. Работу свою он любил и даже ею гордился. Порядок, мана!
Притаившийся в уголке Гаврюша набросился на подарок судьбы, как муха на мёд. Шпагат, которым был обвязан контейнер, он перегрыз зубами, затем отбросил одеяло, изодрал картон, повыкинул смятые газеты и тряпки и, счастливый, добрался до аквариума.
– Ква! – приветствовала его улыбчивая жаба.
А притихшее веселье в четвёртой квартире после ухода домового резко возобновилось. Лев-королевич, прыгая вприсядку, распугал натуральных жаб, перебил половину аквариумов, поймал Маркса и под взвизги красавиц подбрасывал его, хлопая в ладоши, пока тот переворачивался в воздухе и орал дурным голосом!
Девушки брали запредельно высокие ноты, разнося в пыль плафоны и лампочки. Егор прятался в прихожей, зажав уши ладонями. Вместе с ним спасались и жабы. Да уж, герои сказок посильнее обычных людей и в плане танцев и пения и вообще ни в чём удержу не знают. Читать про это в книжке – одно, а вот жить с ними в одной квартире – увольте…
Иннокентий Иванович услышал шум ещё из подъезда. Казалось, в его квартире репетирует хор песни и пляски имени Пятницкого! Батрахолог осторожно отпер дверь, и тихий ужас охватил его. Слова застряли в горле, спина покрылась инеем, а руки затряслись.
– Что теперь будет? Ведь это конец, конец! – запаниковал он, пища, как воробышек. – Хранилище разорено! Кощей с Горынычем мне этого не простят, не простят, не простят!
Царевны и королевич не обращали на него ни малейшего внимания, у них был свой праздник. Перепонкин издал тоскливое «ква» и уронил сумки с кормом. Отбросил волчью шапку в сторону и мешком сполз по стене. А что он мог сделать? Он – обычная жаба, ставшая человеком. Как ему вновь вернуть расколдованных в лягушачьи шкурки?..
– Мы не хотели! – сидя в кухне напротив и стараясь перекричать хор, извинился Егорка. – Не хотели, это само собой как-то получилось…
– Я пропал, пропал! – подвёл итог лысый мужчина и приготовился к худшему.
Царевны, держась за руки, ручейком вытекли из комнаты и, продолжая петь, направились к Перепонкину. Тот вскочил и в панике замахал руками:
– Замолчите! Замолчите! Ой, да что же, ой да что же мне теперь с вами делать?! Ква!!!
– А ведь энто он, подруженьки, нас в коробах прозрачных держал, комарами да мухами кормил! Что со злодеем делать будем?
– Только не бейте его, пожалуйста, – вступился жалостливый Егорка. – Он говорит, что ему и так плохо.
– За-ради тебя, спаситель-избавитель, мы его смертным боем не побьём, – потрепав мальчика по голове, пообещала самая высокая из девушек. – Мы его по-иному накажем…
Царевны обступили батрахолога кольцом и просто расцеловали.
Что будет, если поцеловать принцессу, заколдованную в лягушку? Как известно, она станет человеком. Что будет, если поцеловать Иннокентия Ивановича? Будет то же самое, только наоборот. Хоровод распался, царевны расступились, человек по фамилии Перепонкин исчез, зато на его месте появилась громко квакающая жаба.
– Кто злыдням помогает, тот себя потеряет! – дружно срифмовали девушки и с благодарностью поклонились Егорке в ноги.
И Лев-королевич тоже ему поклонился и любезно Маркса вернул, а коту даже извинения принёс. Которые тот, впрочем, так и не принял.
По общему настроению царственных отпрысков мальчик понял, что сейчас вся сказочная компания уйдёт, и от этого неожиданно ему даже стало легче. А что им тут делать? Жить негде, на работу нормальную без прописки не возьмут, да и кем они умеют работать, эти царевны? Бабушка первая так бы им и сказала: «Понаехали тут!»
Лев-королевич распахнул ближайшее окно, вдохнул всей грудью морозный ветер и, обернувшись, сказал:
– Пора!
Девицы-красавицы подняли белые руки, расправили плечи и в один миг сделались белыми лебёдушками, а румяный царевич – серым гусем. Забили они дружно крыльями, разгоготались и улетели через окно шумным косяком в мрачное декабрьское небо. Закрылись створки без посторонней помощи, словно двери в автобусе. Волшебство-о…
Егор с Марксом в две руки, две лапы подняли Иннокентия Ивановича с пола и сунули в уцелевший аквариум. Не дождавшись Гаврюшу, они молча вышли в подъезд, позвонили в дверь под номером три и, не имея понятия, что вообще объяснять, если спросят, стали ждать.
Бабушка, которой трижды предложили бесплатную ёлку и она трижды заявила, что это обман потребителей, открыла дверь и не сказала ни слова. Телефонная охота захватила её целиком, поэтому куда и зачем выходили её внук и её кот, было уже не важно…
За дверью четвёртой квартиры жалобно квакал сосед.
Гаврюша почувствовал себя героем: ему таки свезло расколдовать последнюю царевну. В смысле это он верил, что свезло…
А вот сама царевна, девушка видная, с округлостями, лазоревыми глазами и гордо вздёрнутым носиком, считала себя самой несчастной на свете. Высокая, нарядная, в кокошнике с жемчугами, стояла красна девица на цыпочках и рыдала, боясь взглянуть на кирпичные стены, а тем паче – на улыбчивого Гаврюшу.
Что ж за терем ей достался? Ни дать ни взять – нора крысиная. А спаситель и того хуже – крохотный, чумазый, да ещё вшивый небось?!
– Да чего ты плачешь, глупая? – Домовой плюнул себе на ладошки и пригладил рыжие вихры, типа так красивее.
– Ааааааааааа! Не хочу за тебя замуж! Аааааааааа! Позор-то ка-ко-о-ой!
– Отчего ж позор? Я мужчина о-го-го! – искренне не понял Гаврюша. – Не гляди, что ростом мал. Как говорится, мал, да удал! Я не панельный-подвальный, а натуральный русский домовой!
– Не хочу домового! – Царевна с размаху ударила кулачком по панели, заменяющей стол. – Всё едино, ты нечисть рыжебородая! Принца хочу заморского, горячего! Чтоб меня на руках носил, ревновал страшно и брильянтами осыпал! Мне гадалка обещала-а! А ты… а ты… от горшка два вершка, наступишь и не заметишь, как овдовела-а-а!
Тут дверь подвала распахнулась, и на пороге появился Сахип в оранжевой спецовке.
