Все притихли, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Векс подождал немного, но все молчали, и тогда он подбросил идею:
— Память — целостное явление. Сознательное воспоминание стереть довольно легко, но оно дублируется во всей структуре головного мозга.
Грегори оживился.
— Вот здорово! Но как же нам это использовать?
— Думаю, это будет не так трудно. — Гвен встала. В каждой ее черточке ощущалась решимость. — Приведите мне хотя бы кого-нибудь, дети, у кого сохранились хотя бы смутные воспоминания об этом человеке, который нигде.
Миновало полчаса. Гэллоуглассы отошли от парня, мирно спавшего, положив голову на травяную кочку, и зашагали к дальнему холму, у подножия которого бежала речка.
— Мы же не сделали ему больно, мамочка? — мысленно спросила у матери Корделия.
— Нет-нет, ему вовсе не было больно, — заверила ее Гвен. — Когда он проснется, он подумает только о том, что никогда в жизни слаще не спал. Поспешим, дети. Мы, можно сказать, на охоте.
Местность на другом берегу речки оказалась пустынной и враждебной. Песок был усеян черепами животных, лишь кое-где торчали чахлые кустики. Порывистый ветер доносил запах щелочи.
Корделия поежилась.
— И как только здесь может кто-то жить, мамочка?
— А ты как можешь верить своим глазам после того, как мы вдоволь нагляделись на миражи? — спросил у сестры Джеффри. — Не бойся, сестренка. Где ты видела, чтобы вот так выглядел берег реки?
Корделия строптиво вздернула подбородок, но Гвен не дала ей возможности обидеться окончательно. Она подбросила вверх свою метлу и одарила ее пристальным взглядом. Метла начала преображаться. Она вытянулась, превратилась в несколько досок общей шириной футов шесть. Доски опустились и улеглись поперек речки.
— Перейдем по мостику, — предложила Гвен, — да поглядим, что там и как.
Семейство разбилось на пары. Дети последовали за отцом и матерью на встречу с недружелюбным берегом.
Все переменилось, как только Гэллоуглассы сошли с мостика на берег. Казалось, они ступили на страницы книжки с картинками. Изящные ивы обрамили берег реки, а дальше встали серебристые березы — на приличном расстоянии одна от другой, чтобы солнце хорошо освещало каждое дерево. На ветвях вишен заливались трелями зяблики, трава на лугу была ровно подстрижена, как на лужайке.
— Ой, как красиво! — вырвалось у Корделии.
— Угу, — буркнул Род. — Кто-то вкладывает немало сил в эту красоту.
— И музыка здесь не очень громкая, — отметил Грегори.
«Верно», — обратил внимание Род. Он не сразу это заметил, потому что рок-музыка звучала и здесь, но действительно — приглушенно. Род нахмурил брови.
— Странно… А камней тут больше, чем где бы то ни было.
Магнус подобрал с земли камешек и с изумлением на него воззрился.
— Но они именно каменные, а не металлические!
— Да, — подтвердил Джеффри, тоже взяв с земли камень. — И честно говоря, мне такая музыка по сердцу.
— Тебе по сердцу? А ну-ка, дай послушать! — Род поспешил к Джеффри и взял у него камешек. — Я так и думал. Это марш.
— Рок-марш? — удивился Грегори. — Так бывает?
Это действительно был марш — но с тяжелыми акцентами, характерными для рок-музыки.
— А вот у меня музыка медленная и красивая! — крикнула Корделия.
Гвен подошла к ней, послушала и кивнула.
— Да, очень мелодично.
— А вот этот камешек издает звуки, но это не музыка, — сказал Магнус, подобрав другой камень. Род приблизился к сыну и услышал птичье пение, потом к нему присоединился шум ветра, а потом птичья трель утихла, а на смену ветру пришел гулкий звон гонга. Утих гонг — послышался грохот водопада, а на его фоне — ясные, чистые ноты. И все эти звуки сопровождались четким пульсирующим ритмом.
Род глубоко вздохнул.
— Нет, сынок. Это музыка. Ее можно назвать музыкой природы, но кто-то приложил к ней руку.
Грегори разглядывал лежавший у него на ладони крупный голыш.
— А у этого ритма нет.
И верно. Звучала только щемящая, чистая мелодия. Как ни странно, она походила на музыку других камней даже при том, что в ней не слышались ни бас, ни ударные.
Векс проговорил:
— Род, кто-то экспериментирует.
Род замер. Ему стало не по себе.
— Ты что-то знаешь, Старая Железяка? Наверняка все это не просто так.
— Папа! — позвал Джеффри. — А там домик!
— Где? — откликнулась Корделия и бросилась к младшему брату. — Дай посмотреть. Ой, он просто очаровательный!
— Вот этого я и боюсь, — вздохнул Род и поспешил к сыну и дочери.
Гвен немного опередила его.
— Так и есть, муж мой, — проговорила она. — Домик просто чудесный.
Речь шла о небольшом домишке под соломенной крышей, где мог бы жить любой крестьянин. Но там, где крестьянин обмазал бы стены глиной, здесь они были забраны струганными досками, выкрашенными в вишневый цвет. На окнах висели занавески, повсюду пестрели цветы.
— Муж мой, — сказала Гвен. — Здесь живет даровитый мастер.
— Согласен, — кивнул Род. — Этому человеку нравится украшать свой мир. Но это не может быть тот, кого мы ищем, Гвен. У этого есть чувство прекрасного.
— Чтобы узнать, надо спросить, — решительно заявила Гвен и зашагала к двери.
— Эй! Погоди! — Род поспешил за ней.
Они пошли по аккуратной мощеной дорожке между кустов штамбовых роз. Род не заметил, как за ними устремились дети.
Когда они с Гвен подошли к двери, Род неуверенно спросил:
— И что мы теперь будем делать? Постучим?
— А ты что предлагаешь? — спросила Гвен и, не дожидаясь ответа, забарабанила в дверь.
— Эй! Я не это хотел… — Род обреченно вздохнул. — Ну ладно, почему бы и нет?
— Мы же не знаем точно, что он — наш враг, — заметил Джеффри.
Род резко обернулся.
— А вы тут что делаете? Я же вроде бы велел вам…
Но Магнус покачал головой, и Род с опозданием понял, что он не дал детям приказа остаться за калиткой.
И тут дверь отворилась.
Первое впечатление о хозяине дома, возникшее у Рода, — воплощенное, ничем не замутненное счастье. Приглядевшись получше, он решил, что все дело во врожденном добродушии и чувстве юмора. Так или иначе, на пороге стоял полноватый крестьянин среднего роста в самой обычной рубахе и не менее обычных штанах, вот только рубаха была яркосиняя, а штаны желтые, на красных подтяжках и с красным ремнем. Круглое лицо, улыбка от уха до уха, венчик черных волос вокруг лысины.
— Гости! — обрадовался толстячок. — О, входите же, входите! — Он отступил назад, продолжая говорить: — Сейчас чайку согрею, поставлю, принесу печенья!
— Печенья? — сразу оживился Грегори.
— Веди себя прилично, — одернула сына Гвен и вошла в дом. Род пропустил детей и вошел последним.
В симпатичной комнатке пол был застлан круглым тряпичным ковриком, у окошка стояло кресло, украшенное красивой резьбой, а у кирпичной печки — стол и три стула с прямыми спинками. Род опасливо оглядел печь. По конструкции она очень напоминала русскую. На всякий случай он приготовился к тому, что избушка встанет на курьи ножки. «Если такое случится, — решил Род, — детей выброшу в окно».
— Позвольте, я помогу, — проговорила Гвен — сама любезность и благорасположение — и устремила неотрывный взгляд на небольшой котелок, поставленный хозяином на печку. Вода забулькала, от поверхности повалил пар.
Толстячок вытаращил глаза.
— Вот так-так! — Обернувшись, он сказал: — Вот спасибочки, сударыня! Так-то оно гораздо быстрее!
— Была рада помочь, — ответила Гвен, но было заметно: она немного огорчилась тем, что хозяин более или менее спокойно среагировал на волшебство.
Толстяк отвернулся и разлил кипяток по глиняным кружкам.
— Так вы, стало быть, волшебница? А как же иначе? Такое только волшебнице под силу. Бывает, заглядывает ко мне тут одна…
— Вот как? — искренне заинтересовался Род.
— Да-да, заглядывает, — подтвердил хозяин и принялся расставлять кружки по столу. — Боюсь, для детишек стульев не найдется. Гостей я очень люблю, но чтобы ко мне сразу больше двух приходили — редко когда бывает такое.
— Ничего, они постоят, — успокоил его Род. — Так что вы сказали насчет другой волшебницы?
— Заглядывает она ко мне порой — вот что я говорил. Она и еще чародей один. Я и сам чародей — я вам разве не сказал? Так приятно порой поболтать по душам с другими волшебниками! А звать меня Ари. «Ари-кудесник» — так меня соседи прозвали. Прозвать-то прозвали, а вот в деревне жить не дали. Ну и ладно, мне и здесь неплохо — у речки. Птички, зверушки — все тут мои друзья, вот и славно. Не желаете ли меда?
От кружек распространялось благоухание трав.
— Нет, спасибо, — отказался Род. — А ты хочешь, Гвен?
