– Так стих ветер–то, Домовик! Видно, унялся Стрибог, успокоился.
– Да не, ты–то сам, аромату этого нюхнув, чего сделал?
– Да что тут сделаешь? Вдохнул, а выдохнуть не могу. Замер, да глаза выпучил. Только спустя времени немного обрёл способность дышать. А глаза до сих пор нашатырь жжёт – вон, слёзы текут.
– Вот и я о том, – как ни в чём не бывало, продолжил Домовик. Он сидел на прежнем месте, и тянул лыко, заканчивая плести второй лапоть. Едкий запах нашатыря на него почему–то не действовал. Потап то и дело сморкался и кашлял, а домовому хоть бы хны.
– Да ты говори яснее, к чему такие намёки туманные выдаёшь? – воевода нахмурился.
– Да куда уж яснее: ставни позакрывай, ибо Стрибог сейчас вдохнул твоей жертвенной нашатыревой вони, и замер. А ведь скоро выдохнет, да и слёзы тоже потекут. То ветер был, а теперь ещё с дождём да градом начнётся, и будет натуральная буря, ибо чихать да плакать в Ирие все сподобятся.
Но Потап уже не слушал – от окон бояр оттаскивал, да ставни захлопывал. Едва последние затворил, как тут же царский терем тряхнуло. Ветер завыл, зашумел пуще прежнего.
Раздался треск, о крышу что–то грохнуло и покатилось.
– Деревья с корнем выворачивает, – сказал воевода, успокаивая перепуганных бояр.
Бояре обречённо вздыхая, расселись по лавкам. Они уже третий день заседали, буря их в царском тереме застала, пришлось поневоле дела государственные сверхурочно вершить. Ели тут, и спали тут же, на лавках.
– Мне до нужника б, – шепнул Потапу Незван – толстый боярин, одетый в соболью шубу. Носил он эту шубу уж года четыре – с тех пор, как царь Вавила за хорошую службу со своего плеча снял и ему на загривок накинул. Ни летом, ни зимой не вылезал из неё. Те бояре, что раньше смеялись над странностью соратника, теперь с завистью поглядывали на шубу. Холод за стенами терема стоял натурально собачий, а одеты все были по погоде, которая в день созыва думы теплом радовала. А счастливый обладатель шубы наотрез отказывался поделиться, и никому не позволял погреться, укутавшись в соболий мех, хоть изрядно потёртый, но тёплый.
– Так иди, кто запрещает–то? – пожал плечами воевода.
– Да боюсь, понесёт меня ветром, и улечу, аки птица гордая, в поднебесье.
Потап с сомнением глянул на круглощёкого, толстого, с большим животом, Незвана, и хмыкнул:
– Нет, боярин, улететь не ты не сможешь, больно ты толст да тяжёл. Ежели только укатиться получится, так тоже не гордой птицей, а круглым колобком.
– Да хоть и колобком, – не стал спорить боярин, – хоть и укатиться, лишь бы в нужном направлении. Уж мочи нет терпеть, как до отхожего места надобно.
Потап снял с крючка верёвку, привязал один конец к ноге Незвана, и говорит:
– Пойдём, страдалец, подсоблю. Только смотри, шубу–то запахни потуже, чтобы на манер паруса полы не раздувались. – И крепко держа в руке другой конец, направился к двери.
Тут небо потемнело, будто туча чёрная опустилась во двор, свет заслонила.
– Куда?! Стой, Потап, не ступай за порог! – Заголосили бояре. – Незнамо, что за чернь там такая!
– Ну, чернь, ну, небо потемнело, так что ж теперь? Не помирать же человеку? Родить и ещё некоторые потребности естественные справить – погодить нельзя.
– А ежели там враг какой? Ежели с ветром лютым туча хызрырская налетела? – Не унимались бояре.
– Хызрыры?! – Взревел воевода, хватая в другую руку палицу. – Так били мы собак поганых бусурманских и дальше бить будем!!! – Отодвинул засов, налёг богатырским телом на дверь и, что есть сил, толкнул. Потап готовился сопротивляться ветру, но дверь неожиданно легко распахнулась, и воевода, вылетел из терема прямо к лапам змея Горыныча. А за ним, привязанный за ногу, пересчитав ступени седалищем, скатился боярин Незван.
– Спа–а–а… си–и–и… бо–о–о… – кричал он, подпрыгивая на ступенях то животом, то задом. – Я уже не хочу! Я всё сделал… – и тоненько скуля, упал у высокого крыльца навзничь, спрятав голову в высокий воротник дарёной шубы. – Отпусти верёвку, ветер–то стих, я ужо сам куда надобно дойду!
– Пошто ты встал, аки столб дубовый, а? Отвечай, воевода! – Спросили голосом, которого Потап уж не чаял услышать. Не замечая слёз, покатившихся по щекам, он ринулся к змеиному боку – помочь прибывшим спуститься.
– Царь… Царь–батюшка! – Прошептал он и тут же, во всю глотку, закричал:
– Ур–ррр–ра!!! Царь Вавила вернулся! Люди! Царь–батюшка вернулся!
– Верёвку… – хныкал сзади боярин. – Верёвку отпусти, Потапушка…
Но Потап не слышал страдальца, он на лету поймал царицу, спрыгнувшую со спины змея, и, расцеловав в обе щеки, поставил её на землю.
– Дырбаган ишак казан! – Вдруг засмущалась такого приёма царица. Вырываясь из крепких воеводиных рук, она первым делом спросила:
– Малайка якши?!
– Якши, царица, якши! Там няньки да мамки с ним, в колыбели качают. И Еленушка с сёстрами возле люльки сидят.
– Люлька джок, конь якши!
– Кызымушка, – прокряхтел Вавила, скатываясь со змея Горыныча, – ты опять за своё? Какой конь? Пусть ветер прежде стихнет!
Но Кызымы и след простыл. Она уже в терем влетела, к сыну понеслась.
– Вот ведь баба неуёмная, – улыбнулся Вавила вслед, – ишь, как не терпится ей мерку для седла снять!
– Да царь–батюшка, какое седло? Она ж сама им не пользуется, неужто сыну позволит?
– И то верно, – кивнул Вавила, со всех ног кинувшись к дверям. – Потапушка, ты уж прости, но сперва сыночка посмотрю, а дела государственные потом… – донеслось из терема.
– Верёвку… Потапушка… отпусти… сожрёт ведь… – снова проскулил привязанный за ногу боярин.
Услышал его воевода. Сразу не понял, что боярин требует, а как дошло, так захохотал. Стоит, за живот держится, со смеху чуть не падает: боярин к лапам змея подкатился, да не своего, привычного Горыныча, а чужого, размером поменьше, да цветом поярче. Наклонились все три змеиные шеи к Незвану, обнюхивают, языками на вкус пробуют. Видно, новый змей о вегетарианской диете и слыхом не слыхивал.
– Горыныч, неужто нашёл сродственника? – Удивился воевода, оттаскивая боярина к крыльцу. Тот лицом белее муки, глаза под лоб закатил, того гляди, со страха с жизнью простится.
– Бери выше – сродственницу! – Ответили хором змеиные головы. – Сказали, что найдём себе жену – и нашли!
– Кто кого нашёл – это вопрос спорный, – ответила трёхголовая спутница змея. – Так что, сожрать этого можно? – И Скарапея неуловимым движением хвоста выбила боярина из рук воеводы. Тот мячиком подкатился к когтистым лапам, поднял голову и опять потерял сознание.
– Да оставь ты его, не порти аппетит перед обедом, – ответил голодной Скарапее Старшой.
– Там Дворцовый с Кащеем уже накашеварили, – продержал среднюю голову Умник.
– Ага! – хохотнул Озорник. – С ног сбились, как на кухне толкаются. Уж наверное ласточки и прочие птахи вести радостные принесли.
– Да и мыши напищали, что мы прибыли, да не одни, а с невестами, – поддержал Умник. – Вот только непонятно мне, Скарапеюшки: как же мы различать вас будем, кто чья невеста? Ведь имя у вас одно на троих?
– Да хоть горшком зови, – ответила змеища, – а только корми вовремя. Наготовлено, говорите? Пир на весь мир, говорите? Так чего ждём?! – и Скарапея, полетела к хрустальному дворцу, который показал ей Горыныч, когда направлялись в Городище, но только тут же назад опустилась.
– Вот, ларец волшебный, царю вашему взамен кольца обещала, – она разжала лапу, протягивая воеводе ларец – внешне ничем не примечательный, обычный, из дерева сработанный, по бокам и днищу железом окованный, на крышку замок амбарный навешан.
– Ничего себе, ларчик! – Воскликнул воевода. – Да целый ларь, в каких зерно хранят, и то меньше будет.
– Ну и что? Для меня одни размеры, для вас – другие! – Скарапея бухнула подарок Потапу под ноги, тот едва отскочить успел, чтоб подарком не пришибло. Ларец в размерах уменьшился, змеища хмыкнула, погрозила пальцем:
– Говорю ж, не простая вещь, волшебная… Только смотри мне, передай обязательно! – И снова расправила крылья, взлетая.
