– Не знамение, а затмение, – покосившись на черное солнце, проворчал Вилль. Можно представить, что будет с фанатиками весной, когда в небе вспыхнет комета Фия, возвращающаяся раз в сотню лет.
– Хулу возводят язычники нечестивые, час урочный накликивая! – разошелся меж тем оратор. – Окружили город благословенный идольниками погаными, жертвы приносят кровавые, оргии срамные учиняют! Так падите же на колени и смиренно молите о прощении Бога истинного Триединого!..
Наблюдавшие затмение горожане, среди которых семеро «нечестивых язычников» были обряжены в мундиры стражи, притихли. Болтун прикусил язык, но было поздно. Его освистали, стащили с помоста и по рукам передали в толпу. Стражники пальцем не шевельнули. Вилль одобрительно хмыкнул и посторонился, пропуская двоих орков, с задорным гиканьем выпроваживающих с площади Свободы благим матом орущего храмовника. Причем стало видно, что под рясой у него вполне себе щегольские сапожки на червленом каблуке. Толпа улюлюкала, однако нашлись и люди, следившие за действиями зеленокожих соседей с откровенной неприязнью.
Тем временем тень сошла, и светило вновь воссияло, как положено, а горожане разбрелись по делам, обмениваясь впечатлениями. Вилль, отвязав Филина от ограды, направился по адресу улица Первозвонная, двадцать семь, где проживала вдова господина Венедикта. На похоронах к женщине, окруженной храмовниками, не удалось даже подойти, а приходить в дом было неловко. Язычник все-таки с точки зрения Церкви, мало ли как Венедикт о нем при жене отзывался? К тому же волей случая язычник стал тем, кто принял последнее слово умирающего, а на его месте должен был оказаться исповедник. Постепенно совесть утихомирилась бы и задвинула в дальний ящик невыполненное обязательство, но в последнее время аватар все меньше верил в случайность гибели богослова. Цирюльник, упырь, летучая тварь… Шушель знает, что творится в городе. Версия о том, что все трое могут оказаться одним лицом, не давала покоя. Хорошо бы сразу подтвердить либо отмести ее на второй план вероятностей и идти по трем следам параллельно, только вряд ли так повезет. Уж если следственные бригады ИСС головы сломали… Впрочем, не так страшен бесь, как его малюют, и начать надо хоть с чего-нибудь. В данном случае это – опрос свидетелей и родственников потерпевших. Студиозусы, видевшие нечто нереальное, девочка, которой не страдающий отсутствием воображения аватар верил едва ли… Теперь на очереди вдова Венедикта.
Приходить с соболезнованиями три недели спустя было поздновато, но повод заглянуть к госпоже Добролюбе нашелся. Незадолго до смерти богослова Вилль брал у него «Житие святого Эмиля Экзорциста», прочитал, однако затянул с возвращением. Потом стало не до книги. Теперь можно отдать вдове лично, а не отправлять с посыльным.
Рабочий день ассистента закончен, студиозусы расползлись по казармам готовиться к зачетной неделе, Его Величество выходить на прогулку не планировал, Ее Высочество – тоже, так что аватар никому не должен. На обратном пути поужинает в корчме, чтобы не столоваться с венценосной семьей во дворце. Может быть, к тому времени, как вернется, Алесса уже ляжет спать. Не хотелось пересекаться с ней лишний раз – и горько и колко. Обоим.
В таких условиях единственным выходом было с головой уйти в учебный процесс и следствие, чтобы к ночи валиться пластом, ни о чем постороннем не думая. Прошлой весной приглашенный на семинар сыщик Эриан сказал (с поправкой на цензуру): «Работа кипит, пока сердце спит». Полуэльф оказался прав.
Одноэтажный кирпичный домик, выкрашенный в палевый цвет, на первый взгляд ничем не отличался от большинства остальных домов улицы. Дернув за шнурок, Вилль разницу ощутил. Вернее, прочувствовал до самого нутра. Судя по низкому вибрирующему гулу, от которого чуткие уши свернулись в трубочку, вместо дверного колокольчика в доме висел аналог Гром-колокола из столичного храма Иллиатара Созидателя. Вполголоса ругаясь Бездной, Вилль яростно натирал ухо, когда изнутри отодвинули засов. На порог вышла одетая в черное худая женщина с почти не иссеченным годами миловидным лицом и постаревшими глазами.
– Да?
– Добрый день. Меня зовут Арвиэль…
– Говорите громче, я плохо слышу. Вижу, кстати, тоже неважно.
Аватар надбавил полтона:
– Добрый день. Меня зовут…
– Продаете что?
– Нет. – Вилль стянул шапку, выпростав кончики длинных ушей.
В голубых очах сверкнули молнии, под нос ткнулся сухонький острый кулак. Вилль испуганно попятился и чуть не сверзился с крыльца. Привязанный к рябине Филин, сплюнув объеденную кисточку, откровенно заржал.
– Ах ты, нахал! Я говорила, что не буду просить Филарета поставить вам зачеты! С мужем из-за вас, лоботрясов лопоухих, ругалась, теперь с ним еще?! Во! – Кулак трансформировался в кукиш.
– Я не…
– И денег не возьму!
– Я не…
– И амулеты ваши бесовские мне не нужны! Халявы не будет!
– Во! – Не зная, что предпринять, Вилль выставил «Житие» на манер щита.
– А-а… Ты Арвиэль?
– Да.
– Тогда проходи, чего застыл?
Тщательно вытерев ноги о коврик, аватар следом за вдовой прошел в гостиную. Сделав пригласительный жест, женщина замерла на пороге комнаты, будто выжидая, осенит ли язычник себя святым знамением перед красным углом в угоду хозяйке или плюнет туда же. Вилль просто поклонился образам. Похоже, госпожу Добролюбу это вполне удовлетворило.
– Замерз?
– Никак нет. – Вилль отрицательно мотнул головой.
– Как так нет? А ну-ка раздевайся и садись. – Женщина указала на диван, укрытый полосатым пледом.
Спорить было бессмысленно.
Чаем хозяйка не ограничилась, и вскоре перед аватаром дымилась миска наваристого борща с щедрой плюшкой сметаны и свежей зеленью. Из кухни патокой тек аромат печеного мяса и лука. Молодой желудок возликовал так бурно, что даже глуховатая вдова услышала:
– Ты ешь, ешь, не стесняйся. Знаю я вас, служивых: сколько волка ни корми, все одно в овчарню лезет. Вот и наедайся, чтоб не пролез. Готовить-то мне уж не для кого… я так, по привычке, да и студиозусы мужнины заглядывают, по хозяйству помогают.
– Мне очень жаль.
– На все воля Божия, и не нам судить о помыслах Его.
«Хорошо, что не пост», – умилялся служивый, пронзая деревянной ложкой свекольную гладь, подернутую маслянистой пленкой.
После обеда похорошело так, что захотелось свернуться калачиком и уснуть на этом диване прямо под уничижительными взглядами святых. Однако гвардеец мужественно подавил зевок кулаком. Хозяйка, видимо, понимала, что к ней пришли не только из-за книги, и с пытливым прищуром ждала, чинно сложив руки на коленях. Пока аватар ломал голову над вопросом, с чего же начать «дознание», женщина не выдержала:
– Тоже, что ли, душегуба ищешь?
– А?
– Отрок на днях забегал. Высокий такой, чернявенький, лицо светлое. В штатском, но выправка ваша. Расспрашивал, с кем муж мой покойный до смерти встречался, кто к нам приходил.
Ну, пострел, везде поспел!
– Если забежит еще раз, передайте светлоликому отроку, что экзамен он мне будет пересдавать до славицы, – процедил ассистент.
– Ишь ты, сурок[23] какой! – рассмеялась женщина.
– С такими детишками и ежом ощетинишься. Что вы ему рассказали?
– Да нечего рассказывать. Жили мы тихо, никому не мешали, ни с кем не судились, ни на кого зла не держали, да и на нас – никто. Студиозусы разве что на Венедикта обижались, ну так это по чину положено. Они вот заходили, да.
– Кто именно?
– Разве ж я всех упомню! Отроки как отроки. От его архисвятейшества Лаврентия человек приходил за подписью. Прошение Его Величеству хотим подавать, чтобы он взносы на новый храм увеличил.
– Уже одобрено. К первому славицы выстроят.
– Вот и славно! Опять же Венедикт в храме Ивасея Очистителя воскресные службы проводил, так прихожане и домой к нам наведывались: кто с дарами да благодарностью, кто – за успокоением. Соседка заходила полушку одолжить. До сих пор не отдала, да разве ж из-за такой мелочи убивают?
«Из-за меньшего убивают», – мрачно подумал Вилль, а вслух спросил:
– А вне дома господин Венедикт с кем-нибудь встречался?
– Откуда ж мне знать? Добрая жена мужниных дел не касается.
– Значит, ничего?
– Ничего, – пожала плечами госпожа Добролюба. – Мы в Белом Ключе привыкли к скромной жизни. На войне вот замараться довелось, но мы об этом вспоминать не…
– Белый… Ключ?.. – «Ключ, ключ», – были последние слова умирающего. Тогда все решили, что он имел в виду отобранный грабителем ключ от сейфа, и иных вариантов не рассматривали. Все казалось очевидным. Никто и не вспомнил о другом значении этого слова. Та-ак…
– Это в Еленьградской губернии, далековато от столицы будет. Белый Ключ в самой глуши затерян. С трех сторон леса, с востока – река Елень. Как сейчас дела обстоят, не знаю, а тогда в село почти никто не заезжал, а уж не уезжал – тем более. Жили чем Бог пошлет: охотились, по грибы-ягоды ходили, на еленьском берегу коз пасли, хлеб из древесной муки пекли, пряли, ткали, из болота добывали железную руду. Венок-то по отрочеству подмастерьем у кузнеца был, сам думал в будущем дело перенять, да отец Теофан сперва его через Бога к смирению склонил и имя новое подсказал, а потом – меня…
