– О чем задумалась? – вопросила одна из Ягусь.
А первая, самая суровая, взяла метлу свою, оземь ударила, и стала метла тонким прутиком. Протянула она тот прутик, коснулась поверхности лужицы да и молвила:
– А сейчас узнаем-выведаем. Про мысли твои все углядим!
И только она это сказала, как покрылась рябью лужица да экраном стала! Чисто плазменный телевизор! А там… и сверху! И стоя! И быстро-быстро! И сбоку! И сзади! Вся лягушачья камасутра!
Я покраснела, ведьмы потрясенные взгляды с меня на лужу и обратно, а старшая нахмурилась и вдруг приказным тоном:
– А ну брысь!
Три лягушки выпрыгнули из лужи. Первая откровенно ржала, держась за пузико зелеными лапками, вторая с убийственной рожей мчалась за третьей. А третья мотала прочь, но с такой похабно-счастливой лыбой на морде!
– Какие лягушки развратные пошли, – задумчиво глядя вслед парочке, произнесла одна из Ёжек.
– И не говори, – вступила в разговор молоденькая, – давеча случай был: Иван-царевич честь по чести стрелял, и стрела в соответствии с договором в болото. Он за ней, он через степи и леса, он через реки и горы! Прискакал и что видит!
– Что? – заинтересованно выдохнули Яги.
– Василиса его с животом сидит! – возмущение бабы Ёжки было нешуточным. – С животом! На девятом месяце! Как вам?
Все руками развели, одна из сорокалетних задумчиво:
– А чему удивляться? Вот ты только что сама видела, о чем рядовые лягушки думают, и это за месяц до брачного сезона! Похабник!
– Да ладно, – вступила в разговор одна из молоденьких. – Видала я того Ивана – тормоз он. Небось, за стрелой не мчался, а ехал неспешно годика два, тут уж у любой Василисы терпение кончится! Так что поделом ему!
Сижу, потрясенно слушаю! Ну ни фига себе у них тут аниме моралес!
А первая баба Яга и говорит тихо так, но очень властно:
– Хватит! Не о том разговор сейчас, не за тем встретились. Об ином и рядить будем!
И снова прутиком в воду да со словами:
– За горами, за весями, за взглядами, за сплетнями, за страхом да за отвагой отыщи правду истинную, глубинную, в глубине души скрытую… Покажи нам страх, самый страшный из страхов…
И пошли круги по воде… а следом мигнуло да проявилось изображение… и улыбаться я перестала…
Потому что там была я. В мои пятнадцать лет. С хвостиком, зареванными глазами и в старенькой линялой пижаме, сжавшаяся и обнявшая колени руками, я сидела на полу под дверью… А там плакала мама. Ночью, в подушку, чтобы мы не слышали… И я ничего, совсем ничего не могла сделать…
– Нет твоей вины, – вдруг сказала первая баба Яга, – каждый сам судьбу выбирает, за судьбу свою и ответственность несет. Мать твоя могла о муже-изменщике забыть, счастье с другим построить, мечты добиться, да выбрала долю горькую. Она жалость к себе лелеяла, она обиду хранила, она избрала путь свой, не ты. Могла бороться, могла забыть, а выбрала слезы. Ее выбор, не твой.
Я вскинула голову и посмотрела на бабу Ягу. В ее глазах было сочувствие, но была и уверенность. А еще поддержка, незримая, но такая ощутимая. И я вдруг почувствовала себя легче. Мне стало легче… Действительно легче, словно груз какой-то с плеч упал и спина распрямилась.
И Яга кивнула, словно чувствовала каждую мою эмоцию, улыбнулась и вновь произнесла:
– За горами, за весями, за взглядами, за сплетнями, за страхом да за отвагой отыщи правду истинную, глубинную, в глубине души скрытую… Покажи любовь самую чистую, самую светлую…
И пошли круги по воде… а следом мигнуло да проявилось изображение… И я улыбнулась.
Потому что там был Ромочка. Тот, каким я увидела его впервые, – маленький, пальчики крохотулечки совсем, носик смешной такой и глазенки серьезные-серьезные.
– С добром приняла, с любовью, – тихо сказала первая ведьма. – Обиду на брата не таила да за грехи родителей не осуждала, истинная ведьма.
Да за что я могла злиться на тот крохотный комочек? Ромочка для меня всегда чудо, маленькое и любимое, а ошибки моих родителей… это их ошибки.
– Прости их, – вдруг сказала ведьма. – Прости и отпусти, Рита. Каждый избирает свой путь сам, сам каменья в душе несет.
– Их ошибки – твой урок, – добавила вторая из умудренных жизнью, – и коли гнева в твоей душе не будет, ты урок усвоишь и ошибок не повторишь.
Простить? Я впервые задумалась о том, что так и не простила своих родителей. Отца за то, что ушел и бросил маму, а маму за ее отношение к Роме и за то, что, приняв отца обратно домой, так и не простила его, изводя едкими замечаниями и вечным: «Не нравится? Уходи к своей Катерине!» Вот и получается, что у нас не семья, а вечная обида, которую мама никак не может забыть. И иногда я думаю, что лучше бы она его вообще домой не принимала, раз не простила… А если простила, если приняла, к чему постоянно вспоминать о случившемся?!
– Ты становишься мудрее, – сказала первая ведьма и протянула прутик к воде.
Нет, с одной стороны, мне было неприятно, что мою душу и мои чувства обнажают перед всеми… Но с другой – они все были со мной. Каждая. Ни упреков, ни излишнего любопытства, ни нетактичных взглядов или вопросов. Они принимали – такой, какая есть. Без осуждений, без обсуждений и практически без нравоучений. Потому что не учили жизни, просто объясняли.
Первая Яга тихо сказала:
– Мы забудем обо всем увиденном, едва поднимемся да из круга выйдем, – она, наверное, точно чувствует мои мысли, – твои мысли, твои тайны, твою боль – для тебя открываем, чтобы себя познала да поняла.
Я улыбнулась и кивнула.
Баба Яга начала речитатив свой:
– За горами, за весями, за взглядами, за сплетнями, за страхом да за отвагой отыщи правду истинную, глубинную, в глубине души скрытую… Покажи любовь первую.
И пошли круги по воде… а следом мигнуло да проявилось изображение… Я тихо простонала и закрыла глаза.
– Смотри, Рита, смотри прямо. Хватит, девочка, от себя ты долго скрывала, пора открыть душу да смело в нее взглянуть.
Я не хотела! Я так этого не хотела! Но открыла глаза и встретилась взглядом со Стужевым. Теплый весенний день, яркое солнце, золотистый «Бентли», подъехавший к нашей школе, и Света Петрова, яркой бабочкой сбегающая по ступеням к своему принцу. А он, высокий, красивый и полный уверенности, которой так не хватало всем нашим сверстникам… да вообще всем знакомым парням, открывает ей дверцу… В него был влюблен весь мой класс, и параллельный, и вторая параллель, и третья… И это лишь выпускники. Александр Стужев – принц на золотистом «Бентли», красном «Феррари», черном «Мерседесе». Он любил менять машины… и девушек. И на выпускном балу яркой бабочкой к нему бежала Нина Паташури, грузинка с белоснежной кожей и черными прядями прямых волос, а Света выла, закрывшись в женском туалете. Я оказалась единственной, кто пытался хоть как-то ее успокоить. Потом за ней приехал папа и просто увез с выпускного… Она была в таком красивом платье, но с таким заплаканным лицом… И моя первая влюбленность умерла в тот же день, когда я стояла и смотрела вслед автомобилю Светиного папы…
Картинка угасла, и лужа стала снова всего лишь лужей.
– Ненавижу сволочей, – почему-то сказала я. – Он у нее первым был… – и стоило бы промолчать, но понесло меня: – Хотел бы погулять, почему не с другими? Которые старше и вообще проще ко всему относятся, а он… Зачем так поступать было? Зачем? Если не любил, зачем сразу в постель и… Ненавижу сволочей. А когда стало ясно, что он и с няшками фэнтезийными заодно…
Я сникла окончательно. Горько на душе было, а еще утро это… Короче самый страшный из людей – это сказочный злодей, а тут их вообще… через одного, если не сказать все!
– Хочешь узнать, где он сейчас? – тихо спросила первая Яга.
Я подняла голову, посмотрела на нее и отрицательно покачала головой. Не хочу. Видеть его не хочу, знать его не хочу, и совсем не хочется, чтобы прикасался ко мне больше.
– Он любовь твоя, – задумчиво произнесла ведьма.
– В него все были влюблены, – криво усмехнувшись, возразила я. – Мы были юными и наивно-восторженными, а он… ну внешне очень на принца похож.
– Только ли за то любишь? – вдруг спросила Яга.
Я вздрогнула и решительно сказала:
– Не люблю… влюблена была, да… тогда.
– Вопрос в другом, Рита, – мягко произнесла вторая баба Яга, – только ли за внешность ты полюбила его?
Соврать бы… Самой себе соврать и бабкам этим, которым до бабок еще ехать и ехать, потому что они просто женщины…
– Не нам, себе правду скажи, – снова первая ведьма. – За что ты его полюбила?
И вдруг как потянуло что-то – я наклонилась и коснулась поверхности лужи…
Рябь на этот раз была сильнее, озерцо у наших ног словно расплескаться хотело, а изображение нечетким стало, с помехами… А все равно отразился двор наш школьный, серый промозглый осенний день, дождь мелкий и непрестанно моросящий, пацанчик из пятого класса, к которому девятый пристал, и школьники, активно делающие вид, что не замечают происходящего… Я, сидящая на земле, потому что оттолкнули не глядя, и забитый ребенок, который втягивал голову в плечи… А потом он на своем ярко-красном «Феррари», выскочивший из машины и наплевавший на то, что грязь оставила след и на белоснежных кроссах, и на светлых джинсах. Он мог бы уехать, его очередная бабочка уже была в машине, но остановился и заставил тех подонков прекратить издевательства. И меня мог бы просто не заметить, но подошел, помог встать, предложил отвезти домой. Конечно, я отказалась, конечно… Но… И после такого так хотелось верить, что в нем есть что-то хорошее, но…
