Однако магия магией, но какие следы истинные, а какие — ложные?!
— Не к добру это, — покачал головой дубчанин. — Видать, леший нас путает. Не хочет волков отдавать.
— Леший спит!
— Значит, не леший, — не стал спорить иногородец.
— Люди рассказывают о Лесничей, — вспомнил Шоха, и его невесть с чего передёрнуло. — Дескать, бродит по округе дева в белом сарафане да травяном венке — то ли призрак, то ли нечисть какая. Зверьё из капканов выпускает, людей заплутавших на тропу выводит, с детьми в салки играет, Прокопия хмельного не раз из болота вытаскивала.
— Мы о ней и дядьку Водника, и дедко Лешего расспрашивали, но они только отсмеиваются. Она никому не вредила пока, но кто её знает, — севшим голосом подхватил один из охотников. Люди, не побоявшиеся ночью выйти на стаю волков, уже не были так уверены в успехе предприятия. В каждом сугробе, причудливо изломанном тенями, в каждом заснеженном кусте мерещилась неведомая Белая Дева.
— В общем, что бы там ни было, я с ним ругаться не буду, да и вам не советую, — подытожил дубчанин, который дураком определённо не был. В приметы и знаки судьбы он верил, и раз уж с самого начала всё складывается неудачно, лучше отступить и уже дома, в тёплом углу на печке, придумать душещипательную историю о том, как доблестных охотников погнали из леса полчища многоликих чудищ.
— Трусливая шкура, — презрительно бросил Зосий, видя, что отряд дал слабину. — Никто вас не водит, кроме глупости. Волки, и те над вами потешаются.
— Ты, часом, не свихнулся на своих волках? За флажки они не выйдут, к утру сами в капканы попадутся, раз их не защищает никто, — съехидничал дубчанин.
— К утру их здесь не будет.
Словно в ответ завыли волки. Как показалось Зосию — ехидно так, с издёвкой.
— С чего ты взял?
Зосий сказал бы, с чего, но над его со стражником перебранками уже откровенно хохотали. Дескать, лаются как рыночные бабы, которым только повод дай растрепать на весь свет, что у одной весы кривые, а у другой — пирожки давеча мяукали.
Воодушевлённый его молчанием, дубчанин пожал плечами:
— Пойдём по домам, мужики.
С ним ушли трое. Оставшиеся неуверенно поглядывали им вслед, и Зосий понял, что теряет годами нарабатываемый авторитет. И виноват в этом проклятый остроух и его свора!
— Разделимся, — скомандовал Зосий. Это уже не поединок за лавры сильнейшего, а война.
* * *
Сначала беглецы трусили цепочкой, и замыкал её аватар, как самый крупный заминая следы. Затем он и Отец стаи ушли в одну сторону, а Тиэлле с Туманом и Симкой — в другую; вскоре разделились и волчата. Труднее всех пришлось домовому, который скакал сквозь межпространство туда-сюда, раздваивая следы щенков, а затем и собственную стёжку. Нет, он не устал, но всё время боялся что-нибудь напутать и испортить. Хвала Пресветлой Богине и Альтее-Живице, обошлось.
Хозяин не велел пакостить людям, но Симка, как настоящий фарсёр, решил круто сымпровизировать в финале действа: одну стёжку оборвал на незамёрзшей кринице, другую — в медвежьей берлоге. То-то охотникам радости будет!
Сдувшись до обычных размеров, кот сам себя погладил по голове и побежал к Тиэлле, уже не оставляя следов.
Едва он исчез, на том же месте появилась простоволосая женщина в сарафане и венке из одуванчиков и речной осоки. Улыбнувшись, Лесничая повела вербовым букетом, окаймлённым алыми кленовыми листьями…
И стёжек стало больше.
* * *
— Четверо?
— Вроде бы, если они след в след не шли. Может быть, восемь. И больше.
Дорожки уже не расходились, а стекались в одну. Волки перекликались со всех сторон, и пятеро охотников чувствовали себя в оцеплении.
— Бесовщина, — подытожил Венька. После Сумеречного предлесья и Ветшаной усадьбы братья относились к чудесам хладнокровнее многих. На приключения их натолкнула дурная голова, а спас Арвиэль. Теперь приятель уверяет, что волки не опасны.
— Волки умные, но не настолько, чтобы спланировать такое, значит, им помогает некто, с кем нам лучше не связываться, — поддержал Сенька. Братья пошли на охоту не травить зверя, а доказать себе и другим, что лучше довериться тому, кто ближе к природе.
И вот храбрецы-охотники ошалело озираются по сторонам, а Лесовята чувствуют себя спокойно и уверенно.
— В общем, как хотите, а мы домой, — Венька решительно развернулся на лыжах.
— Чай с медком пить, — подхватил Сеньян.
Никто не был против столь заманчивой идеи…
* * *
…Вожак остановился, поджав больную лапу. Волки думали, что он поджидает собрата, спешившего присоединиться к стае, но на самом деле Отец отдыхал: с возрастом тело стало подводить его, раны заживали всё дольше и тяжелее, и сильный ушиб уже не был пустяком. Ещё пара вёсен, и Туман будет оберегать стаю от двуногих, но пока это забота нынешнего вожака. Поэтому передышка вышла короткой.
Внезапно звери заволновались. Запах двуногих, неотвязно следовавший за ними по ветру, ослабел, а затем вовсе пропал…
* * *
Когда след оборвался на кринице, охотники по нему вернулись к развилке и пошли другой тропкой, но без энтузиазма. Бесцельные блуждания уже порядком раздражали, запас факелов подходил к концу, к лыжам прилип свежий снег, и былой азарт сошёл на нет. Какого шушеля вообще послушали Зосия и попёрлись в лес среди ночи?! Лучшего в городе охотника уважали, но, похоже, в этот раз он ошибся, и добычи не будет.
Тем не менее эта стёжка соединилась с тремя другими и нырнула под навес из бурелома, стараниями метелей превращённый в надёжное логово — если бы не след, можно было мимо пройти, не заметив. Видимо, волки решили отсидеться в укрытии.
Осторожно заглянув в нору, бригадир пожалел, что не взял с собой Хвата: жена не позволила, заявив, дескать, раз одному недоумку охота ночью в лесу тыл морозить, так нечего и из пса идиота делать. Вот глупая баба!
— Ты рогатиной потыкай, — посоветовал приятель, сам, однако, держась поодаль.
Двурогая жердь, вытащенная из «шалаша», скользнула в темноту и во что-то уткнулась. Во что-то мягкое и, судя по шевелению, живое. Оно попыталось отодвинуться от назойливой палки и, когда это не удалось, глухо заворчало.
— Матёрый! Ух, злится как, холера! — восхищённо присвистнул самый молодой участник группы, воодушевив остальных, а в первую очередь, самого бригадира. К шушелю Хвата, волчара и без него разозлится и вылезет защищать семейство.
«Холера», однако, засела накрепко.
Деловито и невозмутимо насвистывая по-зосиевски, бригадир примотал к рогатине факел и снова ткнул в лаз. Зверь заёрзал, огрызаясь на приставучую штуковину. Запахло палёной шерстью…
А спустя несколько мгновений — ещё кое-чем, что изначально было тёщиными блинами, поднесёнными за обедом любимому зятюшке.
Навес над входом обвалился, обсыпав зверя сучьями как колючками, запорошив снегом, и навстречу непрошеным гостям вывалилось настоящее чудище. Треск ветвей слился с возмущённым рёвом, надолго отбив у людей охоту к хоровому пению и вообще любому громкому творчеству.
С перепуга ни один стрелок не попал — ни в зверя, ни (к счастью!) в бригадира.
Хозяин логова встал на дыбы, мощным ударом отмахнув рогатину вместе с дураком, додумавшимся шерудить оной в медвежьей берлоге.
— А-а-а… — сидя в снегу, тоскливым шёпотом затянул бригадир. Его поддержали слаженным ором, затихающим по мере того, как ёлочки лыжни росли в обратном от логова направлении.
— Погодите меня-а! — мужик опомнился, вскочил и тоже засверкал лыжами, ориентируясь на свет факела, ставшего сейчас знаменем позорно отступающей армии… Ну и плевать, лишь бы отмороженный тыл уцелел!
Медведь поревел вслед горе-охотникам и полез обратно досыпать, ворчливо матерясь по-своему…
Белая женщина окинула взглядом поле неравного боя и завертелась-закружилась, подолом ветряного сарафана сглаживая все следы. По мановению руки обрушенные ветви вернулись на место, и берлогу снова засыпало снегом. Спокойной зимы, мишка…
* * *
Рысь вообще была ни при чём, просто по прихоти Кружевницы-Судьбы оказалась в нужном месте в нужное время.
Днём она видела, как двуногие разбрасывают мясо и тщательно зарывают в снег зубастые штуки, из-за которых на задней лапе у неё осталось два пальца.
Ночью кошка пришла за дармовой поживой. Она была слишком умной и опытной для столь примитивных ловушек и вскоре уже лезла на дерево, чтобы насладиться козлятиной, без ущерба отбитой у глупых людишек. Рысь их не боялась, и от полянки-самобранки далеко не отходила. Проглотив последний кусочек, хищница подумала, что не мешает ещё во-он тот шмат съесть, а последние два — припрятать, когда под её дерево цепочкой выбежали волки.
Кошка — что дикая, что городская — существо самостоятельное и независимое, поэтому рысь не любила волков — опасных соперников, часть которых превратилась в предателей из кольца, променявших волю на сомнительную честь прислуживать двуногим. Хищница затаилась на ветке.
