Там, почти на шестидесятиметровой высоте, Пепел застыл практически неподвижно. Шевелились лишь крылья, поддерживая на весу хозяина и его драгоценную ношу. Летун очень-очень медленно поворачивался вокруг своей оси. Шотар нюхала, нюхала до тех пор, пока не издала сначала одно неуверенное, а потом еще два уже явно категоричных потявкивания. Ветер, донесший нужный аромат, прилетел с юго-запада.
– Уверена? Ника там? – тихо переспросил Эльсор.
Шотар снова тявкнула, и альсор пошел на посадку.
– Нам туда! – махнул рукой мужчина в указанном собачкой направлении.
Альраханцы снова взметнулись в седла и понеслись напрямик по лиловой степи.
Отважная маленькая собачка с уникальным чутьем вела троих всадников. Время от времени, когда Шотар начинала неуверенно подергивать ушками и ерзать на луке седла, Пепел снова брал ее на руки и взмывал вверх. Там песик ловил отголоски знакомого запаха, направление корректировалось, и продолжалась скачка.
Болевой импульс пронзил альсоров на вторые сутки пути. Нить крови, сотворенная ритуалом в родовом храме на крыше дворца, только казалась порванной. Тончайшая, неощутимая связь сохранялась все это время, и боль, переданная по ней, была такова, что мужчины, скрючившись в мучительных судорогах, удержаться в седлах и не заорать смогли лишь чудом. Чудом и краткостью мига мучений, схлынувших так же внезапно, как настигли двоих связанных ритуалом. Первый миг облегчения сменился нарастающей тревогой за Веронику, тревогой на грани паники, и более мучительным, чем все мучения физические, вопросом: если это была ее боль, то почему они прекратили чувствовать?
Возможных причин было три, и об одной из них даже думать не хотелось. Боль могла прекратиться потому, что связь прервалась окончательно, или девушке больше не было больно. Но также, и это знал каждый, боль кончалась, если тело пересекало грань между жизнью и смертью.
Клетка ехала удивительно ровно, покачивая девушку, будто в колыбели. Магия или конструкторский гений были тому причиной – Нике не пришло в голову задуматься. Вроде случилось столько неприятного, зловещего, возможно, в перспективе трагичного, а сны похищенной жертвы были тихи и безмятежны, напоены сладостью сухой травы. В детстве Ника любила валяться на сене, вдыхая запах до тех пор, пока не начинала чихать. Не оттого ли знакомый аромат подействовал лучше самого сильного снотворного?
Дремал всадник, не сходя с лошади, привычный к любым условиям и почти безразличный к ним. Так уж был воспитан. Садовник смежил веки, машинально направляя коня верной дорогой, и не видел, как странный, с красновато-медным отливом свет залил клетку, где почивала Видящая Вероника. Та самая девушка, которую альраханские альсоры полагали одним из сокровищ своего государства и с личным отношением к которой не мог определиться похититель. У него вообще впервые возникло что-то похожее на это самое отношение. Пожалуй, Садовник и Эльсор по прозвищу Пепел могли бы найти общую тему для разговора, но слишком большое расстояние разделяло этих двоих ныне, и речь не только о географических категориях.
Веронику разбудил странный свет, не солнечный и не звездный, ничуть не похожий на свет здешней луны. Быть может, он лишь немного напоминал цвет неба на предвещающем ветреный день закате, смешанный в равных пропорциях с пламенем жаркого костра. Или даже с костром больше, потому что кроме света девушка ощущала всем телом, даже той его частью, что куталась в плащ и зарывалась в сено, тепло.
Глаза распахнулись легко, не так, как случается, если просыпаешься среди ночи от жажды или иной потребности. А будто она проспала до самого утра. Ника села на импровизированном ложе, с удивлением изучая того, кто составил ей компанию за решеткой.
Примерно, или нет, пожалуй, точно посередине клетки, словно это место определяли специально при помощи штангенциркуля, сидел на корточках мужчина. Обычно в такой позе нет ничего элегантного и уж тем более величественного, но незваный и нежданный ночной посетитель даже при таком положении тела умудрялся выглядеть еще более гордо и независимо, чем король королей. А еще, об этом тоже не стоило забывать, он светился. Ровный ореол окружал тело брюнета, многочисленные тонкие косицы волос его были собраны в переброшенный через широкое плечо и все равно ниспадающий до талии хвост. Торс, не считая истрепанного кожаного жилета на голое тело, был обнажен. Короткие узкие штаны оканчивались чуть ниже колен, а ноги были босы. Правильные черты гордого, надменного лица просились на монету. А выражение… о, выражение было странно задумчивым. Оно больше подошло бы философу, нежели воину. Однако меч в потертых ножнах, лежащий на коленях, вряд ли подошел бы работнику умственного труда.
– Добрый вечер… – Ника запнулась и вежливо поправилась: – Доброй ночи. А вы кто?
– Сарстисар, – не отвечая на приветствие, назвался гость.
– Тезка или бог? – уточнила девушка.
Все-таки свечение вокруг тела свидетельствовало в пользу последней версии. Вряд ли мужчина натерся каким-нибудь светящимся составом, чтобы не зажигать фонарика на ночной прогулке.
– Бог, – обыденно прозвучал низкий баритон.
– Чем обязана?
Удивилась Вероника не сильно. Все-таки в ее жизни за последнее время случилось слишком много разнородных событий из категории сверхъестественного и невозможного, чтобы трактовать явление бога как в высшей степени уникальный случай.
Собеседник помолчал и все-таки ответил:
– Хотел посмотреть на тебя сам, создательница Альрахана.
Ника против воли улыбнулась:
– Про книги знаете? Странно, не думала, что богам есть дело до книг с Террона.
– Книги? Это лишь средство, – небрежно отмахнулся Сарстисар.
Ника удивленно вскинула брови.
– Надо же, глупый ребенок. – Бог задумчиво прищурился, поглаживая меч, как любимую собаку. – Ты и в самом деле не понимаешь.
– Не понимаю чего? – насторожилась Ника. – Я знаю, что ваш человек похитил меня и везет в вашу церковь, то есть храм, чтобы, предположительно, убить на каком-то большом празднике, как убили бы тех бедных зверей, если бы я их не выпустила.
– Мне мало дела до людских бредней. Они привыкли праздновать так, я не мешаю, – равнодушно пожал плечами бог. – Я редко заглядываю в храмы, но все еще отвечаю, когда жрецы задают вопрос по всем правилам. Должно же быть в мире хоть что-то традиционное, основа основ.
Сарстисар снова стал похож на философа, которому зачем-то дали в руки оружие. Впрочем, грубые, сильные пальцы слишком привычно скользили по ножнам, чтобы такая иллюзия сохранилась дольше двух-трех мгновений.
– Когда меня спросили о Видящей из Альрахана, я рек открывшуюся истину. В Альрахане нет и не было Видящей, но есть демиург, смертный демиург – ты.
– То есть? – недоверчиво округлила глаза Ника.
– Такое случается, – медленно, с расстановкой начал объяснять Сарстисар. – Очень редко, когда сила мечты оказывается могущественнее бренной плоти. Если разлитой в мирах чистой силы достает для воплощения грезы, тогда рождается мир. Новый мир, связанный пуповиной со своим создателем. Ты не богиня и никогда таковой не станешь, смертному не под силу обрести все атрибуты бога, но мир, сотворенный тобой, живет. И он зависит от тебя, создательница, как зависит дитя от матери. А ты зависима от него. К примеру, часть жизненной силы ты получаешь сейчас напрямую, чистой энергией мира, значит, должна меньше желать грубой пищи.
– Невероятно, – тихо уронила Ника. Нет, она не собиралась спорить с богом, всего лишь не могла поверить его нелепым речам.
– Узар всегда блюдет свою выгоду. Мои люди решили принести тебя в жертву во славу своего бога, – невозмутимо завершил рассказ Сарстисар.
– А вы против и хотите меня освободить? – недоверчиво уточнила терронка. Ей казалось, что она угодила на представление театра абсурда.
– Нет, я почти не вмешиваюсь в дела людей, – без злости и раздражения повторил бог. – Пришел поглядеть на тебя и кое-что объяснить. Я люблю честные битвы и равные шансы.
– И какое же равенство может быть в том, чтобы принести меня в жертву на вашем алтаре? Какая честная битва? – огрызнулась девушка. – Если я – демиург, этот процесс, наверное, как-то навредит Альрахану, и Узар получит преимущество во внешней политике. Так?
– Почти так, – спокойно согласился Сарстисар. – Твоя смерть может обернуться катастрофой, даже гибелью для сотворенного мира. Пуповина передаст смертный ужас, и Альрахан будет сокрушен. Ты спрашиваешь, в чем честь и равенство шансов, смертная? У тебя есть способ спасти свое дитя.
– И в чем же та самая справедливость, которую можно или нужно соблюсти? – абсолютно не понимая божественной логики, спросила девушка.
