Александр МАТЛИН
Пять диалогов с Василием Васильевым
Однажды мне позвонил из Израиля мой друг Миша.
— Слушай, старик, — сказал он, — у меня к тебе большая просьба. Мой московский партнёр по бизнесу хочет побывать в Америке. Он уже везде был — и в Турции, и на Кипре, и в Израиле, а вот в Америке не был. Можно тебя попросить встретить его, показать Нью-Йорк, ну и вообще провести с ним время? Он классный мужик, тебе понравится. Его зовут Василий, фамилия Васильев. Я ему про тебя много рассказывал. Насчёт жилья не беспокойся, он остановится в гостинице, у него денег — куры не клюют. Ему главное — сопровождение, он ведь по-английски ни бум-бум. Пожалуйста, старик, сделай мне такое одолжение. Это очень важный партнёр.
— Миша, конечно! — сказал я с готовностью — Какие могут быть разговоры? Твой друг — это мой друг. Когда он приезжает?..
В аэропорту мы с Василием сразу узнали друг друга. Я заранее знал, что он — классный парень, а его, наверняка, Миша проинформировал, что я — классный парень, так что мы бросились в объятия друг к другу, как люди, у которых много общего. Василий был светлоглазый блондин с открытым, счастливым лицом человека, для которого в мире нет тайн. От него исходил запах радости с лёгкой примесью запаха пота.
— Ну, давай, показывай свою Америку, — сказал он, со всего маху хлопнув меня по спине, после чего мы сели в машину и понеслись на запад, огибая Бруклин по кромке океана.
Первую половину пути Василий молчал, внимательно изучая машины на дороге. Потом он сказал, нахмурившись:
— Почему этот мерс тебя обогнал?
— Наверно потому, что едет быстрее, чем я, — признался я, не совсем поняв вопрос.
— А ты что, не можешь быстрее?
— Могу, — сказал я и, поддав газу, обогнал мучивший Василия Мерседес.
— Ну вот, другое дело, — одобрил Василий. — А вон ту, зелёную, можешь обогнать?
— Могу, — сказал я и обогнал зелёную.
— Да, медленно у вас ездят, — со вздохом сказал Василий. Сразу видно — не русские люди. Ты что, быстрее не можешь?
— То есть, как это не могу? — сказал я, обидевшись за своих соотечественников, и ещё прибавил газу.
Сзади раздался вой сирены, замигали красные огни. Василий обернулся и, оценив ситуацию, доложил:
— За тобой менты гонятся. Давай, жми!
На этот раз я не послушал совета Василия. Я перестроился вправо, остановился на обочине и открыл окно. Неспешно подошедший полисмен, галантно откозырял и попросил документы. Не успел я достать бумажник, как Василий вдруг навалился на мою сторону, вдавив меня в спинку сиденья, и закричал в окно:
— Эй, начальник, кончай! Что ж мы, договориться не можем?
Полицейский отпрянул и схватился за пистолет.
— Что он сказал? Вы обязаны говорить по-английски в присутствии полиции!
Я, как мог, отпихнул Василия.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, офицер, — сказал я. — Это — известный русский солист балета. Он только что с самолёта, и ещё не научился говорить по-английски. Он сказал, что счастлив быть в Нью-Йорке и что русский и американский народы должны жить в мире и дружбе.
— Сколько ему дать? Полста хватит? — сказал Василий, запустив руку во внутренний карман. Я двинул его локтём под рёбра и прошипел:
— Молчи, пока нас не арестовали!
— Во имя мира и дружбы можете ехать, — сказал полицейский и снова откозырял. — Но советую соблюдать разрешенную скорость. Желаю хорошо провести время в Нью-Йорке.
Я с облегчением вздохнул, и мы двинулись дальше.
— Что ж ты ему не дал? — укоризненно сказал Василий.
— Нельзя.
— Почему нельзя? Могут засечь?
— Да нет, засекать некому.
— Тогда почему нельзя? У него что, семьи нет?
— Не полагается.
Василий пожал плечами и ничего не сказал.
На следующий день я пригласил Василия к себе домой. Василий внимательно осмотрел весь дом, а потом мы вышли во двор.
— Хороший у тебя двор, — сказал он одобрительно. — Просторный. Тут можно ещё два таких дома построить.
— Построить-то можно, — согласился я. — Да кто ж разрешит?
Василий театрально отступил назад и уставился не меня, демонстрируя изумление на грани шока.
— Не хочешь ли ты сказать, что надо просить чьего-то разрешения строить на своей земле?
— Конечно. Нужно разрешение города. Горсовета, по-вашему.
— Не морочь мне голову, — сказал Василий. — Земля твоя?
— Моя.
— И ты не можешь на ней делать, что хочешь?
— Могу, но не всё.
— Где же ваша знаменитая свобода?
Я застыдился, но попытался объяснить:
— Видишь, если каждый будет строить на своей земле что хочет, тогда что получится? Я построю дом, сосед построит автомастерскую, а другой сосед возьмёт и построит химзавод. Представляешь, во что тогда наш город превратится?
— А тебе какое дело до города?
На этот раз я не нашёл, что ответить.
На третий день Василий сказал.
— Слушай, своди меня в какой-нибудь хороший магазин. Жена, понимаешь, заказов надавала, да и мне самому прибарахлиться не помешает.
В магазине Василий долго примерял пиджаки и никак не мог решить, какой ему больше подойдёт — синий в полоску или серый в клетку.
— Возьми оба, — посоветовал я. — Потом решишь, какой оставить. А другой вернёшь.
— Куда вернёшь? — не понял Василий.
— В магазин, куда же ещё. В течение месяца имеешь право.
— И они что, деньги отдадут?
— Конечно. Надо только чек предъявить.
— А как доказать, что пиджак мне не подходит?
— Не надо ничего доказывать.
— И отдадут все деньги?
— Отдадут.
— Во идиоты! — восхитился Василий.
Теперь не понял я:
— Почему идиоты?
— Гляди, — разъяснил Василий. — Я могу купить пиджак, получить чек, отнести пиджак домой, и придти сюда опять с чеком. Правильно? Здесь я возьму с вешалки другой такой же пиджак и сдам его. И получу деньги. Значит, мой пиджак достанется мне бесплатно. Правильно?
— Наверно, — согласился я. — Мне в голову не приходило. Может быть, кто-нибудь так и делает.
— Кто-нибудь? А почему все не могут?
— Наверно, не догадываются.
Василий сокрушённо покрутил головой и подытожил:
— Народ у вас, я смотрю, туповатый.
На четвёртый день мы с Василием гуляли по Нью-Йорку. К концу дня мы забрели в Центральный парк и присели на скамейку отдохнуть. Василий с интересом разглядывал разноцветную манхэттенскую толпу, в которой заметную часть составляли дамы с собачками всех пород и размеров. Одной рукой дама вела свою собаку, в другой держала пластиковый пакет и совок.
— Гляди, гляди! — вдруг зашептал Василий, хватая меня за рукав. — Тётка собачье дерьмо в кошёлку собирает! Зачем оно ей? Огород удобрять, что ли?
— Так полагается, — разъяснил я. — Хозяева должны убирать за своими собаками.
— Вот это да! — удивился Василий. — Строгости тут у вас! А что будет, если она это своё добро собачье не подберёт?
— Как что? Останется на земле.
— Я не про дерьмо, а про хозяйку. Что ей за это будет?
— Не знаю, — сказал я. — Наверно, ничего не будет.
— Зачем она тогда подбирает?
— Так полагается.
Василий смачно выругался.
— Ну и страна у вас! Полагается — не полагается… Как в тюрьме.
На пятый день Василий сказал:
— У вас здесь хорошо, ничего не скажешь. Но пора и восвояси. У меня там бизнес. Дела не ждут.
Услышав это, я пригласил Василия к себе на прощание отобедать по-холостяцки, поскольку жена была в отъезде.
Сначала мы, конечно, выпили светлого пива. Потом мы выпили тёмного пива. Потом мы выпили водки и хорошо закусили. Василий намекал на коньяк, но я объяснил ему, что коньяк надо пить после обеда. Потом мы пообедали и выпили красного вина. А уж после обеда мы, конечно, выпили коньячку.
Когда я убирал со стола, Василий заметил:
— Пустые бутылки, смотрю, не выбрасываешь. Вы тут тоже посуду сдаёте?
— Сдаём. Её там на что-то такое перерабатывают. По-английски это называется recycling. Как это по-русски? Пере-цикляция, что ли?
— И сколько у вас дают за бутылку?
— Чего дают? — не понял я.
— Ну, сколько платят?
— Нисколько. За пустые бутылки не платят.
На этот раз не понял Василий:
— Как не платят? Зачем их тогда сдавать?
— Так полагается.
— А что тебе будет, если не сдашь?
