Илья Василевский - Рассказы

Когда приставу Крыжановскому доложили об очередном приходе агента Хильдебранда — он сказал:

— Пусть подождет. Я занят: ботвинью ем, а потом всхрапнуть лягу… Пусть не уходит только. А чтоб не скучал, пускай мне папирос пока набьет. Да пусть побольше набьет, не то я ему морду набью.

Ждать было долго и утомительно. В кухне было душно, надоедали мухи, от мелкого табаку першило в горле и — в довершение всего — пришлось на свой счет покупать гильз.

— Ну, дела… — вздыхал агент Хильдебранд. — Чтоб ему такой год был, какие дела. Например, он себе спит, а я должен ждать и терять время. Я бы пока мог, между прочим, пойти и купить собаку для пана Робашевского и таки да заработать на этом деле. А между тем — что? Я себе тут сижу, а там кто-нибудь перебьет мне, и таки будет поздно, и у пана Робашевского уже без меня будет собака! Что значит? Все хотят заработать. Кто это не хочет заработать? И главное — я для него бесплатно делаю папиросы, так я еще должен на свой счет купить ему гильзы. Ей-богу, это оригинально!

Сегодня пристав проспал полтора часа, на полчаса меньше обычной послеобеденной нормы. Когда агента позвали в кабинет — пристав сладко зевал, по случаю жары лежа на диване в чем мать родила. Рядом, нежно прижавшись к волосатой груди пристава, сидела его дебелая законная супруга.

— С добрым утром, ваше превосходительство, ясновельможный пан, — с веселым, приветливым видом отрапортовал агент.

— С добрым утром? Ишь ты… Это остроумно; Х-ха… Слышишь, Маничка? «С добрым утром». Выдумал ведь. Х-ха… Да ты его не стесняйся, матушка. Зачем тебе кофточка? И так жарко. Хильдебранда стесняться нечего. Он свой. Правда, Хильдебранд?

— Так точно, ясновельможный пан. Им совсем даже нечего стесняться. У них такие белые плечи и груди, Даже можно гордиться, накажи меня бог.

— Слышишь, Маничка? Вот он какой. Он и комплименты умеет! Х-ха. Так, значит, белые, а? Гордиться можно? Х-ха… То-то!.. Вот что, Хильдебранд… Дело есть! Робашевского знаешь? Шестой раз обыск у него вчера делали. Опять никаких результатов. Этакий мерзавец!.. Благонамеренным притворяется. А по-моему, он социал-демократический социал-революционер. Я этому максималисту, бревно ему в глотку…

— Ах, Андрюша, какие ты ужасы говоришь…

— Да уж я, матушка, знаю… Он думает, что улик нет — так он и прав. Не-ет! Я этому полячку покажу. Надо придумать, Хильдебранд. Бомбу вот надо у него найти. Понял? А папирос, кстати, ты мне набил? Смотри, Хильдебранд. Мало набил, так я тебе морду много набью. Х-ха! Слышишь, Маничка! Игра слов: «мало набил — много набью». Х-ха…

— Помилуй бог, какие ясновельможный пан большие шутники.

— Д-да. Так ты того… Надо у него бомбу найти, Хильдебранд.

— Я бы сам радый, ваше превосходительство, найти. Только как его найдешь. Бомбы это такое дело. Что значит? Один держит, а другому даром не надо.

— Ты что это, рассуждать, кажется, выдумал?

— Так когда же нельзя…

— С места вылететь захотел? Тебе кто велит, а? Начальства, сто чертей и одна ведьма, не слушаться? Кто там свободен? Ефименко? Дай ему по морде, Ефименко.

— Пан Робашевский дома? Здравствуйте, пан Робашевский. У вас такой красивый кабинет — т ак я вам вот под цвет собаку привел.

— Какую собаку?

— Замечательную собаку. И таки совсем недорого. Только для вас, себе в убыток. Купите, ей-богу. Тут купишь — там продашь. Надо же что-нибудь заработать. И еще у меня к вам так себе, маленькое дело: может быть, у вас есть бомба?

— Откуда бомба?

— Как я могу знать откуда? Оригинально. Я совсем не могу знать откуда. Будьте такие добрые, продайте одну бомбу.

— Да нету у меня. Что ты!

— Может, хоть маленькая найдется, а?

— Говорят, нету!

— Может, спрятано у вас где-нибудь? Сделайте одолжение!

— Да ты сумасшедший, Хильдебранд!

— Нету? Жалко… А мне надо. Тут, знаете, поручение одно. Придется шурину таки в Ровно ехать покупать. Может, пускай и для вас парочку купит? Что вы думаете? Почему нет?

— Да зачем мне?

— Что значит зачем? В хозяйстве покупка всегда полезно. А я б недорого взял. Что же вы сердитесь? Почему нет? Все может быть. «Вставай, подымайся, рабочий народ»… Вы думаете, Хильдебранд не понимает? Хильдебранд все понимает. И таки почему не «всеобщая, прямая, равная и тайная»?[1] Возьмите, ей-богу. На всякий случай, как говорится. Недорого. Что же вы сердитесь?.. Чего же вы толкаетесь? Странно! Я и сам уйду, тише!..

— Господин пристав встали? Ваше превосходительство, ясновельможный пан. Когда Робашевский не берут! Я им пару бомб совсем даже задешево отдавал. Так когда они не хочут!

— Не берет? Ишь ты… Поляки — они хитрые. Да меня, брат, не перехитрить. Не хочешь добром бомбу иметь — силой заставлю мерзавца. Вот что… Не иначе, как подбросить надо, Хильдебранд.

— Как же это можно, ваше превосходительство? Это же нельзя…

— Ты, кажется, опять рассуждать вздумал? Я тебе велю, понял. Я знаю… Робашевский все равно максималист.

— Разве же я рассуждаю? Я не рассуждаю. Только как же это? Протокол же будет…

— Дурак! Я же и протокол составлять буду… Х-ха… Бомбы делать умеешь? Рассказывай! У тебя шурин молодой есть… Молодые все умеют. Чтоб к понедельнику готово было, слышишь? Домбровский, выдать ему четвертной билет в задаток! Справишься, Хильдебранд, — награду получишь. А рассуждать будешь — со свету сживу. То-то! Какие там еще дела на сегодня назначены? Пускай обед подают. Да вот еще, Хильдебранд. Материал для бомбы покупать будешь — фейерверк мне в подарок купи…

— Ну, идем в канцелярию, — говорил Домбровский растерявшемуся Хильдебранду. — Получай четвертной билет. Здесь вот распишись. Да не так, не так. «За овес для пожарных лошадей» — пиши. Ну вот… Займи трешку, Хильдебранд…

— Ах, какой вы странный, господин Домбровский. Какие я вам могу давать трешки!

— Вот как! Ну ладно, Хильдебранд… Попомнишь.

Жандармский поручик был дома и пил с приятелем пиво.

— Ну и тоска, — говорил поручик. — Что это только за город такой? В карты даже, в тетку, не с кем сыграть.

— Это уж как есть, — отзывался приятель. — А только темное пиво здоровее. Темное пиво — оно мягчит.

— Предрассудок!

— Не скажите.

— Я вот только одного не понимаю. Почему собака всегда на задних лапках служит, а кошка не умеет? Васька, служи!

— Там, ваше благородие, пришли. Агент, говорит, Домбровский, черный такой.

— Ах, Домбровский! Здравствуй, Домбровский! Что скажешь?

— Так что, ваше благородие, бомба в городе…

— Да что ты? Неужели бомба? Это интересно.

— Так что, ваш-бродь, Хильдебранд готовит. Шурин его — извините — в Ровно даже за материалом ездил.

— Вот как… Скажите. Да ты выпей пива, Домбровский. Не стесняйся, еще выпей и рассказывай.

— В понедельник Робашевскому, ваш-бродь, подбрасывать будут. Ко вторничному обыску, значит, готовят.

— Ко вторничному? Вот как… Это интересно. Выпей-ка еще пива. Тебе темного? Так, во вторник, значит, бомбу отыскивать будем? Симпатично.

— Так точно. Покорнейше благодарю. Я светлого, ваше благородие. А только, в случае чего, так оно и теперь можно бомбу отыскать.

— Теперь? Это как же?

— А зачем нам, ваше благородие, ждать. У Хильдебранда бы и нашли. Бомба совсем готовая ведь. Как быть следует, в аккурате.

— А что ты думаешь, это идея. Прямо-таки идея! Тут тощища такая. П-шел, Васька. Молодец ты, Домбровский! Придумал ведь, а?

— Рад стараться, ваше высокоблагородие. За ваше здоровье.

На суде Хильдебранд держался спокойно и с достоинством.

На вопрос: «Признаете ли вы себя виновным?» — он ответил коротким: «При чем тут?»

И, наклонившись к молодому защитнику, быстро зашептал:

— Что значит — виновен? Когда начальство велит, так исполняют. Они говорят — провокация. Вы думаете — это приятно, когда бьют по морде или когда нечего кушать? Это, я вам говорю, совсем неприятно, когда бьют по морде или когда нечего кушать…

— Хорошо, — сказал молодой адвокат. — Мы примем к сведению.

И только когда вынесли оправдательный приговор приставу, а Хильдебранда и его шурина приговорили к арестантским ротам, Хильдебранд съежился, потускнел и зашептал:

— Оригинально! Значит, мы же еще и виноваты? Ну… Так разве не факт, что таки да нужно «всеобщая, прямая, равная и тайная»?..

— Мы этого знать не можем. А только вы по счету уплатить извольте!

— Видишь ли, голубчик. Я ведь признаю. Ты прав — надо заплатить. Все дело в сроке. Понимаешь?

Старый, уже много лет подающий надежды беллетрист Модернистов стоял возле мясистого приказчика в белом фартуке и с серьгой в ухе и, стараясь быть убедительным, объяснял ему: