Александр Романович Беляев
Отворотное средство
— Что ты сегодня такая задумчивая, Катюша?
— Так…
— Это ж не ответ! Помолчали.
Катя Опочкина и Алеша Кучин — вузовцы, товарищи, друзья неразлучные. Оба молодые, румяные, голубоглазые, — как брат с сестрой. Только у Катюши глаза посиней.
В воздухе пахнет молодыми клейкими листочками тополя. Весна!
Катя опускает голову, внимательно смотрит на тротуар и говорит как бы невзначай.
— Мама меня хочет выдать замуж…
— Что?., вы?., за?… — Алеша останавливается, как вкопанный. От удивления у него даже рот раскрылся. Несколько мгновений он стоит в окаменении, потом нагоняет Катюшу, которая прошла вперед, и разражается целым водопадом негодующего красноречия. Он говорит о предрассудках, о насилиях над личностью старого, отжившего мира, о новом быте, о правах женщины, об ее раскрепощении, об обязанностях комсомолки… И, странное дело, эти слова, которые Катюша слышала так много раз на собраниях, лекциях, дискуссиях, теперь ей кажутся какими-то новыми, волнующими, живыми… Она с удовольствием слушает Алешу, изредка поглядывая на него.
— И неужели же ты, — заканчивает патетически Алеша, — подчинишься этому насилию?
Лицо Катюши еще грустное, а губы уже улыбаются.
— Нет, Алеша, я не подчинюсь. Но придется выдержать большую борьбу, быть может, поссориться с матерью, это так неприятно. Мне тяжело огорчать ее. Она ошибается, но ведь она это делает из любви ко мне…
— Эгоизм это, а не любовь! — говорит Алеша несколько успокоившись. — А кто он, нареченный, которого прочат тебе в мужья?
— Николай Семенович Глухарев.
Мясник? Частник? — опять кричит Алеша с возмущением. Но в этом возмущении уже как будто меньше личной заинтересованности: ведь Катюша не выйдет замуж за мясника.
— Я не ожидал этого от Марьи Григорьевны. Толстомордый дядя, не меньше сорока лет!.. И чем же он привлек так твою мамашу?
— Она очень беспокоится за мое будущее. Она говорит, что молодые люди теперь все испорченные, легкомысленные. Сегодня женится, завтра бросит, И буду я несчастная. «А за Николаем Семеновичем ты будешь, как за каменной стеной. Такой не изменит, не бросит. И домик есть, торговлишка есть. Голодать не будешь… Дай мне умереть спокойно», — говорит мама.
— Мещанское болото… буржуазное окружение… — бурчал Алеша.
— Я не выйду замуж за Глухарева, но мне и маму огорчать не хочется. Я не знаю, что мне делать… Если бы можно было так, чтобы это дело с Глухаревым само как-нибудь расстроилось…
— Убить этого гада, — вот и расстроится! Но только это не годится. Лучше вот что. Бросай ты свою мамашу и переезжай ко мне. Поплачет твоя Марья Григорьевна и помирится.
Катюша отрицательно покачала головой.
— Это убьет ее. Лучше бы как-нибудь иначе.
— Но как же иначе? Застращать, что ли, Глухарева? Тоже не годится. Да он, может быть, и не из трусливого десятка. Чорт, вот теорема! Но ведь пойми же ты, что другого выхода нет: или ты должна выйти замуж за этого мясника, или же выйти из родительского повиновения, хотя бы это и расстроило твою уважаемую мамашу.
— Лучше бы как-нибудь иначе! — упрямо твердила Катюша.
Они шли молча до самого Каменного моста, каждый погруженный в свои думы. И вдруг среди моста Алеша схватил Катю за руку и крикнул.
— Стоп! Придумал! — Они пошли замедленным шагом. — Собственно говоря, — продолжал Алеша, — я еще ничего не придумал, но я вспомнил о человеке, который может придумать, что нам, то есть тебе, делать, чтобы и замуж не выходить за мясника и мамашу не рассердить. Иван Иваныч! Иван Иваныч Строгов! Помнишь? Знаешь? У меня встречала! Последнего курса. Медик. Рефлексолог. Пойдем к нему и потребуем, чтобы он приложил свою науку к практике жизни. Для построения нового быта, так сказать. Он придумает! Он — голова. Я думаю, он сейчас будет дома. Он недалеко, в Лефортове живет. Идем, что ли?
— Мама к обеду ждет…
— Скажи, что общее собрание было… У меня трамвайные билеты есть. Айда?
В Лефортове еще больше пахло весной. Этот запах вливал энергию в Алешу.
— Тащись, что ли?! Устала? — поощрял он свою спутницу. — Вот и пришли!
Алеша остановился, как вкопанный.
Иван Иванович Строгов, лохматый молодой человек с небольшой, недавно отпущенной бородкой, встретил их у примуса, который никак не хотел разгораться.
— Здравствуйте, садитесь!
— Мы к тебе по делу, Иван Иваныч, — сказал Кучин, не садясь. — Видишь ли, какая теорема…, — и он рассказал о том затруднительном положении, в котором находится Катя.
— Тут, понимаешь, твоя голова нужна, плюс электрификация, — наука то есть, понимаешь? — закончил Леша.
Примус разгорелся. Иван Иваныч сел на табуретку лицом к гостям и, не глядя на них, начал пощипывать свою бородку, — он никак не мог привыкнуть к ней. Алеша и Катя сидели молча, как на приеме у доктора, который окончил осмотр и сейчас должен назначить лекарство. Молчание длилось довольно долго. Строгов думал, изредка улыбаясь какой-то своей. мысля. Улыбка эта все шире раздвигала его губы и, наконец, он засмеялся вслух.
— Так, говоришь, наука должна служить практическим интересам трудящихся? — спросил он Алешу.
— Это ты всегда говорил, а вот теперь я пришел, чтобы ты слова применил на практике.
— Ну, да, ну, да, вот именно! Это я и хочу сделать. — Он подошел к шкафику у стены и вынул оттуда небольшую банку. Затем, обернувшись, он посмотрел на Катюшу и сказал:
— Я дам вам, товарищ Катя, отворотного порошку!
— Как?… — спросила Катюша, широко открывая глаза.
— Не понимаете? Разве от своей мамаши не слыхали о таких порошках. Есть приворотные средства, — если человек не любит, а вы хотите, чтобы он полюбил вас. А есть средства отворотные, чтобы так сказать от ворот поворот сделать. Вместо симпатии ненависть к человеку возбудить. Всякая уважающая себя знахарка и колдунья имеет в своей лаборатории те же средства. Ведь вам надо, чтобы гражданин Глухарев не показывался больше в вашем доме, не так ли? Вот я и даю вам отворотное средство.
Катюша в недоумении посмотрела на Алешу, но у того глаза были еще круглее я больше от удивления. Зато глаза Строгова искрились от подавляемого смеха. Алеша обиделся.
— Товарищ Строгов, — сказал он. — Мы пришли к тебе по-товарищески за помощью и советом, а ты что? Насмешки делаешь? Как тебя понять? Что мы не по адресу обратились? Что нам надо было к ворожее итти, на бобах гадать, а не беспокоить ученых людей? Мог бы это просто сказать, без порошков!
— Да нет же, я совершенно серьезно говорю, — настаивал Строгов.
Что серьезно? Где серьезно? Колдовство серьезно? Довольно глупо для научного работника! Отворотные порошки — не наука, а предрассудок и жульничество!
Не кипятись и выслушай меня. Мой отворотный порошок — самая настоящая наука. Вы сначала попробуйте, а потом говорите. — Строгов открыл баночку, посмотрел и с огорчением покачал головой. — К сожалению, у меня осталось очень мало. На донышке. Но может быть хватит. А если не хватит, скажите мне, я достану еще. Я сейчас высыплю вам в бумажечку, товарищ Катя!
Катюша побледнела.
— Может быть это… отрава? — спросила она дрогнувшим голосом.
Иван Иваныч посмотрел на нее строго и укоризненно.
— За кого вы меня принимаете? Хотите — я возьму сейчас отсюда порошку и приму на ваших глазах…
— Не надо, я верю вам! — остановила его рукой Катя. Ей уже стало жалко тратить порошок. — И что же я должна делать с ним? Подсыпать в стакан Глухареву?
Строгов подумал и потом спросил:
— А с кем он больше бывает: с вами или с вашей матушкой?
— Конечно, с мамой, — ответила Катюша. — Я всегда стараюсь уйти, когда он приходит. А мама с ним почти каждый вечер чай пьет и беседует.
— Так. Чай вы разливаете, когда все вместе бываете? Отлично! Так вот что вам надо делать. Перед тем как разливать чай возьмите маленькую щепотку этого порошка в левую руку. Это вы можете сделать в своей комнате, И держите незаметно, вот так. А когда будете наливать чай матушке, бросьте в ее чашку щепотку. — Катя опять побледнела. — Уверяю вас, что ничего вредного в этом порошке нет. Не стану же я делать преступление, да еще при свидетелях. Ведь Алеша меня со свету сживет, если я вашей мамаше хоть малейший вред причиню, ведь так? Алеша покраснел и что-то пробормотал.
— Ну, вот. Слушайте дальше. Так вы, Катя, поступайте каждый раз, когда будет приходить Глухарев. Хорошо, если вы не будете пропускать вечерних чаепитий несколько дней подряд. Уж вы потерпите! Зато потом сразу от тяжести освободитесь. Должен вас предупредить, что, после того как ваша мать попьет чая с этим порошком, она наверно будет жаловаться на легкую тошноту. Но так надо. Ничего опасного в этой тошноте нет. А порошок чудодейственный. Не одним же колдунам чудеса делать! Наука тоже умеет это. Приходите через неделю и скажите, как идут дела.