Веселые приключения полковника Крокодила в Африке
В свое время моему отцу довелось послужить военным советником в Африке, в Анголе. Он там даже среди негров прозвище получил — Коронэл Жакарэ, что означает полковник Крокодил. До сих пор его там помнят. Новые советники по замене приезжают и спрашивают местных:
— Полковника Крокодила знаешь?
— Коронэл Жакарэ? Конечно! А что?
— Да говорят скоро опять сюда приедет…
Далее на чистом русском, без акцента:
— О‑ой, бля! Пи**ец!
Но это так, отступление небольшое. Историй у моего отца про Африку великое множество! Рассказывать он их может часами, только и успевай записывать. Вот, например, говорит:
— А знаешь, какое первое слово я в Анголе записал и выучил? В общем, прихожу я к переводчику, а он и говорит:
— Виталий Палыч, записывайте — Аманя!
— Записал, — и так старательно себе в ежедневник, — А что означает это аманя?
— Завтра!
— Ну и зачем оно мне? Нет, чтобы там «здравствуйте» записать…
— Понимаешь Палыч, ты это слово будешь слышать гораздо чаще других. По любому поводу.
— Да ну!
— Угу. Но если говорят просто «Аманя», то может быть еще что–то будет, но если скажут «Атэ Аманя», буквально «послезавтра», то всё… на вашем деле, или там запросе, справке, можно смело ставить крест. Так что эти слова тут самые важные, запоминай.
Такие дела. Или еще вот история была. Выехали на учения артиллерийские, а орудия в Анголе, естественно, все советские. В данном случае были самоходки 2С 7. Калибра 203 мм. Ничего себе дуры, да? Машина вся весила 45 тонн, один только ствол был длиной 11,5 метров!
И вот эта дурында взяла, да и перестала заводиться! Аккумулятор там сдох. Бравые дети африканских джунглей все время откладывали его техническое обслуживание на «Аманя», в результате чего наступило полное «Атэ Аманя». Еще можно было запустить машину с помощью баллонов со сжатым воздухом… Но, сами понимаете, в каком состоянии были баллоны. Одним словом, машина стоит себе в песочке, и ни туда ни сюда. Какой–то африканский «Суворов», рискнул было предложить запустить машину с толкача. Но потом сам представил себе, какое тут должно быть количество негров, чтоб самоходку сдвинуть и приуныл. Другие самоходки героически оставили своего собрата и дезертировали в часть на банановый обед.
Крокодил посмотрел на эти мучения, потом взял инициативу в свои руки:
— Так! Карту местности мне сюда!
Принесли, развернули. Ткнул пальцем на удалении примерно сорока километров:
— Тут живет кто–нибудь?
— Нет, там пустыня начинается, — отвечают ему.
— Замечательно. За–аряжа–ай! Стопора снять! Аккумулятор подключить!
Лязгнул затвор, запирая в стволе стокилограммовый снаряд. По команде грохнул выстрел и всю махину, не стоящую на тормозах, дернуло метров на пять назад, благо еще и уклончик был небольшой. Машина взревела двигателем, выпустив вонючее облачко дыма. А черный «Суворов» стоял в сторонке и только языком цокал, удивляясь.
— Однако!
— Проверять последствия выстрела будем? — поинтересовался отец.
— Атэ аманя, — лаконично ответил генерал и пожал Крокодилу руку. — Хорошо машину завел.
* * *
В любом деле важно не только плодотворно работать, но и не менее успешно отдыхать. Это закон. Если плохо отдохнул — плохо работается. Потому и военные советники искали себе после службы развлечений. Несмотря на то, что расквартировали их в столице страны Луанде, там дело с увеселительными заведениями обстояло туго. Было всего несколько клубов и бильярдных, где собирались белые люди, а так же местная черная элита, пытающаяся подражать белым, и старательно изучающая европейские способы проведения свободного времени.
Как обычно, отец вместе со своим переводчиком пришел в бильярд–клуб, заказал виски и столик. Стол обычный, для пула. Но правила этой американки ни отцу, ни переводчику не понравились и решили они играть «как бог на душу положит», то есть по правилам русского бильярда. Каким шаром захотел, таким по любому шару и стукнул, главное, чтобы он в лузу закатился. И играть веселее и виски игре не особенная помеха.
За игрой молча наблюдал огромный, толстый и постоянно потеющий негр. Некоторое время он смотрел, а потом спросил:
— Господа, что–то я не пойму, а во что это вы играете?
— В русский бильярд, — ответил отец и закатил шар в лузу. Негр оживился. Надо же! Что–то новенькое, надо бы выучить, чтобы блеснуть потом перед дамами.
— Вот как? А, может, научите?
— За просто так не играем, — сказал Крокодил, и с улыбкой проследил, как «ученик» положил на стол сто долларов. — Хорошая ставка! Отвечаю.
Началась игра. Правил «ученику», разумеется, никто объяснять не стал, все–таки он сам долго наблюдал за игрой. Полковник Крокодил один за другим загнал по лузам семь шаров, а потом полюбовался, как негр, округлив глаза, пытается белым шаром лупить по шарам своего цвета (стандартные правила пула). Естественно, что у него ничего не получилось.
Отец забрал деньги со стола.
— Господа! Я не понял правил! — заявил негр, смутно догадываясь, что его где–то обманули. Но ведь вроде же все по–честному и шаров по лузам противник больше закатил. В общем, мистика какая–то.
— Сыграем еще? — с готовностью предложил переводчик.
— Давайте, — согласился негр и достал еще сто долларов.
Эта игра, как и предыдущая, завершилась пополнением бюджета русских офицеров. Негр нахмурился, потом посмотрел в потолок, что–то подсчитывая, шевеля губами и толстыми пальцами.
— Все равно не понял смысла игры. Учите еще, — решил он наконец, уже заученным движением доставая из кошелька стодолларовую купюру.
— Ученье — свет, неученье — чуть свет и на работу, — провозгласил отец и принял ставку.
Началась третья игра. На этот раз «ученик», похоже, дотумкал правила и стал лупить шары один за другим. Еле–еле у него Крокодил выиграть смог. Забирая со стола деньги, он поинтересовался у негра:
— Ну, что? Теперь понял?
Тот с готовностью закивал головой:
— Я понял! Это — БАРДАК!
* * *
А вообще, если не считать командировок и откровенно плохого пива в местных магазинах и барах, жилось в Анголе совсем неплохо. Хуже, чем хотелось бы, но лучше, чем могло бы быть. Офицеров, восемь человек, поселили на огороженной и охраняемой вилле, море было буквально в двух шагах от ворот.
Обычно день Коронэла Жакарэ начинался с того, что вскочив с кровати и едва открыв глаза он плелся к теплому морю, нырял, отплывал как можно дальше, и там уже просыпался, рассматривая чудный пейзаж безбрежной океанской глади перед собой. Или пальмы, что росли рядом с виллой.
Так он и поступил одним утром. Выбрался на улицу, с разбегу ворвался в накатывающие волны и поплыл. Отплыв на пару десятков метров, он перевернулся на спину и расслабился, любуясь на берег.
Следом за ним дома выбрался, потягиваясь и сонно зевая, переводчик, поплелся к воде и с опаской сунул ногу в воду.
— Палы–ыч! Как водичка?
— Да зашибись! — ответил батя и с изумлением увидел, как резко поменялось выражение лица переводчика: сонные глаза распахнулись, рот округлился, а нервно дрожащей рукой переводчик принялся указывать куда–то за спину отца.
— А–а–а!! Палыч! Бля! Сзааади!
Вопль нифига не наводил на позитивные мысли, потому Крокодил резко обернулся и увидел огромные плавники, рассекающие волны!
— Уй ёбт! — выдавил батя, хлебнул от неожиданности воды и так рванул к берегу, что брызги позади него стояли фонтаном! Работая руками похлеще вентилятора, он пропахал по инерции полосу прибоя и немножко пляжа, подавил в себе желание забраться на всякий случай на дерево и только потом отдышался. Даже рискнул посмотреть назад.
Плавники не торопясь приближались, а потом… вдруг кто–то вынырнул из воды и, описав красивую дугу и задорно свистя и щелкая, шлепнулся в воду, подняв тучу брызг.
— Мать моя женщина! — восхитился переводчик, — Слышь, Палыч! Это дельфины, бля!
— Вот жеж, — только и смог сказать отец, пытаясь определить, где в данный момент находится его сердце, — Все, блин, пора возвращаться на родину.
Так он и вернулся.
Как полковник Крокодил подчиненного крестил
Когда отправляешь людей на войну, тебе всегда страшно. Страшно за своих людей, которым вручаешь предписания и ВПД. Страшно за их жен и детей, страшно, что однажды придет «похоронка» и вместе с ней тебе, как командиру, придется идти и стучать в дверь, смотреть в глаза жене того офицера, которого ты отправил на смерть и говорить, запинаясь, а она уже все знает, только кивает потеряно. Не верит, но уже знает и в глазах у нее боль. Такая мука, что хочется сдохнуть, лишь бы не видеть наворачивающиеся у нее на глаза слезы, не слышать как ее сын, вернувшийся со школы, изумленно спрашивает:
