Третья бригада архитектурно-строительного бюро спроектировала целую улицу для нового поселка нефтяников в Анненске: полтора десятка уютных домиков, клуб, школу, больницу. Заказчик проект похвалил, утвердил и обратился к бригаде с просьбой: послать в Анненск двух столичных архитекторов помочь нефтяникам построить новую улицу как можно лучше.
Руководитель бригады Шанталов даже поморщился от такой просьбы.
"Работа на периферии — дело, конечно, и нужное и модное, — подумал он, — но пойди попробуй, оторви кого-нибудь из работников проектного бюро от московской земли!"
Шанталову хотелось тактично отказать нефтяникам в просьбе. Но как это сделать? Руководитель бригады отправился за советом к начальнику проектного бюро Киприянову. А тот выслушал его и сказал:
— Отказать? Ни в коем случае. Выберите в своей бригаде двух энтузиастов и посылайте.
— Послать? Но кого именно?
— Сколько в вашей бригаде старших архитекторов?
— Двое: Нина Петровна Голубева и Швачкин.
— Нину Петровну не трогайте: у нее дети. А Швачкин пусть едет.
— Но ведь ехать нужно не меньше чем на год.
— Ну, и что ж. Холостяку долгий путь не страшен. Положил в портфель пару белья да зубную щетку — вот и все хлопоты.
Шанталов на минуту задумался. Пять лет он работал с Швачкиным в одной бригаде. По субботам ездил с ним на рыбалку, по воскресным дням гонял «козла» в домино. И вот теперь по милости нефтяников привычная компания рушилась.
— Но что делать? Не ссориться же из-за этого Швачкина с Куприяновым, — сказал самому себе Шанталов и подумал: "Придется мне ездить теперь на Оку за окунями не со старшим архитектором, а с инженером-сантехником Полотенцевым".
В тот же день в третьей бригаде было созвано производственное совещание. Шанталов довел до сведения инженеров и архитекторов просьбу нефтяников и сказал:
— Руководство решило удовлетворить эту просьбу и посылает в Анненск двух архитекторов.
Кандидатуру Женечки Волкова Шанталов назвал легко и уверенно. Женечка был комсомольским групоргом, и с его стороны отказа быть не могло. Правда, Женечке тоже не очень хотелось уезжать из Москвы: здесь Большой театр, телевизионные передачи, стадион в Лужниках. Но Женечка понимал: без хорошей практики на строительной площадке ему никогда не стать настоящим архитектором. Женечка так и сказал на производственном совещании. Товарищи горячо похлопали за это Женечке и стали ждать, когда Шанталов назовет имя второго энтузиаста.
Шанталов помедлил, вздохнул и повернулся в сторону своего приятеля. Швачкин даже побледнел от неожиданности:
— Мне в Анненск?
— Да.
Швачкин воспринял это «да», как удар ножом, в спину. И кто ударил? Лучший друг, с которым он пять лет зоревал над удочками на всех водоемах Подмосковья. Швачкин от растерянности даже онемел. А Женечка Волков, чтобы успокоить товарища, сказал:
— Не горюй, Швачкин. Под Анненском течет речка Чуча, а в ней лещи да подлещики не чета московским.
Но чучинские подлещики не прельщали старшего архитектора. Этот архитектор успел уже взять себя в руки и заявил собранию твердо и бесповоротно:
— Я в Анненск не поеду.
— Почему?
— Принципиально!.. Москва должна посылать на периферию людей отборных, а не первых попавшихся под руку.
— Вы, Швачкин, не первый попавшийся, — запротестовал Шанталов. — Вы один из лучших наших архитекторов.
— Это я-то лучший? — переспросил Швачкин и демонстративно засмеялся. — Нет, я не лучший. В моих работах были и просчеты и изъяны.
— Товарищи, — сказал Шанталов. — Не верьте Швачкину. У него не было изъянов.
— Были, — упорствовал Швачкин. — Я допускал в своих проектах даже излишества: лоджии, пилястры, мраморную крошку…
— Не было у Швачкина мраморной крошки, — чуть не плача, доказывал Шанталов.
— Была, была!
— Наоборот, в этом году начальник бюро дважды премировал Швачкина.
— И оба раза по недосмотру! — крикнул Швачкин.
— Но вы же не протестовали.
— Моя вина. Согласен. Дайте мне за это выговор. Заберите обратно премии, но только не посылайте на периферию.
Руководитель третьей бригады вопрошающе посмотрел на руководителя проектного бюро Киприянова.
— Ну, как, видели нахала?
Киприянов видел, слышал, удивлялся. А нахал от обороны переходит уже в наступление. Он устремил пристальный взгляд на своего бывшего друга и сказал:
— У меня есть более подходящий кандидат для поездки в Анненск.
Вместо того, чтобы встретить эти слова с достоинством, как подобает мужчине и руководителю бригады, бывший друг струсил:
— Меня в Анненск?! За что?
— Как лучшего из лучших.
— А я вовсе и не лучший.
— Как, и вы тоже? — удивился начальник проектного бюро.
— Именно я-то и есть не лучший. Меня критиковали, даже в печати, за бюрократические тенденции в работе.
— В какой печати?
— В стенной.
— Стенная печать не в счет, — сказал Швачкин. — Шанталов — золотой фонд, гордость третьей бригады.
— Товарищи, не верьте, — отбивался Шанталов. — Я не золотой фонд, не гордость.
— Гордость, гордость!..
— Швачкин клевещет на меня. Гордость — это тот, кто работает на пять с плюсом, а я только жалкий троечник. Меня нельзя посылать на периферию. Я там такое понастрою, что вас всех к ответу притянут.
Работники проектного бюро слушали своего бригадира и краснели. Им было очень неловко и за Шанталова и за его друга Швачкина. И тогда с места поднялся архитектор Сергеенко и сказал:
— Бог с ними, с этими рыболовами. Я поеду с Женечкой Волковым на реку Чучу к нефтяникам.
На следующий день после производственного совещания начальник проектного бюро Киприянов издал два приказа. Один был посвящен отъезду Сергеенко и Волкова в Анненск, второй — увольнению Швачкина и Шанталова из проектного бюро.
Бывшие друзья-приятели не ждали такого крутого оборота. Они готовы были согласиться на «указать», "поставить на вид", даже на строгий выговор, а тут вдруг «уволить». Швачкин и Шанталов, забыв о ссоре, вместе бегали в обком, в цека профсоюза, вместе били челом:
— Помогите! Восстановите!
Из обкома звонят Киприянову:
— За что уволены архитекторы?
А тот вместо ответа посылает протокол производственного совещания. В обкоме читают этот протокол и удивляются. Бракоделы. Бюрократы.
— Кто возвел на вас такую напраслину?
— Мы сами.
— Сами? Тогда и пеняйте на себя.
— Так мы называли себя бракоделами и бюрократами нарочно, чтобы не ехать на периферию.
— Тогда тем более обкому заступаться за вас не след.
Швачкин и Шанталов попали в заколдованный круг. Ни в ком и нигде они не могли найти сочувствия. Друзья-рыболовы соглашались ехать теперь даже на периферию. А им говорили:
— Благодарим. Не нужно. Мы посылаем на периферию только лучших.
Вчера Борис Борисович Шанталов пришел в редакцию.
— Знаю, — сказал он, — хватили мы тогда на производственном совещании со Швачкиным через край. Но посоветуйте, как быть. Может, написать заявление в суд, в прокуратуру?
— Вряд ли прокурор вернет вам уважение товарищей.
— Но что делать?
— Сходите к бывшим своим сослуживцам. Покайтесь перед ними.
— Вы думаете, они простят?
— На этот вопрос архитекторы ответят вам сами. Потерять уважение легко, а вернуть его, ой, как трудно.
1957 г.
Эдик Строкин решил жениться на Тамаре Ясниковой и пришел к маме за разрешением. Мама спросила Эдика:
— Зачем спешить, что случилось?
— И вы знаете, что ответил мне Эдик? — говорит Варвара Павловна. — Эдик оказал, что, во-первых, ему пора, а во-вторых, он ее любит. Что касается «во-первых», то это, может, и так, потому что моему мальчику как-никак 23 года. Что же касается "во-вторых"…
Но здесь мама замолчала, оставив этот пункт без комментариев. Однако прежде чем дать разрешение на женитьбу, Варвара Павловна стала расспрашивать сына про невесту. Кто она? Какие у нее данные?
— О, за данные я ручаюсь! — успокоил сын маму. — Данные у Тамары хорошие.
— А это мы проверим, — сказала мама и деловито взялась за карандаш.
Мама допрашивала сына не как близкий, любящий человек, а как дотошный детектив. Кто? Что? Где? С кем? И сын не обиделся за свою любимую, не возмутился. Оказывается, пока Эдик ухаживал за девушкой, он исподволь собирал о ней для мамы всякие сведения.
Эдик побывал в доме, где жила Тамара, и поговорил на всякий случай с ее соседями: не было ли у девушки прежде сердечного увлечения? Жених сходил в институт, в котором училась невеста, и, между прочим, узнал про ее отметки. А вдруг любимая не получает стипендии! Эдик забрел даже в женскую консультацию: не состоит ли его невеста на учете в качестве кормящей матери?
