Лампа в окне - Александр Другов

ЧАРЛИ

Телефон звонил зло, глумливо-настойчиво, неумолимо давая понять — прикидываться, что меня нет дома, бесполезно. Я знал, кто это, что ему нужно и чем всё это непременно закончится. Только идиот стал бы отвечать на этот звонок. Идиот или человек малодушный, скорее даже бесхребетный.

Я снял трубку.

Раздался хриплый, залипающий голос:

— Прячешься, сука?

— Ничего я не прячусь.

— А чего, гад, не отвечал?

Я трусливо заюлил:

— Звонка не слышал.

— Врёшь. Я слышал, а ты не слышал?

— Не вру, работал я. А потом, у меня музыка громкая была.

Нехорошая пауза. Потом голос произнёс без выражения:

— Ну, смотри, дело твоё.

— Алло! Подожди! Я же ничего, просто у меня… Алло!

Но телефон уже умолк. Плохо. Очень плохо. Это человек способен абсолютно на всё. Ни один самый изощрённый ум не может представить, какие омерзительные и жестокие вещи он не раз и не два уже проделывал с той только целью…

Во двор упал и гулко раскатился сиплый крик:

— А Саня из сто девяносто шестой ночью блядей привёл, до утра спать не давал! И меня звал! А я не пошёл!

Я метнулся к окну. Жизнь во дворе замерла — дети в песочнице заинтересованно подняли головы, мамаши перестали курить и тоже вглядывались в окна дома.

Сволочь. Вот сволочь.

Вылетев на лестничную клетку, я в несколько прыжков оказался этажом выше. Как обычно в таких случаях, дверь в угловую квартиру была не заперта.

Босой и толстый Повсюша в обвислой майке и линялых трусах сидел на ободранном табурете и вдохновенно орал в распахнутое окно:

— Учёный! Какой он, на хрен, учёный? Востоковед собачий! Знаем мы этих востоковедов! Камасутру изучает! Тёлок драть…

Я захлопнул окно.

— Ты что, паскуда, творишь? При чём тут камасутра? И давно я уже не востоковед…

Но Повсюша, отвернувшись от окна, уже потирал руки:

— Быстро добрался. Я тебе салатик порезал, крупно, как ты любишь. Водка только из холодильника. Думаю, сейчас Саня прискачет, а всё уже накрыто. В морозилке ещё есть…

Я трясся от злости:

— Я тебя, собака, в окно кину.

Повсюша был сосредоточен:

— Наливай. Ведь греется.

— С кем я разговариваю?

Повсюша стонал, набрасывая мне в тарелку салат:

— Ну, чего ждём? Совсем же тёплая будет.

Я сел. Налил. Выпили густой ледяной водки. Повсюша, сидя со стопкой в руке и прикрыв глаза, слушал, как водка стекает по пищеводу в желудок.

— Повсюш…

Он нежно выдохнул и открыл глаза.

— Достигло. Кстати, а почему вы меня так называли? Класса ведь с пятого. «Повсюша» да «Повсюша».

— Чего? А, это? Потому что всё время говорил: «А мне всё по фигу». Даже когда тебя из школы выгоняли. Я о другом…

— Мне всё по… Повсюша… Хрень какая-то.

Я решил для разнообразия хотя бы раз закончить фразу.

— Дай договорить! Я давно хотел сказать. Ты помнишь про мальчика, который кричал: «Волк! Волк!»? Шутил он так. Соседям это надоело, и когда настоящий волк появился…

Повсюша заулыбался:

— Это ты про вчера, как я тебе позвонил и чужим голосом сказал, что попал в аварию и мне ноги оторвало? И ты через весь город нёсся?

— Дай договорить…

Мой неугомонный друг потёр грудь:

— А в другой раз как будто из милиции, что я убил троих — за девушку заступился. Ты с адвокатом прикатил. А мы там с ментами бухаем. Адвокат орать начал, и они его в обезьянник заперли, чтобы не доставал. А ты как всегда — «работа», «статья не закончена». А потом сам нажрался, у нашего участкового пистолет отбирал, хотел голубя влёт снять. Еле скрутили.

В коридоре негромко стукнула входная дверь. Мать Повсюши Елена Васильевна заглянула к нам в комнату:

— Сашенька, ты пришёл? Здравствуй. Ну, зачем ты с ним выпиваешь?

Повсюша раздражённо плеснул водку в рюмки.

— Не видишь, люди отдыхают? Зудишь тут. Сидела бы на своей даче.

Горестно вздохнув, Елена Васильевна ушла на кухню.

Повсюша поднял рюмку.

— Давай, за Чарли выпьем.

Я послушно поднял рюмку:

— Чарли — это кто?

Повсюша проглотил водку, выдохнул.

— Костю из семнадцатой помнишь? На класс старше нас учился? Он же пилот, по заграницам мотается. Решил денег срубить, приволок обезьяну. Редкую. На продажу. Тысяч пять долларов. Чарли зовут. И вроде уже договорился с покупателем, а тут ему опять в рейс. Он мне говорит: «Оставь у себя на пару дней». А его снова куда-то загнали на край света. Так что его, считай, неделю дома не было.

— Слушай, давай к финалу. У меня от твоей ерунды голова болеть начинает.

— Не гони. Его, макаку эту, главное, запрёшь в ванной, свет погасишь — он сразу свистеть начинает, да так громко. А оставишь свет — ничего, вроде, веселей ему. Я чего думаю — как он в джунглях? Там же по ночам ему никто свет…

На кухне раздался приглушённый грохот.

Повсюша осёкся. Подумав, цокнул языком и осторожно поставил ещё полную стопку:

— Матери-то я про Чарли не рассказал.

Он отвёл глаза:

— Слушай, сходи на кухню, а?

— На кой?

— Она тебя уважает.

— При чём тут уважение? Что ты опять натворил?

— Ну, иди-иди. Иди.

Я неохотно поднялся. Прошёл на кухню и остановился на пороге.

Елена Васильевна лежала на кафельном полу, глядя в потолок неживыми глазами. У меня всё оборвалось.

Елена Васильевна ко мне относилась хорошо, как, впрочем, большинство родителей моих друзей. С точки зрения жизненных достижений и денег мои приятели в своей массе преуспели много больше меня. Но их родители почему-то воспринимали меня как мальчика-отличника, который не гнушается дружбой с их оболтусами-сыновьями. Ещё с одним приятелем, не Повсюшей, с другим, я учился в первом классе. Потом он перешёл в математическую школу. Позже стал банкиром, перебрался в Австралию, у него семья, и, по-моему, не одна, домов тоже несколько. Даже был как-то объявлен в международный розыск. Но его маман до сих пор ставит ему меня в пример, упирая на то, что я всегда был отличником, а он как олухом был, так им и остался.

Из комнаты послышался осторожный голос Повсюши:

— Сань! Ну, чего там?

Я с трудом выговорил:

— Пойди сюда.

Повсюша издали настаивал:

— Скажи, как она?

Я молчал. Хорошее дело — скажи. Может, пойти подготовить его? С одной стороны, у алкоголиков нервы закалены постоянной борьбой с абстиненцией, а с другой, они народ тонкий, с той точки зрения, что