– Расскажи, как это тебе удалось.
– За Ватерлоо есть маленький сигнальный мостик. Поезд, понятно, должен был пройти под ним. Залезть туда, дождаться поезда – и все. Ночь, как видите, туманная, никто и не заметил. Послушайте, ведь вы – принц Икс, да?
– Я принц Икс.
– С ума бы можно сойти, если бы попасть не на того человека.
– Продолжай.
– Мне было известно, который вагон ваш, по крайней мере можно было догадаться; ну, как он подошел, я и скок вниз. – В виде иллюстрации Томми вытянула вперед руки и ноги, потом опять вытерла платком лицо. – Фонари, знаете, – фонарь подвернулся.
– А с крыши?
– Ну, это уж было не трудно. Там, сзади, есть такая железная штука и ступеньки. Надо только спуститься по ним, потом за угол – и готово. По счастью, ваша дверь была не заперта. Мне это и в голову не приходило. Послушайте, у вас не найдется носового платка?
Принц вынул платок из-за обшлага и подал Томми.
– Ты хочешь сказать, мальчик…
– Я не мальчик. Я девочка.
Это было сказано грустным тоном. Считая своих новых друзей людьми, на которых можно положиться, Томми поверила им, что она девочка. Но долго еще мысль об утраченной мужской доле вносила нотку горечи в ее голос.
– Девочка!
Томми кивнула головой.
– Гм, – сказал принц, – я много слыхал об английских девушках. Я уже было думал, что это преувеличено. Ну-ка, встань.
Томми повиновалась. Это не вполне соответствовало ее привычкам, но под взглядом маленьких глаз, смотревших на нее из-под густых нависших бровей, иного выхода как будто и не было.
– Так. Ну-с, а теперь, раз ты здесь, что тебе нужно?
– Поинтервьюировать вас.
Томми вытащила вопросный лист.
Густые брови нахмурились.
– Кто тебя подбил на эту глупость? Назови мне его имя, сейчас же.
– Никто.
– Не лги мне. Его имя?
Маленькие сердитые глаза сверкали гневом. Но у Томми тоже были глаза. И они загорелись таким негодованием, что великий человек положительно спасовал. Это был новый для него тип противника.
– Я не лгу.
– Прошу прощенья, – сказал принц.
И так как он, будучи на самом деле большим человеком, обладал чувством юмора, то ему пришло в голову, что разговор в таком духе между государственным деятелем, заправляющим делами империи, и дерзкой девчонкой лет двенадцати на вид может в конце концов стать смешным. Поэтому принц придвинул свое кресло к креслу Томми и, пустив в ход свой несомненный дипломатический талант, мало-помалу вытянул из нее всю правду.
– Я склонен думать, мисс Джейн, – сказал великий человек, когда рассказ был окончен, – что ваш друг мистер Хоуп не ошибся. Я бы тоже сказал, что ваше призвание – журналистика.
– И вы мне позволите поинтервьюировать вас? – спросила Томми, показав ослепительно белые зубы.
Великий человек встал, опираясь своей тяжелой рукой на плечо Томми, – он и не знал, как тяжела эта рука.
– Полагаю, что вы заслужили это право.
– «Каковы ваши взгляды, – прочла Томми, – на будущие политические и социальные отношения?..»
– Может быть, – предложил великий человек, – мне проще будет написать это самому?
– Ладно, – согласилась Томми, – пишу-то я действительно неважно.
Великий человек придвинул кресло к столу.
– Вы ничего не пропустите, нет?
– Я постараюсь оправдать ваше доверие, мисс Джейн, – торжественно произнес он и взялся за перо.
Только когда поезд замедлил ход, принц кончил писать. Он промокнул написанное, сложил бумагу и поднялся с кресла.
– На обороте последней страницы я прибавил кое-какие указания, на которые я прошу вас обратить особенное внимание мистера Хоупа. А затем я бы желал, чтобы вы мне обещали, мисс Джейн, никогда больше не проделывать таких опасных акробатических трюков, даже ради столь святого дела, как журнализм.
– Понятное дело, если б до вас не так трудно было добраться…
– Я знаю, это я виноват, – согласился принц. – Теперь для меня нет ни малейшего сомнения в том, к какому полу вы принадлежите. И все-таки я хочу, чтоб вы мне дали слово. Обещайте же, – настаивал принц. – Ведь я много сделал для вас – вы и не знаете, как много.
– Ну, ладно уж, – нехотя согласилась Томми. Она терпеть не могла давать обещания, потому что всегда исполняла их. – Ладно, обещаю.
– Вот вам ваше интервью.
Первый фонарь Саутгэмптонской платформы осветил лица принца и Томми, стоявших друг против друга. Принц, пользовавшийся, и не совсем незаслуженно, репутацией человека раздражительного и вспыльчивого, сделал странную вещь: взял в свои огромные лапы измазанное кровью личико и поцеловал его. От колючих седых усов пахло дымом, и этот запах навсегда остался в памяти Томми.
– Еще одно, – строго сказал принц, – обо всем этом ни слова. Понимаете – рта не раскрывать, пока не вернетесь домой.
– Вы что же думаете – я дура? – обиделась Томми.
После того как принц исчез, все вели себя по отношению к Томми ужасно чудно. Все с ней носились, но никто как будто не знал, почему, собственно, он это делает. Люди приходили посмотреть на нее, потом уходили, потом возвращались и опять на нее смотрели. И чем дальше, тем больше росло их недоумение. Иные задавали ей вопросы, но неосведомленность Томми, да еще в сочетании с твердым намерением скрыть то немногое, что она знала, была так потрясающа, что само Любопытство вынуждено было отступить перед нею.
Ее вымыли, вычистили, накормили отличным ужином и в отдельном купе первого класса отправили обратно на вокзал Ватерлоо, а оттуда в кэбе на Гоф-сквер, куда она прибыла уже около полуночи, мучимая сознанием собственной важности, – недугом, следы которого сохранились у нее и поныне.
Отсюда все и пошло. С полчаса Томми трещала без умолку со скоростью двухсот слов в минуту, потом неожиданно уронила голову на стол и заснула; ее с трудом разбудили и уговорили лечь в постель. В эту ночь Питер, удобно расположившись в кресле, долго еще сидел у огня. Элизабет, любившая покой, тихонько мурлыкала. Из темных углов к Питеру Хоупу подкрадывалась давно забытая мечта – мечта о совсем особенном, новом журнале, ценою всего один пенни в неделю, издаваемом некиим Томасом Хоупом, сыном Питера Хоупа, его всеми уважаемого инициатора и основателя, – замечательного журнала, который будет отвечать давно назревшей потребности развлекать и в то же время воспитывать, доставлять удовольствие публике и барыши – издателям. «Неужели ты не помнишь меня? – шептала Мечта. – А сколько мы об этом думали и говорили с тобой! Утро и полдень прошли. Вечер еще наш. И сумерки несут с собой надежду».
Элизабет перестала мурлыкать и с удивлением подняла голову. Питер смеялся.
МИСТЕР КЛОДД НАЗНАЧАЕТ СЕБЯ ИЗДАТЕЛЕМ ЖУРНАЛА
Миссис Постуисл сидела на деревянном стуле посреди Роулз-Корта. Когда-то, молоденькой девушкой, миссис Постуисл работала кельнершей в ресторане «Митра» на Чансери-Лэйн, и поклонники из числа завсегдатаев этого заведения сравнивали ее с тем несколько малокровным типом женщины, который начал тогда вводить в моду один английский художник, впоследствии ставший знаменитостью. С годами она весьма раздалась в ширину, однако лицо ее осталось безмятежным и юным. Оба эти факта, вместе взятые, послужили весьма существенным добавлением к ее доходу. Всякий, кому случилось бы в тот летний вечер пройти через Роулз-Корт, вынес бы оттуда, если только он читал газеты, уверенность в том, что эту женщину, чинно восседающую на деревянном стуле, он где-то уже видел. Объяснение этому отыскалось бы с легкостью, вздумай он перелистать любую из тогдашних иллюстрированных газет. Он увидел бы там фотографию миссис Постуисл, сделанную совсем недавно и снабженную следующей подписью: «Перед употреблением некоего средства против ожирения, рекомендуемого профессором Хардтоном», а рядом – фотографию миссис Постуисл, тогда Арабеллы Хиггинс, снятую двадцать лет тому назад, с той же подписью, лишь слегка видоизмененной: «После употребления» и т. д. Лицо то же, а фигура – ничего не скажешь – определенно подверглась изменениям.
Миссис Постуисл добралась со своим стулом до середины Роулз-Корта, следуя за лучами заходящего солнца. Маленькая лавочка, над дверью которой красовалась вывеска: «Тимоти Постуисл. Съестные припасы и бакалея», осталась позади нее, в тени. Старожилы квартала св. Дунстана сохранили воспоминания о некоем джентльмене в неизменном жилете самых ярких расцветок и с длинными бакенбардами, которого временами можно было видеть за прилавком. Всех покупателей он с видом лорда обер-гофмейстера, представляющего новичков ко двору, отсылал к миссис Постуисл, видимо, рассматривая себя самого только как декоративную деталь. Однако за последние десять лет никто больше не замечал, чтоб он там еще появлялся, а миссис Постуисл обладала гениальной способностью игнорировать или не понимать те вопросы, которые приходились ей не по вкусу. Подозрения возникали самые различные, но знать никто ничего не знал. Роулз-Корт занялся другими проблемами.
