— Жить стало лучше, жить стало веселее, — негромко сказал самому себе Данилов.
Словно в насмешку, затылок сразу же запульсировал болью.
Пришлось возвращаться в ординаторскую за таблетками.
Глава двадцать первая
Осложнения
На первом в новом году заседании комиссии разбиралось три летальных случая, к двум из которых Данилов имел отношение: смерть пациентки от массивной потери крови после родов в отделении обсервации и смерть от аритмии на операционном столе. Третьей была смерть ребенка, чья мать умерла от потери крови.
Патологоанатомы на заседании не присутствовали — прислали вместо себя свои же заключения. Зато явился главный врач, которого никто не ждал. По установившемуся в роддоме порядку главный врач участвовал в работе комиссии по изучению летальных исходов лишь в двух случаях: когда ему надо было заменить своего отсутствующего заместителя и когда обсуждался летальный случай, повлекший за собой жалобы.
Оба случая «взрослой» смерти описывала Бритвина, заместитель главного врача по клинико-экспертной работе. Зачитала заключение патологоанатома по пациентке из отделения обсервации, бегло прошлась по истории родов, остановилась на оказанном реанимационном пособии и выразила надежду на то, что впредь врачи родильного дома будут более убедительно уговаривать пациенток на операции. Разумеется — по показаниям. Гвоздев пообещал, что не только примет сказанное к сведению, но и проведет с врачами своего отделения разъяснительную работу. Бритвина кивнула и перешла ко второму случаю.
— Как-то раз «скорая помощь» доставила в терапию бабушку — божий одуванчик. — Клюквин шепотом рассказывал своим соседям очередной случай из своей практики. — У старушки на улице закружилась голова, и она упала. Ничего особенного — банальный гипертонический криз. И упала удачно — на травку, ничего себе не сломала. На руках — паспорт, полис и даже месячной давности выписка из больницы. Из другой, не той, в которую на этот раз положили. В отделении бабулька сразу же сдружилась с соседками, рассказала им всю свою подноготную и выслушала множество ответных откровений. Короче говоря — влилась в коллектив. Попутно обаяла лечащего врача и заведующую отделением. Старушку ежедневно навещала дочь — хорошо упакованная дамочка лет тридцати. Все отделение сразу же узнало от разговорчивой мамы, что ее дочь занимается торговлей шубами — возит их не то из Турции, не то из Греции…
Второй случай разобрали еще быстрее, чем первый. Никаких вопросов по нему не возникло. Аритмия, реанимация, смерть. Что тут неясного? Ничего. И вины, если разобраться, ничьей нет, только злосчастное стечение обстоятельств.
— Где-то на пятый день бабулькиного пребывания в отделении ее дочь так прониклась симпатией к лечащему врачу, что предложила «устроить» ей норковую шубу за треть реальной стоимости. И ведь не обманула: назавтра действительно привезла шубу. Роскошную, без изъянов. И как и было обещано, отдала за треть рыночной цены. Доктор была на седьмом небе от счастья и долго рассыпалась в благодарностях…
— У меня все. Елена Владиславовна, прошу вас. — Бритвина посмотрела на заведующую отделением новорожденных, которая рецензировала историю болезни ребенка, умершего в детской реанимации.
— Подождите, Галина Аркадьевна, — вмешался главный врач, сидевший в первом ряду и до сих пор не проронивший ни слова. — У меня есть что сказать.
— «Да что вы, доктор, — возразила дочь, — это я вас должна благодарить за ваше отношение к моей мамочке. Ей тут у вас так нравится. Такие люди хорошие здесь работают… Ах! Ох! Ух!.. Да я готова всех шубами обеспечить, разве мне трудно лишний товар в контейнер загрузить? Только вот с оборотными средствами у меня туго, оттого и приходится мотаться за товаром каждые две недели. Но если люди дают деньги заранее, то — никаких проблем». В итоге захотело тридцать два человека. Бабулька исправно принимала деньги, писала расписки, аккуратно записывала размеры и пожелания. А дочь попросила заведующую отделением (тоже сдавшую деньги на шубы для себя и своей дочери) подержать мамашу в стационаре до ее возвращения из Греции-Турции. Чтобы душа была спокойна. Заведующая не возражала. Ей самой так было спокойнее — держать Божий Одуванчик у себя в отделении в виде своеобразного залога…
Главный врач не спеша встал, придал лицу скорбное выражение, поднялся на подиум, хозяйским взором оглядел зал и начал:
— Всегда печально говорить о смертях, особенно о смертях в родильном доме, там, где рождается жизнь, там, где не должно быть места смерти…
Данилову, сидевшему в третьем ряду, показалось, что главный врач сейчас вытащит из кармана халата платок и начнет утирать им слезы, но Гавреченков удовольствовался пафосом речи.
— В среду вечером дочь навезла маме впрок соков и всякой еды, сообщив, что завтра с утра едет за кордон. В субботу бабулька пошла гулять в больничном садике, да так и пропала. В понедельник заведующая вызвала милицию. Через несколько дней выяснилось, что паспорт вместе с полисом и выпиской был украден у одной пожилой дамы, которая пошла в поликлинику при паспорте, полисе и выписке, а вернулась домой без них. Такие вот дела.
— Давайте отставим бумаги и посмотрим на обе смерти с профессиональной, врачебной, небюрократической стороны! — призвал главный врач. — Что мы увидим? В первом случае — явную недоработку врачей. Даже не недоработку, а не побоюсь этого слова — халатность!
Выдержав паузу, главный врач вперился взглядом в Гвоздева и продолжил:
— Не напоминайте мне, пожалуйста, что в историю болезни вклеен отказ от операции, подписанный нашей умершей пациенткой. Я его видел, и не будь его, у нас с Юрием Павловичем был бы совершенно другой разговор. И даже не со мной бы пришлось… Ну, ладно. Я вообще-то о другом. Вот скажите мне, неужели адекватная женщина, которой врач говорит: «Вы умрете, если не сделать операцию, и ваш ребенок тоже умрет», способна отказаться от операции? Ни за что не поверю. Не по-ве-рю! Адекватная женщина в такой ситуации отказа не подпишет. Другое дело — если она неадекватна. Но тогда, пожалуйста, будьте любезны срочно вызвать психиатра и после его консультации решайте вопрос с мужем или другими родственниками.
Еще одна пауза. Сканирование взглядом притихшего зала, горький вздох сожаления, сжатые в ниточку губы.
— Получается так, что заведующему отделением проще взять отписку, прикрыть свою спину и предоставить беременную женщину слепой случайности.
— Алексей Емельянович, — Гвоздев решил оправдаться, — я разговаривал с ней при свидетелях! Она даже от обезболивания отказалась!
— Значит, следовало насторожиться и вызвать психиатра на консультацию. Срочно! Простите меня, Юрий Павлович, но не пристало главному врачу объяснять подобные вещи заведующему отделением. Согласны?
Гвоздев молча сел на место, сознавая, что его дни на посту заведующего сочтены.
Все врачи, сидевшие в конференц-зале, понимали, что вызов психиатра в данной ситуации ничего бы не дал. Во-первых, за три-четыре часа психиатр не приедет, а, во-вторых, категорический отказ от операции ни в коем случае не является основанием для выставления психиатрического диагноза. Но никто не осмеливался возразить.
— Скажу еще пару слов, касающихся реанимационного пособия…
Данилов внутренне напрягся.
— …Владимир Александрович очень добросовестный врач. — Небольшая пауза. — Некоторые наши сотрудники просто восхищаются той самоотверженностью, с которой доктор Данилов оказывает реанимационное пособие. Сказывается многолетняя работа на «скорой помощи». Но меня как главного врача гораздо больше радует не самоотверженность анестезиологов-реаниматологов, а снижение смертности. Следует уделять больше внимания нашим пациенткам до того, — Гавреченков сделал ударение на последних словах, — как они впадут в состояние клинической смерти. Хороша ложка к обеду, знаете ли, и потом…
Большая часть присутствовавших на заседании комиссии смотрела на Данилова сочувственно. Даже Федоренко и та украдкой подмигнула ему, держись, мол, перемелется — мука будет.
Смысл сказанного главным врачом был ясен всем: доктор Данилов — старательный дурак. Данилов многое мог стерпеть или хотя бы попытаться — кроме обвинений в глупости и непрофессионализме. И гаденького тона, с которым были произнесены слова «сказывается многолетняя работа на «скорой помощи»».
Данилову приходилось встречать врачей, снисходительно или даже полупрезрительно относившихся к своим коллегам со «скорой помощи». Ничем, мол, эти «таксисты в белых халатах» на врачей не похожи. Они больше по больницам возить умеют, чем правильные диагнозы ставить и правильно лечить.
Лет пять-шесть назад в гостях некий кандидат наук, невропатолог из Первой градской больницы при Данилове назвал врачей «скорой» разъездными коновалами. Данилов заметил, что подобные заявления можно услышать только от идиота с дипломом медвуза, а не от врача. Кандидат-невропатолог оскорбился и предложил Данилову продолжить разговор на лестничной площадке. Данилов вышел, аккуратно, чтобы не переусердствовать (то есть не ломать костей), дал оппоненту в нос и вернулся к застолью.
